Осенью 1379 г. Киприан мог располагать реальными возможностями, чтобы дать требуемые гарантии. Ослабленное в последние годы жизни Ольгерда оппозиционное движение в восточнославянских землях Великого княжества Литовского с самого начала правления его преемника снова обрело силу и размах. Особенно непопулярны были власть Ягайла и его проордынская политика в княжествах Юго-Западной Руси. Именно в этой части Великого княжества Литовского в сентябре 1379 г. произошли события, которые, в сущности, явились началом развала державы Гедиминовичей. Интересные подробности о них сообщает ливонский хронист Герман из Вартберга, описывая поход войск венгерского и польского короля Людовика Анжуйского в западную Волынь. Сам поход предшествовал этим событиям и послужил для них если не поводом, то своеобразным ускорителем. По свидетельству хрониста, в сентябре 1377 г., после семинедельной оса- /123/ ды Белза, его владетель Юрий Наримантович "уступил королю замок вместе с землею и людьми" и взамен их получил новые владения в Венгрии. В то время, когда король осаждал Белз, "ему добровольно подчинились Коддере (т. е. Кориатовичи. – Авт.)… и Любарт… с женами, детьми и всеми домашними. Они предоставили себя его милости и поклялись ему в верности. Король возвратил им в Руси несколько замков, но взял, для безопасности, в заложники их сыновей".[546] Вместе с Дмитрием-Любартом ленную присягу Людовику Анжуйскому добровольно принес Федор Ольгердович, владевший Ратно и другими замками и землями на Волыни.[547] Переход в подданство венгерской короны подольских князей Александра и Бориса Кориатовичей подтверждает сам Людовик в уже упоминавшемся письме к Франциску Карраре.[548] Нет оснований считать, что осенью 1379 г. политическая обстановка в Среднем Поднепровье была иной, чем в Волынской и Подольской землях. Боярство этого региона также находилось в оппозиции по отношению к литовской великокняжеской власти, причем его ориентация на Москву вследствие постоянной общерусской пропаганды Киприана могла быть здесь даже более определенной.
К тому же осенью 1379 г. наметился новый раскол в правящих верхах Великого княжества Литовского. Еще в 1378 г. виленская и трокская группировки действовали согласованно, добиваясь от стран католического Запада прекращения военных действий крестоносцев против Литвы. С этой целью в том же году в Мазовию отбыл с дипломатической миссией Скиргайло Ольгердович, в задачу которого входило встретиться затем с представителями Империи и Рима.[549] Однако орденским властям удалось свести переговоры к заключению сепаратных договоров сначала с Кейстутом, а затем и с Ягайлом. Первый из договоров, выработанный при участии Кейстута и скрепленный Ягайлом, был подписан послами Тевтонского ордена в Троках 29 сентября 1379 г. и гарантировал безопасность значительной части владений трокского князя в течение десяти лет.[550] Виганд из Марбурга в своей хронике упоминает, что из Трок послы отправились в Вильно, "где задержались на три дня и три ночи, сговариваясь о тайных делах с королем".[551] 27 февраля в Риге и в мае 1380 г. в Давыдишках Ягайло заключил договоры с Ливонским и Тевтонским орденами, в силу которых находившаяся под его непосредственной властью часть Великого княжества Литовского изымалась из сферы военных действий.[552] Соглашениями он фактически выдавал крестоносцам владения Кейстута, чем создавал серьезную опасность для единства и территориальной целостности государства литовских феодалов, но зато получал взамен возможность направить имевшие- /124/ ся в его распоряжении войска на соединение с ордой Мамая для осуществления совместного похода на Москву.
Как глава церкви в Великом княжестве Литовском Киприан мог быть посвящен в некоторые обстоятельства наметившегося противоборства в его правящей верхушке и воспользоваться создавшейся ситуацией, чтобы в конце 1379 г. предложить Дмитрию Московскому содействие в отрыве от Литвы и переходе под его контроль пограничных княжеств на юго-востоке. В таком случае поход московских полков во главе с Владимиром Андреевичем Серпуховским, Андреем Полоцким и Дмитрием Боброком Волынским в декабре 1379 г. на территорию Чернигово-Северщины и его результаты следует рассматривать как реализацию общего политического замысла, а само летописное известие об этом походе – как одно из важнейших свидетельств письменных источников о политическом сотрудничестве между феодалами Среднего Поднепровья и Московского великого княжества в канун Куликовской битвы.
Другим таким свидетельством являются сообщения летописей о посольстве Дмитрия Московского в Киев с целью приглашения митрополита Киприана в Москву и о его приезде. Все они, в сущности, сводятся к констатации этих двух фактов и указаниям на их сроки, причем датирующие признаки в разных летописях поданы с неодинаковой полнотой, а в отдельных случаях находятся в противоречии друг с другом. Определить поэтому точные даты отправки посольства из Москвы в Киев и приезда Киприана довольно затруднительно, но возможно. Рассмотрим сначала летописные сведения о посольстве. По характеру датирующих признаков соответствующие записи можно сгруппировать следующим образом: 1) записи, лишенные каких-либо прямых датирующих признаков;[553] 2) записи, где отправка посольства из Москвы датируется подвижным церковным праздником ("великим заговеньем");[554] 3) записи, датирующие посольство зимой того года, летом которого Пимен "поставлен бысть в митрополиты"; [555] 4) записи в составе рубрик, обозначенных определенным годом.[556]
Если первая из указанных групп ставит посольство в прямую связь с получением в Москве сведений о смерти Михаила-Митяя и поставлении Пимена, то вторая обозначает день и месяц отъезда послов. Для 1380 г. ими будут 5 февраля, а для 1381 г. – 24 февраля. Третья группа записей помещена составителями летописей в конце повести о Донском побоище или же Сказания о Мамаевом побоище (после известия о прибытии на Русь послов от нового хана Тохтамыша). Тем не менее, их определенно следует датировать 1380 г. /125/
Записи четвертой группы, как правило, сделаны в летописях дважды: в составе Повести о Митяе и в повествованиях о Куликовской битве. Так, в Московском летописном своде конца XV в. под 1377 г. сообщается, что, в то время как Пимен медлил в Константинополе, Дмитрий Иванович "… посла на Кыев по Киприана митрополита Федора игумена Симановьского отца своего духовного. И поиде с Москвы на великое заговенье по Киприана митрополита, зовущи его на Москву от великого князя".[557] Обозначающий в данном случае всю рубрику 1377 г. не может быть соотнесен с московским посольством, которое следует датировать не ранее осени 1379 г. Но в этом же своде имеется еще одна запись по этому поводу под 1380 г. и она представляется верной: "Тое же зимы посла князь великы по Киприана митрополита на Киев".[558] Близки по содержанию к этим записям известия Никоновского свода, также в составе рубрик, обозначенных 1377 и 1380 гг.[559] Примечательно, однако, что в отличие от других летописей в Никоновском своде сделана особая запись о приезде Киприана, из Киева в Москву, который датируется 3 мая 1380 г.: "И прииде Куприан из Киева на Москву в четверток 6 недели по Пасцђ, еже в самый праздник Възнесения в лђто 6888".[560] Следует также отметить, что хронологическая последовательность событий, имевших отношение к митрополиту Киприану, в этом своде нигде не нарушена. Только в Никоновском своде Киприан изображен в Сказании о Мамаевом побоище как лицо, принимавшее непосредственное участие в подготовке похода общерусской рати на Дон в 1380 г. [561] Видимо, на основании записи Никоновского свода о приезде Киприана в Москву Н. М. Карамзин отметил особую в нем датировку московского посольства, но вывод сделал не в ее пользу: "Великий князь по Троиц., Ростовск., и всем летописям, кроме Никонов., послал за Киприаном уже во время царя Тохтамыша, и Киприан приехал в Москву в 1381 году".[562] Предложенные им даты не пересматривались в отечественной историографии.
