Собственно, все надежды остановить атакующего противника и разгромить его Райкос связывал именно с этой старинной пушкой. О том, как ее лучше использовать в предстоящем бою, он не раз советовался со своим помощником Иванко Хурделицыным, который единственный из всего отряда раньше стрелял из артиллерийского орудия. Самому Райкосу привелось участвовать в сражениях, где пушек не применяли. К тому же эта медная пушка с затонувшего английского фрегата, как и заряды к ней, еще ни разу не были испытаны. Но теперь уже пришло время действовать - решительно, без промедления.
Райкос не возражал, что Иванко сразу же взял на себя роль командира, быстро засыпал порох, утрамбовал его пробойником, положил сверху картечный заряд и зажег боевой факел...
- Без команды пальбы не производить, - пояснил Райкос. - Сначала ударим из пушки, а потом из ружей. Врага подпустим как можно ближе, так, чтобы наверняка - в упор! Затем по моей команде - в атаку, лавиной на их головы!..
Иванко подошел к Райкосу.
- Николай Алексеевич, давайте простимся по христианскому обычаю. Может, в последний раз видимся на белом свете. Разное бывает в бою. Я, когда против Бонапарта дрался, - такое видывал...
- Что ты, братец, - пробормотал смущенно Райкос. Он испытывал в душе не меньшее волнение и вдруг не выдержал - крепко обнял Иванко.
Их примеру последовали остальные товарищи по оружию. Простились друг с другом, и на холме все замерло, запала томительная тишина, которая наступает в ожидании чего-то непредвиденного. Каждый осознавал неотвратимость предстоящего. В такие минуты приходит желание заглянуть себе в душу.
Рука Райкоса невольно потянулась к цепочке. Он вынул из кармана жилета чугунную луковицу часов. Это был подарок декабриста Николая Лорера. Его однополчанина. Его друга. От той поры остались только воспоминания, эти часы да еще гренадерские усы. Райкос задумчиво пощипал кончики своих рыжеватых усов. Где теперь Лорер? В каком сибирском каторжном каземате гремит кандалами? Сколько лет эти часы отмеряют время их разлуки, напоминают ему о друге... А сейчас сбудется то, к чему он стремился, исколесив пол-Европы. Через несколько минут начнется бой за освобождение Греции. Бой за свободу, за осуществление вольнолюбивых идеалов. Это не первая стычка с врагом на земле. До сих пор побаливает зарубцевавшаяся рана на правой руке, но он уже может держать саблю. И скромное капитанское звание Райкос получил не в канцелярии штаба, а на поле битвы. Но каждый бой - как первый. В двадцатом бою так же рискуешь жизнью, как и в первом.
И пусть никто на родине не ведает, а может, никогда и не узнает, что он сражался за свободу здесь, в чужом краю. Сражался под именем капитана Райкоса.
Раенко окинул взглядом открывающийся с вершины холма далекий горизонт. Там синела подернутая туманной дымкой полоса Эгейского моря. Отсюда можно на корабле доплыть до Босфора и затем выйти в Черное море, к родным берегам Украины.
...Легкий порыв ветра донес выстрелы и нарастающий гул. Раенко снова посмотрел в подзорную трубу. Внизу, у подножья, копошилась нестройная орда султанского воинства.
Подзорная труба придвинула к глазу смуглые лица и обнаженные ятаганы. Во главе отряда шел, размахивая кривой саблей, рослый чернобородый юз-баши*. Он карабкался по склону впереди колонны, обогнав даже байрактара - знаменосца.
_______________
* Ю з - б а ш и - капитан.
Иванко хотел было поднести пламя факела к фитилю - запальнику пушки, но Раенко остановил:
- Погоди! Пусть подойдут.
И лишь когда расстояние сократилось до сотни шагов, разжал пальцы.
- Пора!.. Пли!
Пушка рявкнула, обдавая жарким пороховым дымом, и многократное эхо покатилось к вершинам гор.
Картечь с визгом проскрежетала над головами янычар. Они остановились, ошеломленные. Но увидя, что картечь никого не задела, с боевым кличем устремились вперед.