Действительно, в летописях, восходящих к летописному своду 1408 г., приезд Киприана в Москву датируется не 1380 г., а 1381 г. Этим же годом обозначено прибытие Киприана в Москву в реконструированной М. Д. Приселковым Троицкой летописи, в Рогожском летописце, Тверском сборнике, Симеоновской летописи, Летописном своде 1497 г. и др. [563] Но именно в этой группе летописей сделаны значительные пропуски в описании событий последней трети XIV в. и особенно тех из них, которые каким-либо образом характеризуют московско-литовские отношения. Содержание рассматриваемой записи также подвергалось редакционной правке. Он имеет такой вид: "В лђто 6889 в чет- /126/ верг 6 недђли по велице дни, на празднике възнесения господня прииде из Царяграда на Русь пресвященный Киприан митрополит на свою митрополию ис Киева на Москву".[564] Нетрудно заметить, что редактор, желая, возможно, придать видимость законности появлению Киприана в Москве внес добавление, которое исказило первоначальный смысл записи. В связи с этим датировка сводом 1408 г. прибытия Киприана в Москву вызывает определенные сомнения, тогда как хорошо вписывающиеся в общую канву событий соответствующие даты Никоновского свода и Московского свода конца XV в. выглядят предпочтительнее. Правда, в некоторых сводах (Летописный свод 1497 г., свод 1518 г., Типографская летопись и др.) прибытие Киприана в Москву датируется по приезду на Русь Пимена ("По семи же мђсяцев прихода его прииде вђсть, яко Пимин идет"). Но, поскольку год приезда Пимена на Русь не указан, определить дату первого события в данном случае не представляется возможным. Таким образом, на основании анализа летописных данных можно утверждать, что посольство Дмитрия Московского было отправлено в Киев 5 февраля 1380 г., а сам Киприан на правах митрополита "всея Руси" прибыл в Москву 3 мая того же 1380 г.
Данный вывод находится в противоречии с укоренившимся представлением о времени возвращения Киприана из Константинополя в Киев, определяемом не ранее июня 1380 г. Так, автор новейшего исследования русско-византийских отношений в XIV в. И. Ф. Меендорф предполагает, что Киприан прибыл в Константинополь в апреле-мае 1379 г., а сессия собора, отъезд Киприана и поставление Пимена случились почти одновременно, в течение нескольких дней июня 1380 г.[565] Г. М. Прохоров специально вопрос не рассматривал, но отметил, что в Константинополь Киприан прибыл весной 1379 г. [566] Если принять во внимание то обстоятельство, что во второй редакции Жития митрополита Петра Киприан, рассказывая о своем пребывании в Константинополе, исчисляет его продолжительность в тринадцать месяцев (обстоятельство, Г. М. Прохорову, несомненно, известное и учитываемое им), то и в данном случае он должен был покинуть столицу Византии незадолго до июня 1380 г. Оба исследователя принимают за изначальный момент хронологических расчетов дату избрания Нила вселенским Патриархом и его решение по тяжбе между Киприаном и Пименом, оформленное соборным актом. В их понимании эти события взаимосвязаны и синхронны. По этой причине они отрицают какую-либо возможность передачи Нилу руководства церковью до мая-июня 1380 г., и, следовательно, решение вопроса о митрополии на Руси ранее этого срока.[567] Но ведь источники допускают и иное развитие событий. Так, патриарх Нил /127/ в 1380 г. свидетельствовал, что московские послы "лишь только мерность наша божественными судьбами взошла на высокий патриарший престол, обратились и к нам и вручили грамоты, излагающие мысль и желание пославшего их великого князя всея Руси".[568] В 1389 г. патриарх Антоний об этом же событии писал: "Они (послы. – Авт.) представляют [те] грамоты и себя святейшему и приснопамятному патриарху кир Нилу, тогда только принявшему церковное кормило".[569] Автор Повести о Митяе дополняет эти сведения, утверждая, что в расследовании взаимных обвинений и законности претензий Пимена и Киприана, кроме Нила, принял участие сам император Иоанн V ("Царь же и патриарх много истязавше Пимина и яже бяху около его сущи с ним").[570] Следовательно, обоим претендентам из Руси вовсе не обязательно было ждать избрания Нила во вселенские патриархи, чтобы дать ход своим делам. К тому же относительно самой даты избрания Нила нет единого мнения, что отмечают Г. М. Прохоров и И. Ф. Меендорф.[571] Таким образом, их хронологические построения не являются достаточно аргументированными.
Киприан стал митрополитом "всея Руси" с резиденцией в Москве с согласия и по приглашению великого князя московского, но без санкции тогдашних высших духовных властей, а после июня 1380 г. и вопреки решению патриаршего собора. Отсюда стремление Киприана оправдать свои действия, придать им видимость правомерности. Именно этим целям, как убедительно показал Г. М. Прохоров, служили Житие митрополита Петра и Повесть о Митяе, к созданию которых Киприан был непосредственно причастен и которые послужили основой для позднейших летописных записей. "Киприан переделал начало повествования о Митяе, – пишет Г. М. Прохоров, – сбив последовательность эпизодов, отчасти их повторив, добавив свои объяснения, формулы, намеки и этими средствами создал свою "завязку".[572] Та же рука и с той же целью лишила каких-либо абсолютных хронологических признаков и рассказ о пребывании Киприана в Константинополе, помещенный в Житие митрополита Петра, хотя и оставила некоторые относительные ориентиры. К последним относятся: указания на время отъезда Киприана из Киева ("Но к Руской земли прошедшу… И третиему лету наставшу, пакы к Царюграду устремихся") и прибытия его в Константинополь, где он "обретох неустроение в царехь же и в патриаршестве", а также на срок пребывания в нем ("Пребых же убо в оное время в Константинеграде тринадесят месяць"), обстоятельства ("Ни бо ми мощно бяше изыти, велику неустроению и нужи належащи тогда Царьствующий град. Море убо латиною дръжимое, земля же и суша обладаема безбожными туркы") и время отъезда ("яко от оного /128/ часа болезни оны нестерпимыя престаша. И в малех днех Царствующего града изыдох").[573] Но и эти ориентиры при верной начальной точке отсчета могут дать определенное представление о времени прибытия Киприана из Константинополя на Русь.
Такой точкой следует признать время отъезда Киприана из Киева. Оно определяется посланием к единомышленникам, написанном в Киеве 18 октября 1378 г. В нем Киприан сообщает, что по-прежнему намерен ехать в Константинополь и уже выслал гонцов ("А яз без измены еду ко Царюгороду, а пред собою вести послал же есмь").[574] Очевидно, послание было прощальной вестью (благословением) Киприана к однодумцам и написано им накануне или даже в день отъезда. Киевский митрополит "устремихся" в Константинополь сухопутьем через Болгарию по одному из кратчайших маршрутов, поэтому все путешествие, даже с непредвиденными задержками и остановкой в Тырнове, где он встречался с патриархом Евфимием, вряд ли заняло более полутора-двух месяцев. Следовательно, к середине декабря 1378 г. Киприан уже находился в Константинополе. В конце сентября 1379 г. туда же прибыло и московское посольство, спор между претендентами на митрополию "всея Руси" вступил в решающую стадию. Увидев, что его дела принимают нежелательный оборот, Киприан не стал ждать финала и примерно в середине декабря 1379 г., т. е. спустя 13 месяцев после прибытия, выехал из Константинополя. Поэтому он мог принять непосредственное участие в завершающей фазе политических событий, происходивших зимой 1379/80 г. в юго-восточных районах Великого княжества Литовского.
Из приведенных выше фактов складывается такая картина. Осенью 1379 г. правительство московского великого князя Дмитрия Ивановича ввиду приближавшейся неминуемой схватки с Ордой встало на путь консолидации всех антиордынских сил на Руси и решительной вооруженной борьбы с Мамаем. Повороту политического курса Москвы к открытой конфронтации с Ордой способствовало новое соотношение политических сил в Великом княжестве Литовском, сложившееся под воздействием усилившегося процесса его децентрализации. Появилась реальная возможность ослабить силы мамаевого союзника великого князя литовского Ягайла и привлечь на сторону антиордынской коалиции русских княжеств подвластные Литве и расположенные в стратегически важном районе московско-литовско-ордынского пограничья Чернигово-Северское и Киевское княжества, где особенно сильным было влияние киевского митрополита Киприана. В этой обстановке московский великий князь Дмитрий Иванович отказывается от курса, направленного на создание подчиненной /129/ его власти отдельной от киевской митрополии церковной организации. Он идет на то, чтобы восстановить митрополию "всея Руси" во главе с Киприаном, при посредничестве которого, по всей вероятности, уже на исходе 1379 г. наладил политическое сотрудничество с феодальной знатью княжеств Среднего Поднепровья. Результатом этого сотрудничества явился глубокий рейд московской рати, выступившей в декабре 1379 г. от рубежей Брянщины на юг, в направлении Киева. Преследуя цель освободить свои владения от уплаты ордынской дани и верховной власти литовских феодалов, правители Чернигово-Северского и Киевского княжеств Дмитрий и Владимир Ольгердовичи, подобно тому как двумя годами ранее князья Волынской и Подольской земель, отказались признавать верховенство Ягайла. Побуждаемые своим феодальным окружением они перешли ("в ряд") на службу к московскому великому князю. Лишь затем, 5 февраля 1380 г., из Москвы в Киев отбыло посольство с официальным приглашением Киприану занять в качестве митрополита "всея Руси" постоянную резиденцию в Москве, куда он и прибыл 3 мая 1380 г.
В результате похода московских войск в юго-восточные земли Великого княжества Литовского зимой 1379/80 г. и последовавшего вслед за ним присоединения Чернигово-Северского и Киевского княжеств контроль над стратегически важной территорией Среднего Поднепровья перешел от Ягайла к Дмитрию Московскому, увеличился военно-политический потенциал возглавляемой Москвой антиордынской коалиции, а враждебные ей силы Литвы и мамаевой Орды соответственно были ослаблены. Княжества Среднего Поднепровья стали надежным заслоном, который не только прикрыл с запада общерусскую рать, выступившую на Дон против Мамая, но и сыграл роль непреодолимой преграды для армии Ягайла, стремившейся к соединению с ордынскими полчищами, но так и не успевшей к началу битвы на Куликовом поле. Медлительность Ягайла была обусловлена не столько политическими расчетами литовского великого князя, несомненно, заинтересованного во взаимном ослаблении Москвы и Орды, сколько необходимостью силой оружия восстанавливать контроль над Черниговщиной и землями бассейна верхней Оки. В отсутствие Дмитрия Ольгердовича, присоединившегося вместе с дружиной к войскам Дмитрия Донского и участвовавшего в Куликовской битве, Ягайло снова завладел его уделом. В качестве компенсации за утраченные владения Дмитрий Ольгердович получил в держание от московского великого князя Переяславль-Залесский. [575]
О военно-политических событиях, разыгравшихся на террито- /130/ рии Киевского княжества летом 1380 г., ничего не известно. Источники на этот счет не содержат никаких прямых указаний. Известно, однако, что в отличие от чернигово-северского князя Владимир Ольгердович сохранил свои владения, которые, как показывают дальнейшие события, остались в структуре Великого княжества Литовского, но, возможно, с правами более широкой автономии. Некоторые письменные источники косвенно свидетельствуют о том, что в 1380 г. Киевское княжество пребывало в состоянии войны с мамаевой Ордой и одновременно в союзнических отношениях с Москвой. Так, в уже упоминавшейся жалованной грамоте Владимира Ольгердовича, датируемой 1381 г., указывается, что поводом для ее выдачи послужило желание киевского князя вознаградить своего вассала Юрия Ивантича Половца за понесенный им ущерб от разорения ордынцами (в тексте: Заволжской ордой. – Авт.) владений на левобережье Днепра вблизи г. Остра. Из этого можно заключить, что какие-то ордынские отряды в 1380 г. сумели достичь лишь правобережья Десны.
Памятники Куликовского цикла, отмечая участие в разгроме Мамая чернигово-северского князя Дмитрия Ольгердовича, его брата Андрея Ольгердовича Полоцкого, который "издалеча" приспел на бой "и съ плесковици", не содержат никаких известий о Владимире Ольгердовиче и его киевских полках. Вместе с тем в литературных произведениях о Куликовской битве имеются сюжеты и подробности, которые, как представляется, могли бы свидетельствовать в пользу участия Киевского княжества в военных действиях против орд Мамая, но их смысл был намеренно затемнен или искажен, если не во время создания, то при последующем редактировании. Такой вывод напрашивается в связи с тем, что эти сюжеты и подробности, отражающие определенные исторические реалии,[576] явно противоречат известным фактам или же их нельзя сколько-нибудь удовлетворительно объяснить без учета активной антиордынской позиции Киевского княжества и его союзнических отношений с Москвой в 1380 г. Так, например, в эпизоде о переписке и совместном выступлении на помощь Дмитрию Московскому двух братьев Ольгердовичей – Андрея Полоцкого и Дмитрия, названного князем брянским, привлекают внимание следующие слова: "Слышах убо, яко приидоша ко мнђ медокормци ис Сђверы, а кажуть уже великого князя Дмитрия на Дону, ту бо ждати хощеть злых сыроядцевъ. И нам подобаеть итти к Сђверђ и ту съвокупитися нам: предлежить бо нам путь на Сђверу и тым путем утаимъся отца своего… По малех же днех снидошася оба брата желанно со всђми силами к Сђверђ… И приспеша борзо на Донъ, и нађхаша великого князя Дмитреа Ивановичя Московьскаго еще об сю /131/ страну Дону, на мђстђ рекомое Березуй и ту съвокупившяся".[577] Совершенно ясно, что Андрею Полоцкому, находившемуся на московской службе в Пскове с 1378 г., незачем было спешить на Дон окольным путем через Северскую землю, но этот путь был наиболее оптимален для соседствующих чернигово-северского и киевского князей. Примечательным является также факт отправки Дмитрием Московским еще до сбора общерусской рати в Коломне первой "сторожи" под началом Василия Тупика на Тихую Сосну, т. е. на киевско-ордынское пограничье.[578] Конечно, вопрос об участии Киевского княжества в антиордынской борьбе на стороне Москвы в 1380 г. нуждается в специальном исследовании. Но и приведенные выше факты показывают, что в результате военно-дипломатических усилий Москвы на исходе 1379 г. военные силы двух крупнейших княжеств Среднего Поднепровья – Чернигово-Северского и Киевского приняли участие в сражении с полчищами Мамая. Интересно, что в 1380 г. в состоянии войны с ордынцами находилось и Подольское княжество, правитель которого Александр Кориатович погиб в схватке с ними, как считают некоторые исследователи, именно в том году.
Разгром основных сил мамаевой Орды в битве на Куликовом поле 8 сентября 1380 г. явился переломным моментом в борьбе Руси против Золотой Орды, военному могуществу и политическому господству которой был нанесен серьезный удар, ускоривший ее распад на менее значительные государственные образования. Другой внешнеполитический противник Московского великого княжества – Великое княжество Литовское – также вступает в полосу безысходного кризиса.[579] Победа на Куликовом поле закрепила за Москвой значение организатора и идеологического центра воссоединения восточнославянских земель, показав, что путь к их государственно-политическому единству был единственным путем и к их освобождению от чужеземного господства.