Клефты открыли прицельный ружейный огонь, а капитан Райкос, понимая, что этим янычар не остановить, стал с Иванко готовить пушку к новому выстрелу. Им удалось перезарядить орудие прежде, чем враги добрались до вершины. Медное жерло почти в упор выплеснуло картечь. Султанские воины, получив неожиданный отпор, в смятении попятились, чтобы перестроить боевые порядки.
Райкос выхватил из ножен саблю и крикнул:
- За мной, братцы! Ур-ра!
Греческие повстанцы не знали русских слов, но они поняли его и лавиной понеслись с вершины холма.
Все происходило, как в стремительном сне. Райкос столкнулся с чернобородым юз-баши. Увернувшись от ятагана, он с ходу нанес удар саблей и, не в силах остановиться, вместе с поверженным скатился к подножью холма.
Клефты напали на хвост колонны, двигавшейся к холму с двумя пушками. Повстанцы остановили арьергард и отбили орудие.
Пушкой сразу завладел Иванко Хурделицын. Он развернул орудие стволом к стоящему вблизи корвету и стал обстреливать ядрами вражеский корабль.
Райкос с группой повстанцев преследовал карателей до самой кромки песчаного берега, стараясь отрезать их от шлюпок, чтобы не дать им уйти. Тут-то и разыгралась последняя схватка. Старик Илияс Бальдас спас Райкоса от верной смерти, заслонив своего командира от пули, когда в него стрелял разъяренный байрактар. Предназначенная Райкосу пуля свалила Бальдаса.
Султанские воины продолжали сопротивляться. Возможно, им удалось бы оттеснить повстанцев, сесть в шлюпки и добраться до корабля. Но этому помешал Иванко. Ядром захваченной вражеской пушки он снес мачту корвета. Это так напугало моряков султанского парусника, что они, не мешкая, снялись с якоря. Подняв паруса на двух уцелевших мачтах, они оставили на берегу товарищей и скрылись в морском просторе. Убедившись в бесполезности дальнейшего сопротивления, каратели побросали оружие.
Райкосу не раз приходилось видеть проявление ненависти между турками и греками. Это выражалось в беспощадных зверствах и жестокостях. Жертвами поработителей-турок становились обычно греки, и Райкос, естественно, испытывал к туркам гнев и отвращение. Но в то же время он не соглашался с теми, кто утверждал, будто турецкий народ - сборище преступников, насильников и убийц. Не народ, а его властители, горячо возражал Райкос. Он вспоминал лекции, которые слушал в юные годы в Падуанском университете. Вспоминал мысли знаменитых европейских вольнодумцев-гуманитариев. Его наставником и воспитателем тогда был тосканец Скванчи, прививший ему вкус не только к английской поэзии Перси-Биши Шелли и Джорджа-Ноэла-Гордона Байрона, но и к произведениям старинных персидских и турецких поэтов. Юному Раенко на всю жизнь запомнились стихи великого турецкого поэта Юнуса Эмре:
Искал я в этом мире бога, я долго в край из края брел,
Я землю обыскал и небо, но там я бога не обрел.
Но местопребыванье бога лишь в человеке я нашел.
Запомнились потому, что старый афей* Скванчи прививал своему питомцу вольномыслие и любил повторять: о народе нужно судить по его поэзии, ибо поэзия - душа народа. А стихи турецких поэтов Юнуса Эмре, Ахмед-паши, Мухмуда Абдул Бакы, Ахмеда Недим воспевают любовь, доброту, красоту. И народ, породивший таких поэтов, не может быть жестоким. У него жестокие, алчные властители...
_______________
* А ф е й - атеист.
3. КАПИТАН РАЙКОС
Распаленные боем клефты хотели тут же, на месте сражения, учинить расправу над взятыми в плен поработителями:
- Смерть гнусным кровопийцам!
- В сабли палачей Миссолунги* и Хиоса**!
_______________
* М и с с о л у н г и - один из первых восставших городов
Греции. Он длительное время героически оборонялся от султанских
полчищ. Но 23 апреля 1826 года после длительной осады паша Ибрагим
овладел Миссолунги и отдал город на растерзание своим солдатам,
которые зверски истребили его девятитысячное население, в том числе
всех женщин и детей.
** Х и о с - греческий город на острове того же названия, где
султанские палачи вырезали двадцать три тысячи жителей и сорок семь