Особенности этапа политической консолидации восточнославянских земель, наступившего после разгрома орд Мамая и до заключения Кревской унии, раскрыты в работе И. Б. Грекова.[580] Им установлено, что примерно до 1382 г. этот этап характеризовался невиданным ранее размахом и интенсивностью процесса объединения княжеств Руси вокруг Москвы, предпринявшей ряд дипломатических мер с целью приведения государственных границ в соответствие с этническими на основе провозглашенной ею патримониальной концепции внешней политики. Благодаря Л. В. Черепнину, введшему в научный оборот описи архива Посольского приказа 1626 г., стали известны важные документальные свидетельства того, что сразу же после разгрома полчищ Мамая московская великокняжеская династия действительно приступи- /132/ ла к объединению под своей эгидой находившихся под властью Литвы восточнославянских земель. В частности, в описи имеется упоминание о договоре Андрея Полоцкого с Дмитрием Донским, который И. Б. Греков не без оснований датирует 1381 г. и связывает его с возвращением Андрея Ольгердовича в Полоцк в том же году.[581] Весьма вероятно, что именно к этому периоду относится требование Дмитрия Донского передать под его власть и другие земли Руси, ранее входившие в состав Великого княжества Литовского, но в канун Куликовской битвы примкнувшие к возглавляемому Москвой военно-политическому антиордынскому союзу. Так, по словам М. Стрыйковского, "великий князь Дмитрий Московский вознесенный умысли такожде под Литвою языческой Витебского, Киевского и Полоцкого княжеств русских войной доходити и отправил к Ольгерду, великому князю литовскому, послы…".[582] А. В. Соловьев, отмечая недостоверность подробностей этого рассказа, вместе с тем указал на правдоподобность отразившейся в нем политической ситуации, которая характеризовала отношения между Великим княжеством Литовским и Московским великим княжеством в начале 80-х гг. XIV в.[583]
Дипломатическая активность усилившегося после разгрома Мамая Московского великого княжества оказала влияние на соотношение политических сил в Великом княжестве Литовском. В октябре 1381 г. князь Кейстут, опираясь на поддержку группировавшихся вокруг него русских и литовских феодалов, захватил Вильно и отстранил от власти Ягайла, дискредитировавшего себя союзом с Мамаем.[584] Став великим князем литовским, Кейстут проводил политику сближения с Московским великим княжеством на антиордынской основе.[585] Но против этого сближения выступили как крестоносцы, так и Орда, внутриполитическое положение которой с приходом в конце 1380 г. к власти хана Тохтамыша временно стабилизировалось. В конце мая – начале июня 1382 г. Кейстут двинул войска в поход против посаженного Ягайлом в Новгород-Северске князя Дмитрия-Корибута, который отказался признать власть нового правителя Литвы.[586] Прав И. Б. Греков, видя в выступлении Дмитрия-Корибута часть заговора, направленного против Кейстута и инспирированного ордынскими властями.[587] Уже в июле 1382 г. при военной помощи Тевтонского ордена и дипломатической поддержке Орды Ягайло снова захватил верховную власть в Великом княжестве Литовском. Кейстут в ходе переворота был убит.[588]
Почти одновременно, в августе 1382 г., войска хана Тохтамыша вероломно овладели Москвой, ограбили и сожгли ее. Опустошению подверглись и многие другие города Московского кня- /133/ жества, а также территория союзного ему Рязанского княжества.[589] В результате нашествия Тохтамыша Московское великое княжество и зависимые от него земли и княжества были вновь вынуждены выплачивать дань Орде, потребовавшей в 1384 г. ее в особенно большом размере.[590] Все это имело следствием раскол антиордынской коалиции, ослабление сотрудничества феодальных кругов Московской и Литовской Руси, замедление в целом процесса политической консолидации восточнославянских земель и временный спад антиордынской активности их населения.
Несмотря на поражение группировки Кейстута, позиции Ягайла на международной арене и внутри Великого княжества Литовского оставались неустойчивыми. Он вынужден был считаться с политическими настроениями зависимых от его власти восточнославянских земель и какое-то время проводить политику сближения с Московским великим княжеством, хотя уже твердо решил следовать путем, приведшим вскоре его и подвластную ему Литву к принятию католичества и политической унии с Польшей. О тенденциях сближения с Москвой во внешнеполитическом курсе Ягайла свидетельствуют относящиеся к 1384 г. две записи о договорах в описи Посольского приказа 1626 г. Содержание первой из них таково: "Докончальная грамота великого князя Дмитрея Ивановича и брата его князя Володимера Ондреевича с великим князем Ягайлом и з братьею ево и со князем Скиригайлом и со князем Карибутом; и против того другая грамота великого князя Ягайла и братьи ево Скиригайла и Карибута, как они докончали и целовали крест великому князю Дмитрею Ивановичю и брату ево князю Володимеру Ондреевичу и их детем, лета 6902 году".[591] Вторая запись сделана по поводу предварительного договора Дмитрия Донского с матерью Ягайла. Из ее содержания видно, что договором предусматривался брак Ягайла с дочерью Дмитрия Донского при условии подчинения литовского князя верховной власти князя московского и признания православия государственной религией Великого княжества Литовского.[592] Таким образом, династическое по форме московско-литовское сближение планировалось как государственное объединение (уния) княжеств, где Великое княжество Литовское находилось бы в зависимости от Московского великого княжества. Обращает на себя внимание активная роль в подготовке литовско-московского сближения новгород-северского князя Дмитрия-Корибута. Видимо, она была обусловлена не только доверительным отношением к Дмитрию-Корибуту Ягайла, но и антиордынскими настроениями новгород-северского боярства. Оно, как и боярство других княжеств Юго-Западной Руси, не могло не быть обеспокоено стремлением Орды восстановить верховные /134/ права и над этим регионом. В 1393 г. Тохтамыш в ярлыке к Ягайлу с требованием дани с подвластных Литве земель Руси упоминал, что он "коли есмь первое сђл на црьском столђ, тогда есмь послаль был к вам Асана и Котлубугу вам дати вьдание". Посольство прибыло в Литву в июле 1382 г., во время переворота, вернувшего власть Ягайлу, которого послы "нашли… под городом Троки стоячи".[593] Весьма возможно, что участие Дмитрия-Корибута в заключении московско-литовских договоров 1384 г. мотивировалось влиянием на него антиордынски настроенных групп новгород-северского боярства. Но даже если это не так, эти договоры, безусловно, имели антиордынскую направленность и, в сущности, возрождали антиордынский союз княжеств Московской и Литовской Руси, в том числе Юго-Западной, но уже с участием литовской великокняжеской власти.
Как известно, оба договора имели предварительный характер и не были реализованы. Решающую роль в этом сыграли враждебные Москве акции Орды и позиция кругов литовской знати, искавших выход из кризисного состояния своего государства в его унии с Польским королевством. Не исключено, что перспектива особенно тяжелой даннической зависимости от Орды оказала влияние на политические настроения феодалов подвластных Литве княжеств Руси и также сыграла роль фактора, способствовавшего преобладанию в среде литовской знати близкой к Ягайлу группировки, которая опасалась утратить свои господствующие позиции в части земель Руси и ориентировалась на Польское королевство.
Польско-литовская уния 1385–1386 гг. не только улучшила международное положение Великого княжества Литовского, изменив политическую обстановку в Восточной Европе в пользу двух объединившихся феодальных государств, но и оказала существенное влияние на расстановку и характер внутриполитических сил княжества. Если во внешнеполитическом плане уния создала необходимые предпосылки для совместного отпора Польши и Литвы агрессии рыцарских орденов и впоследствии их разгрома, а также развертывания экспансии литовских и польских феодалов на территории Северо-Восточной Руси, то во внутриполитическом аспекте она явилась фактором, который содействовал ухудшению положения зависимых от Литвы восточнославянских земель, что проявилось в усилении господства в них литовских феодалов /135/ и создании предпосылок для захвата этих земель польскими магнатами и шляхтой. В силу этих обстоятельств население восточнославянских земель Великого княжества Литовского, отстаивая антиордынскую в своей основе программу объединения Руси, выступило одновременно и против Кревской унии. Вместе с тем реализация одного из основных условий унии 1385–1386 гг. – об инкорпорации Литвы в состав Польского королевства, – лишавшая, в сущности, ее права на государственную самостоятельность, а также связанный с этим рост притязаний польских феодалов на подвластные Литве восточнославянские земли, в первую очередь, Юго-Западную Русь, обусловили существование глубоких противоречий между господствующими сословиями обоих государств и длительную борьбу литовского боярства и знати за политическую независимость Литвы. В ходе этой борьбы литовское боярство пользовалось поддержкой со стороны части феодальной знати восточнославянских земель Великого княжества Литовского.
Существенным фактором, продолжавшим оказывать отрицательное воздействие на отношения между странами Восточной Европы, соотношение внутриполитических сил в Великом княжестве Литовском и освободительную борьбу его восточнославянского населения, была политика Золотой Орды, пытавшейся укрепить позиции в Восточной Европе, ослабевшие в результате разгрома полчищ Мамая в 1380 г.
Противодействие Кревской унии, принявшее форму отказа отдельных правителей княжеств Руси признать власть Ягайла, началось с момента ее реализации, осенью 1386 г. Первым выступил союзник Москвы и Смоленска Андрей Ольгердович, князь полоцкий. Он установил контакты с властями Ливонского ордена, обещавшими ему военную помощь за признание их протектората над "Полоцким королевством".[594] В феврале 1386 г., одновременно с вторжением ливонских рыцарей в Литву, войска Андрея Полоцкого двинулись на Витебщину, где осадили и захватили г. Лукомль, а в апреле того же года смоленские полки взяли в осаду Мстиславль. Но вскоре смоленские войска были разгромлены прибывшими из Кракова военными отрядами во главе с князьями Скиргайлом, Лингвением, Коригайлом, Константином Черниговским и поспешившим им на помощь из Северщины Дмитрием-Корибутом.[595] В конце апреля 1387 г. войска наместника Ягайла в Литве Скиргайла Ольгердовича нанесли поражение также силам Андрея Полоцкого.[596] Несмотря на неудачу первого вооруженного выступления, освободительное движение распространялось вглубь и вширь, охватывая все более широкие слои населения Великого княжества Литовского. /136/ В немалой мере этому способствовало то обстоятельство, что к концу 80-х гг. XIV в. раскрылся политический замысел кревского соглашения, стали ощутимыми последствия проводимой Ягайлом и стоявшими за ним силами феодальной Польши политики, направленной на поглощение Великого княжества Литовского Польским королевством. В связи с этим уже в 1387–1388 гг. в Великом княжестве Литовском начал складываться союз оппозиционных Кревской унии и власти Ягайла сил во главе с Витовтом и вернувшимся еще в 1383 г. в Киев после разрыва отношений с Дмитрием Донским митрополитом Киприаном. Союз этот в силу различных причин был поддержан властями соседних государств, в частности Ордена и Константинополя.[597] Обеспокоенный расколом русской митрополии, усилением католицизма и ослаблением позиций православной церкви в Великом княжестве Литовском после Кревской унии патриархат зимой 1388/89 г. стал энергично добиваться восстановления единства церковной организации на Руси путем замены московского митрополита Пимена Киприаном.[598] При содействии Киприана Витовт заключил тайное союзническое соглашение с наследником московского престола Василием Дмитриевичем во время возвращения его зимой 1387/88 г. в Москву через Молдавию, Подолье и Киев из Орды, где он находился на положении заложника с 1383 г.[599] Союз Витовта, Киприана и Василия Дмитриевича после его прихода к власти в Московском великом княжестве (1389 г.) и переезда в Москву Киприана на правах общерусского митрополита (1390 г.) приобрел значение межгосударственного, означая, в сущности, возобновление существовавшего со времен великого князя Кейстута политического сотрудничества между литовским боярством, значительной частью феодалов Великого княжества Литовского и феодалами Московского великого княжества, но теперь уже на антикревской и антиордынской основе.
В ходе начавшейся в 1389 г. борьбы антиягайловской коалиции за восстановление суверенитета Великого княжества Литовского часть феодалов Юго-Западной Руси стала оказывать Витовту все более действенную поддержку. Одним из них был, видимо, Гридко (Григорий) Константинович, сын Константина Черниговского, умершего к началу 90-х гг. XIV в. Сохранилась грамота, которой группа князей и бояр из подвластных Литве земель Руси в 1392 г. "выняли его на свои ру[ки] за побђг и за все лихое" у Ягайлова наместника – Скиргайла Ольгердовича.[600]
Опасаясь утратить власть над землями Юго-Западной Руси, Владислав-Ягайло постарался укрепить политические позиции в Среднем Поднепровье, в первую очередь, в Киевском и Новгород-Северском княжествах. /137/
Ориентация киевского митрополита Киприана в 1387–1388 гг. на Витовта и его активное участие в создании антиягайловской коалиции были не чем иным, как отказом киевского митрополита от сотрудничества с Владимиром Ольгердовичем, осуществлявшегося в русле политического сотрудничества Московского великого княжества с подвластной Литве Русью. Яркий пример этого сотрудничества дают летописные источники еще под 1384 г., рассказывая о судьбе суздальского архиепископа Дионисия, поставленного в Константинополе в митрополиты "всея Руси" вопреки политическим намерениям великого московского князя Дмитрия Донского и при дипломатической поддержке Орды. "Прииде из Царьграда в Киев Дионисий архиепископ Суздальский в митрополитах, хотя быти митрополитом на Руси, изыма его князь Володимер Киевский Ольгердович; глаголя ему: пошел еси на митрополию без нашего повеления и тако пребысть в заточении в натьи и до смерти".[601] Причина разрыва Киприана с киевским князем заключалась, видимо, в изменившейся расстановке политических сил в Восточной Европе и особенно в Великом княжестве Литовском после закрепления за Москвой значения общерусского политического центра и в связи с реализацией Кревской унии. Как крупный политический деятель своей эпохи Киприан раньше других осознал бесперспективность дальнейшего сотрудничества с киевским князем в новой обстановке и в свете тех задач, которые ставил перед ним Константинополь. С другой стороны, возможно, что именно переориентация Киприана послужила одной из причин сближения киевского князя с Ягайлом. Так, зимой 1387 г. Владимир Ольгердович уже находился при дворе Ягайла в Вильно и фигурировал вместе с новгород-северским князем Дмитрием-Корибутом в числе свидетелей на королевских актах, предоставлявших привилегии католической церкви в Великом княжестве Литовском.[602] По-видимому, к этому же времени относится пожалование им доминиканскому монастырю в Киеве ряда земельных угодий и права взимать в свою пользу "мыто померное паше[н]ное", подтвержденное впоследствии Витовтом и сыном Владимира Ольгердовича Олельком.[603] В 1388 г. Владимир Ольгердович и повторно новгород-северский князь присягнули на верность Владиславу-Ягайлу, польской королеве Ядвиге и короне польской.[604] А в 1390 г. военные отряды обоих князей приняли участие в составе королевских войск в захвате столицы владений Витовта – г. Гродно.[605]
Широкое движение населения Великого княжества Литовского против Кревской унии Витовт использовал для обеспечения политических интересов литовского боярства и служилого княжья, а также личных. Став согласно с Островским соглашением 1392 г. /138/ наместником Владислава-Ягайла в Великом княжестве Литовском, он продолжил централизаторскую политику его прежних правителей и, опираясь на литовское боярство и мелких служилых князей, всемерную помощь краковского двора, устранил с политической арены крупнейших удельных князей, в первую очередь, тех из них, кто являлся приверженцем сотрудничества на общерусской основе с Московским великим княжеством. Замысел ликвидации удельно-княжеской власти в части восточнославянских земель был детально разработан Витовтом, Владиславом-Ягайлом и его бывшим наместником Скиргайлом в начале декабря 1392 г. в г. Белзе. Было решено, что с санкции польского монарха Скиргайло уступит Витовту полученные им от Ягайла земли с центрами в Вильно, Троках и Полоцке, а Витовт добудет для Скиргайла Киев и, кроме того, предоставит в его распоряжение г. Кременец и волость с г. Стожок на Волыни.[606] Таким образом, объектами централизаторских усилий правящей верхушки Литвы и Польши стали, прежде всего, Киевское княжество и его князь Владимир Ольгердович, политические позиции которого с отходом от него митрополита Киприана значительно ослабли. Вместе с тем, увеличивая владения Скиргайла Киевским княжеством и землями на Волыни, краковский двор рассчитывал усилить его и противопоставить в политическом плане новому наместнику Литвы с тем, чтобы ограничить влияние Витовта в Юго-Западной Руси.[607]
В том же 1392 г. против власти Владислава-Ягайла и Витовта во главе местных феодалов выступил целый ряд правителей земель Юго-Западной и Западной Руси. М. Стрыйковский сообщает, что, придя к власти, Витовт потребовал от Дмитрия-Корибута, Владимира Киевского и подольского князя Федора Кориатовича признать его полномочия, дать присягу на верность, а также обычную дань с их владений, на что они ответили отказом.[608] Сообщение это выглядит вполне правдоподобным, поскольку соответствует средневековым нормам сюзеренитета-вассалитета, а также сложившейся в результате Островского соглашения в Великом княжестве Литовском внутриполитической обстановки. Также трактуют позиции удельных князей и белорусско-литовские летописи, в частности новгород-северского Дмитрия-Корибута, Владимира Киевского, Федора Кориатовича Подольского, одного из смоленских князей – Юрия Святославовича.[609] В свете этих данных принятый в декабре 1392 г. в Белзе план, видимо, следует рассматривать не только как продолжение и конкретизацию условий Островского соглашения, но и как реакцию правящих кругов Польши и Литвы на проявившийся к тому времени отказ большинства княжеств Юго-Западной Руси признать Кревскую унию, а вместе с ней власть польского короля Влади- /139/ слава-Ягайла и его ставленника в Литве Витовта. Из хода последующих событий видно, что между князьями Юго-Западной Руси существовала какая-то предварительная договоренность о дальнейших их действиях, где важная роль предназначалась киевскому князю. Однако на практике действия оппозиционных сил оказались разрозненными. Их замыслы были поставлены под угрозу срыва уже преждевременным выступлением новгород-северского князя.
Как сообщают летописные источники, Дмитрий-Корибут, "не ждучи неприятеля в своей землђ, зобравши войско з Руси, тягнул до Литвы против Витолтови, не задаючи ему на Сђвер далекой дороги". [610] В самом конце 1392 г. его войско было разбито посланным Витовтом "войском литовским и жмотским" в битве под Докудовым (местность в Лидской волости, входившая в состав Виленского округа). После этого Дмитрий-Корибут попытался укрепиться в Новгород-Северске, но зимой 1392/93 г. отряды, возглавляемые Витовтом, штурмом овладели городом, а новгород-северского князя, "княгиню, и дђти его в няцство посла".[611] В мае 1393 г., когда Владислав-Ягайло назначил наместником в Северскую землю Федора Любартовича, вся Чернигово-Северщина уже находилась под управлением наместников Витовта.[612]
Большинство белорусско-литовских летописей вслед за событиями в Северщине повествует о подавлении войсками Витовта выступления младшего из Ольгердовичей Свидригайла, который после смерти вдовы Ольгерда княгини Ульяны (1391) захватил принадлежавший ей витебский уезд. По-видимому, оба события – осада и взятие Новгород-Северского и Витебска – происходили почти одновременно и завершились к середине мая 1393 г., после чего войска Витовта двинулись на юг, против Киевского и Подольского княжеств.
В связи с обострившимися к тому времени отношениями между Витовтом и Скиргайлом Витовт, не желая, видимо, форсировать события, довольствовался захватом Овручского и Житомирского замков. Этого оказалось достаточно, чтобы добиться разрыва союза киевского князя с правителем Подольской земли Федором Кориатовичем.[613] "Летописец великих князей литовских" так сообщает об этом: "На весну князь великыи Витовът иде и възя землю Подолскую. А князю Володимеру Олгирдовичю, тогда бивши в Киеве, и не всхоте покоры учинити и челомь ударити великому князю Витовту. Тои же весны князь велики Витовт поиде взя град Житомир и Вручии, и приђха к нему князь Володемђр".[614]
Обеспечив нейтралитет киевского князя, Витовт осенью 1393 г. двинул войска, усиленные польскими отрядами и пушка- /140/ ми,[615] на Подолье, где Федор Кориатович вел подготовку к обороне края. Он искал помощь против объединенных сил Витовта и Ягайла у правителей Молдавского княжества и Венгрии. Молдавский воевода Роман с целью ликвидировать зависимость своего княжества от Польши, а венгерский король Сигизмунд, чтобы ослабить Польшу (в дальнейшем он рассчитывал возвратить утраченную Молдавию и захваченную Польшей Галицкую Русь), заключили союз с подольским князем. Одновременно Федор Кориатович предпринял попытку найти союзника и в лице Скиргайла Ольгердовича, отправив к нему с какими-то полномочиями каменецкого воеводу Павла Слупича.[616] Однако реальную помощь Подольское княжество получило только от молдавского воеводы. Тот же "Летописец" сообщает следующие подробности о захвате войсками Витовта Подолья: "И кьнязь великыи пошел со всима силами литовскыми к Подолию. И то вслышал князь Федор Корятовичь, выбегл ис Подолскои земьли ко Угромь, а городы осадил волохи, и вгорский князь Федору помочь дал. А князь велики Витовьт первое пришед ко Брясловлю, и выма Брасловл пришел ко Соколцу, и Соколець вынял, и пришел ко Каменцю в ночи, и Каменца добыл, а потомь Смотричь выняль и Сколу, и Черленыи городков, и вси городы позаседал".[617] В результате этого похода Федор Кориатович вынужден был отступить на подвластное венгерскому королю Закарпатье. Его союзник молдавский воевода Роман в конце 1393 г. был пленен польскими войсками, содействовавшими вокняжению в Молдавии его брата Стефана.[618]
После захвата Подольской земли пришла очередь Киевского княжества. Но прежде чем приступить к активным действиям, Владислав-Ягайло и Витовт посчитали необходимым заручиться поддержкой владетельной знати великого княжества в лице некоторых Ольгердовичей и смоленского князя, собравшихся 9–11 июня 1394 г. у короля в Вислице, где, видимо, и было принято окончательное решение о дальнейшей судьбе Владимира Ольгердовича.[619] Оказавшись в политической изоляции, киевский князь принял предложенные ему компромиссные условия. В начале 1395 г. при посредничестве королевских эмиссаров ему был предоставлен довольно значительный удел в Полесье с городами Копыл и Слуцк.[620] В соответствии с Белзским соглашением 1392 г. киевским князем стал Скиргайло Ольгердович.
Заменив своими наместниками наиболее значительных удельных князей, Витовт многое сделал для усиления великокняжеской власти, централизации Великого княжества Литовского и укрепления его политической самостоятельности. В конце 90-х гг. XIV в. элита литовских феодалов выступила с программой пре- /141/ вращения Литвы и зависимых от нее восточнославянских земель в самостоятельное королевство, противопоставленное во внешнеполитическом плане как Польше, так и Московскому великому княжеству. Реализуя эту программу, Витовт стремился не только ослабить связи с Польшей, но и вопреки союзническим отношениям с Москвой расширить владения в Северо-Восточной Руси. С этой целью литовские феодалы в 1395 г. захватили Смоленск, а в 1398 г. пошли на сговор с Тевтонским орденом, заключив с ним так называемое Салинское соглашение, предусматривавшее, в частности, захват и раздел Новгородской и Псковской земель.[621] Против попыток Литвы и Ордена развернуть экспансию на земли Северо-Восточной Руси выступили Новгород, Псков, Московское и Тверское княжества.[622] Это заставило правящие круги Великого княжества Литовского временно отказаться от наступления на северо-востоке и сосредоточить главные усилия на юге, где к середине 1395 г. сложилась политическая ситуация, благоприятствовавшая ликвидации зависимости земель Юго-Западной Руси от Орды.
Рубеж XIV–XV столетий – время обострения внутриполитической обстановки в Золотой Орде, связанного с борьбой среднеазиатского правителя Тимура (Тамерлана) и хана Тохтамыша. Достигнув власти в Золотой Орде с помощью Тимура, Тохтамыш как и предшествовавшие ему ханы, предъявил притязания на Иран и Азербайджан, на которые претендовал и правитель Мавераннахра. В ходе военных действий на Кавказе (1384–1385) и в Средней Азии (1387– 1389) Тохтамыш потерпел ряд поражений. Разгром его войск на р. Кундурче (1391) привел к новому открытому выступлению сил феодальной анархии в Орде.[623] Наконец, 15 апреля 1395 г. на берегах р. Терек произошло сражение, закончившееся полным разгромом войск Тохтамыша армией Тимура, [624] вследствие чего хан был вынужден бежать в Крым.[625] Тимур провозгласил ханом Золотой Орды Койричак-оглана, но аристократия западных улусов объявила своим ханом Таш-Тимура. Одновременно на нижней Волге, в Астрахани, при поддержке влиятельного временщика Едигея был провозглашен ханом Тимур-Кутлук.[626] Таким образом, золотоордынское государство снова оказалось разделенным на несколько ханств. Политическая децентрализация Золотой Орды сопровождалась ее хозяйственным разорением. Летом 1395 г. войска Тимура выступили против сил, поддерживавших Таш-Тимура. Подверглись разгрому западные улусы по Дону, Днепру, в Крыму. Были разграблены и сожжены наиболее крупные ордынские города, связанные со старинной караванной торговлей с Западом через Крым и Хорезм – Кафа, Старый Сарай, Астрахань, Бельджимен, /142/ Маджар, Азак (Тана), Солхат и др., после чего венецианские и генуэзские купцы стали пользоваться путями на Восток, лежавшими значительно южнее – через Сирию и Иран.[627]
Часть войск Тимура дошла до Рязанской земли, где захватила и разорила Елец и его окрестности. Правитель Мавераннахра имел намерение идти далее – на Москву, но, получив известие о большом войске Василия I ожидавшем его у границ московских владений, 26 августа ушел из Рязанской земли в пределы Орды, где завершил разгром своих противников из числа знати западных улусов.[628] Его поход явился настоящей экономической и политической катастрофой для золотоордынского государства.
В связи с дальнейшим упадком Золотой Орды в середине 90-х гг. XIV в. антиордынские союзнические отношения между Московским великим княжеством и Великим княжеством Литовским приобретают более четкие формы сотрудничества. Так, в апреле 1396 г. Василий I вместе с Киприаном ""ђде с Москвы в Смоленск видђтися с тьстем своим Витовтом", после чего Василий I вернулся в Москву, а Киприан "оттоля идеть к Киеву и тамо пребысть полътора года".[629] Осенью 1396 г. оба правителя снова встретились в Коломне.[630] Летом 1398 г. смоленский наместник "Ямант приездил от Витовта на Москву посольством",[631] а зимой того же года московская "княгини великая Софья Васильеве Дмитриевича ездила во Смоленску к отцу своему, к великому князю Витовту, и к матери своеи, и с детми своими и с бояры многыми, и пребысть тамо двђ недђли".[632]
По мнению исследовавшего литовско-московские взаимоотношения этого периода И. Б. Грекова, "направленное на преодоление феодального сепаратизма, а также на активизацию противодействия ордынскому натиску, сотрудничество Витовта, Василия и Киприана оставалось… весьма заметным фактором общественной жизни Восточной Европы и в середине 90-х гг. XIV в.".[633] Но при этом он рассматривал события 1396–1398 гг. главным образом с точки зрения "активизации закономерных процессов феодальной концентрации русских земель", где в тот период, по его мнению, ведущая роль принадлежала Великому княжеству Литовскому.[634] Между тем источники позволяют выяснить антиордынскую основу этих процессов и определяемый ею характер взаимоотношений обоих государств уже с конца 1395 г., когда, в частности, была прекращена выплата регулярной ордынской дани Московским княжеством, о чем напоминал Едигей Василию I в 1408 г. [635] Одновременно Василий I решительно пресек попытку нижегородского князя Семена Дмитриевича и ордынского царевича Ентяка возвратить под свою власть Ниже- /143/ городское княжество, включенное в состав московских владений. При этом московское войско проникло во владения Орды в Поволжье, где, овладев ордынскими городами Булгаром, Жукотиным, Кременчуком, Казанью и, повоевав "землю татарьскую", возвратилось "с многою корыстью".[636]
Осенью 1395 г. в военный конфликт с Ордой вступило и Великое княжество Литовское, о чем в белорусско-литовских летописях сообщается так: "сам великый князь Витовт поиде на Подоль[ск]ую землю, а князю Скиргайлу повелђ ити с Киева к Черкасом и к Звенигороду. Князь же великыи Скиргаило Божею помочю и великого князя Витовта повелђнием възял Черкасы и Звенигород и възвратися пакы к Кыеву".[637] Таким образом, летописец отнес поход Скиргайла на Черкассы и Звенигород ко времени подавления Витовтом сопротивления удельных князей, непосредственно связав его с походом войск Витовта в Подольскую землю против князя Федора Кориатовича. М. Стрыйковский, почерпнув известие о походе Скиргайла из данного источника, объяснил его причину нежеланием Владимира Ольгердовича сдавать Черкассы, Канев и Звенигород новому киевскому князю.[638] Мнение М. Стрыйковского прочно укоренилось в литературе и до сих пор встречается в отдельных работах. Между тем в данном летописном сообщении, несомненно, имеет место контамитация двух событий: подчинение Витовтом своей власти Подольской земли в 1393 г. и более поздние антиордынские действия Скиргайла на южной окраине Киевского княжества, характер и время которых определяются на основании конкретных фактов и обстоятельств. Наиболее существенное из них – это то, что южная часть Киевской земли (Поросье и Звенигородщина) до середины 1395 г. находилась не под властью киевского князя, а в непосредственной зависимости от Орды. В пользу этого мнения свидетельствуют отсутствие каких-либо подтверждений принадлежности указанной территории к Киевскому княжеству на протяжении 70-х и первой половины 90-х г. XIV в. и некоторые факты из рассказа персидских авторов о походе Тамерлана в Среднее Поднепровье летом 1395 г., когда, преследуя Таш-Тимура, Тамерлан "снова повел войско в набег (илгар) и, дойдя до местности Манкермен[639] (Киева – Авт.) в стороне реки Узи (Днепра. – Авт.), разграбил область Бек-Ярыка и все хозяйство их".[640] "Баш-Тимур-оглан и Актау бежали и, переправившись через реку Узи, вступили в улус Хурмадая, люди которого были их врагами… Повернув от реки Узи, Тимур счастливо направился на русских".[641] Отсюда следует, что летом 1395 г. в непосредственной близости от Киева находились ордынские владения: на Левобережье – "область" ордынского князя Бек-Ярыка и на /144/ правом берегу Днепра – улус Хурмадая, в состав которого входило, видимо, и Поросье со Звенигородом. В связи с этим цель похода Скиргайла на Черкассы, Звенигород и, по свидетельству М. Стрыйковского, Канев, как можно судить, состояла в возвращении под свою власть отторгнутых некогда Ордой южных территорий Киевского княжества. По всей вероятности, поход был совершен сразу же после разгрома Тамерланом ордынских владений в южном Поднепровье. Его время (предположительно конец августа – начало сентября) хорошо согласуется с временем приезда Скиргайла в Киев в качестве нового князя (февраль – март 1395 г.),[642] а также с весьма правдоподобным летописным известием о приготовлениях Витовта к захвату Смоленска под видом похода непосредственно против Тамерлана. "Тое же осени, – писал летописец, – князь великий Витофт Литовский, собрав силу велику около себе, и поиде ратию, творяся на Темир Аксака, и промчеся всюду слово то яко идет Витофт на Темир Аксака".[643] Показательно, что смоленские князья поверили в эти слухи, и Витовту удалось сравнительно легко овладеть городом 28 сентября 1395 г. Сопоставляя обстоятельства захвата Витовтом Смоленска и похода Скиргайла, видим, что они взаимосвязаны, а это дает основание датировать присоединение Поросья и Звенигородщины к Киеву примерно сентябрем 1395 г.
Удачный поход Скиргайла в ордынские владения привлек к нему симпатии боярства Юго-Западной Руси, что нашло отражение в характеристике, данной ему одним из составителей "Летописца великих князей литовских". Усиление политического соперника не могло не беспокоить Витовта. В январе 1936 г. Скиргайло, как свидетельствует тот же "Летописец", был отравлен наместником митрополита в Киеве Фомой Изуфовым. Повествуя о кончине Скиргайла, автор данного отрывка "Летописца", киевлянин, называет его "чюдныи князь Скиригаило, добрый, наречены во светом крещени Иоан".[644]
Ликвидировав при помощи иерархии православной церкви князя Скиргайла, Витовт перехватил его антиордынскую инициативу и в более широких масштабах повел подготовку к военным действиям против Орды. Осенью 1396 г. в Киеве состоялась встреча польского короля Ягайла, Витовта и митрополита Киприана, где, как можно предположить, обсуждались проекты объединения сил Польши, Великого княжества Литовского и Московского великого княжества против Орды, а также возможности заключения церковной унии и включения в состав митрополии Руси Молдавии и части Болгарии.[645] О содержании переговоров в Киеве свидетельствует ряд письменных памятников: уже упоминавшийся "Список русских городов дальних и ближних", со- /145/ ставленный к середине 1396 г. в канцелярии митрополита Киприана для обоснования его претензий на расширение киевской митрополии, а также две грамоты патриарха Антония, направленные им в январе 1397 г. польскому королю Владиславу-Ягайлу и Киприану, в которых он дал уклончивый ответ на сделанное ими предложение об унии католической и православной церквей, резко осудив попытки Киприана распространить свою юрисдикцию на Галицкую Русь, Молдавию и Болгарию и просил заключить союз против "неверных" с венгерским королем Сигизмундом.[646] Последняя просьба была мотивирована разгромом стотысячной армии Сигизмунда турецкими войсками 28 сентября 1396 г. в битве у города Никополя и нависшей в связи с этим смертельной угрозой над самим Константинополем. Однако проект создания антитурецкой коалиции в составе Польши, Великого княжества Литовского, Москвы и Венгрии не был реализован. Как верно отметил И. Б. Греков, "тенденция к объединению, видимо, оказалась слабее соперничества между этими феодальными государствами. В создавшихся условиях было трудно совместить интересы венгерских, польских, русских и литовских феодалов, трудно было найти и компромисс для осуществления церковной унии". [647] Тем не менее, разработанная осенью 1396 г. программа совместных антиордынских действий Великого княжества Литовского, Московского великого княжества и Польши частично все же была претворена в жизнь в 1397–1398 гг.
Ареной антиордынской борьбы стали степи Северного Причерноморья и Крым, территория, непосредственно примыкавшая к землям Юго-Западной Руси, входившей в состав унитарного Польско-Литовского государства. В осуществлении антиордынских планов союзников значительное место, видимо, отводилось использованию внутриполитической борьбы в Орде, в частности привлечению на их сторону сил бывшего хана Тохтамыша. Еще в середине марта 1396 г. Тохтамыш находился в Крыму, где его войска осаждали генуэзскую Кафу.[648] Вскоре, однако, бывший золотоордынский хан был изгнан из Крыма войсками Тимур-Кутлука и Едигея: 27 апреля 1397 г. Тимур-Кутлук уже выдал ярлык одному из крупнейших оседлых крымских феодалов.[649] Летописные источники неоднозначны как по поводу времени изгнания Тохтамыша из Крыма, так и места его убежища. Воскресенская летопись, например, сообщает под 1398 г.: "Того же лета прииде некоторый царь, именем Темирь Кутлуй, и прогна царя Тохтамыша и седе в орде и в Сараи на царстве, а Тохтамышь съслался с Витофтом, и бежа из орды в Киев и с царицами да два сына с ним".[650] Супрасльская летопись отмечает, что в 6903 (1395) году "бои бысть царю Темирь-Тиклую со Тактамышемь, /146/ и прогна Такьтамышя у Литву, а сам сыде на царьство". [651] О ситуации в Среднем Поднепровье говорят также источники рыцарских Орденов. Так, уже в первых числах января 1397 г. дюнабургский комтур сообщал ливонскому магистру о пришедших из Литвы известиях, относящихся к войне между Тимуром и Тохтамышем, а также об укреплении Витовтом фортификационных сооружений Киева, для чего им было выделено большое количество пушек. [652] Наиболее обстоятельно исследовали данный вопрос М. Г. Сафаргалиев и И. Б. Греков. Первый из них относит начало военных действий в Крыму между Тимур-Кутлуком и Тохтамышем и бегство последнего в Киев к осени 1396 или к началу 1397 г., [653] второй – утверждает: "бесспорно, что в 1396 г. (во всяком случае после похода в Крым) Тохтамыш вместе с другими татарскими эмигрантами прочно осел в Литве"[654] Впоследствии, однако, И. Б. Греков, признавая существование "скрытых контактов" между Тохтамышем и Витовтом в 1395–1397 гг., пришел к выводу о том, что бывший хан прибыл в Среднее Поднепровье в 1398 г.[655]
Эти разногласия в показаниях источников и их трактовке, по-видимому, не случайны и имеют под собой определенные основания, обусловленные ожесточенной борьбой за Крым между Тимур-Кутлуком и Тохтамышем в 1396–1399 гг. В ходе этой борьбы Крым, обладание которым Тохтамыш, возможно, рассматривал как необходимую предпосылку для захвата власти в Орде, мог неоднократно переходить во власть соперников. Если принять такое объяснение сущности политических взаимоотношений между основными претендентами на верховную власть в Орде на исходе XIV в., то указанное противоречие источников оказывается лишь кажущимся, более понятными становятся ход дальнейших событий в Северном Причерноморье и их взаимосвязь.
Итак, осенью 1396 г. изгнанный из Крыма Тимур-Кутлуком Тохтамыш вместе со своим двором прибыл на территорию Среднего Поднепровья и, возможно, уже тогда его политические замыслы были скоординированы с антиордынскими планами правителей Великого княжества Литовского, Московского великого княжества и Польши. Не исключено, что эти планы еще раз обсуждались во время личной встречи Витовта и Василия I осенью того же года в Коломне. Возможно, тогда же была достигнута договоренность о выделении в помощь литовскому князю какой-то части военных сил Московского великого княжества, как предполагаем, под командованием Дмитрия Михайловича Боброка Волынского. Данное предположение основывается на следующих фактах: еще в 1389 г. Дмитрий Боброк Волынский за- /147/ нимал одно из видных мест в феодальной иерархии Московского великого княжества, его подпись первой фигурирует на духовной грамоте Дмитрия Донского,[656] вместе с тем летописные источники единогласно свидетельствуют о его участии в походе войск Витовта 1399 г. и гибели в битве у р. Ворсклы.[657] Конечно, появление Дмитрия Волынского на территории Великого княжества Литовского могло произойти и в порядке отъезда служилого князя к новому сюзерену. В таком случае, однако, вместе с ним должна была переехать и его семья. В действительности же имело место как раз обратное: семья Дмитрия Волынского осталась в Московском княжестве и, по свидетельству местных источников, его прямые потомки впоследствии принадлежали к влиятельным кругам московского служилого боярства.[658] Следовательно, участие князя Дмитрия Волынского в антиордынских походах войск Витовта в конце 90-х гг. XIV в. было санкционировано московской великокняжеской властью.
Военным действиям против Орды предшествовала серьезная подготовка к ним. Витовт выделил для Тохтамыша и его двора земли на южных окраинах своего государства, в частности в Черкассах и Каневе.[659] Центром сбора и операционной базой союзнических войск стал укрепленный с этой целью Киев, которому, как это видно из "Списка русских городов дальних и ближних", были подчинены в военно-административном отношении наместничества и княжества Чернигово-Северской земли и северо-припятской территории. Мысль об именно такой связи этих территорий с Киевом, отразившейся в "Списке", высказал в свое время М. К. Любавский, но не зная времени и обстоятельств создания этого документа, относил ее существование к 1432– 1440 гг.[660] В апреле 1397 г. орденские власти уже располагали известиями о том, что из Польши в Литву поступает воинское снаряжение и оружие, в том числе пушки и мушкеты, и Литва усиливается за счет польских военных отрядов и татар.[661]
В конце лета 1397 г. состоялся первый поход войск Витовта против сил Тимур-Кутлука и Едигея. Не встречая сильного сопротивления, они достигли традиционных мест ордынских кочевий, в низовьях Дона, захватили там множество пленных, а затем проникли в Крым, где 8 сентября в битве близ Кафы разгромили местные отряды ордынцев.[662] В результате этого похода Крым снова перешел под власть Тохтамыша.[663] Возможно, с этим событием было связано оповещение им в 1398 г. правителей соседних стран о возвращении к власти: "Того же лђта, – сообщают Никоновская и Троицкая летописи, – в радости велице бывшу царю Тохтамышу Болшиа Орды, от съпротивных свободшуся, и послы своя посылаюшу по всђм странам, имя свое прослав- /148/ ляющу, и злато и сребро и дары многы емлющу, и Татар отовсюду к себе призывающу".[664] Но, по-видимому, уже на исходе зимы 1398 г. "одолђ царь Темирь-Кутлуй царя Тохтамыша и прогна…, а Тохтамыш царь, побђжа к Литовским странам и сослася с Витофтом Кейстутьевичем, с великим князем Литовским, и Витофт рад ему".[665]
Повторное бегство Тохтамыша на Среднее Поднепровье было использовано Витовтом для осуществления политических замыслов, направленных на усиление Великого княжества Литовского, главным образом за счет земель Северо-Восточной Руси. Уже в марте 1398 г. властям Ордена стало известно о переговорах Витовта с ордынским ханом, завершившихся достижением особого соглашения.[666] Политический смысл этого соглашения, оформленного, по мнению исследователей, занимавшихся данной темой,[667] специальным ярлыком Тохтамыша, отражен в ряде русских летописей. Так, в Воскресенской летописи суть переговоров и соглашения сформулирована следующим образом: "Похвалися глаголяще бе Витовт: пойдем и победим царя Темир Кутуя, взям царство его, посадим на нем царя Тохтамыша, а сам сяду на Москва, на великом княжении, на всей русской земли".[668]
О замыслах Витовта и Тохтамыша стало известно правителям княжеств Северо-Восточной Руси. Вследствие этого в начале 1399 г. происходит резкое ухудшение московско-литовских отношений, укрепление политических связей Великого Новгорода, Пскова и Твери с Москвой, а затем и их разрыв с Великим княжеством Литовским.[669]
Одновременно обострились отношения между правящими кругами Литвы и Польши. Само Салинское соглашение Литвы с Орденом 1398 г., имевшее характер сепаратной договоренности, а также проявившееся при его заключении стремление литовских феодалов к ликвидации политической зависимости от Польши обусловили негативное отношение краковского двора к новым замыслам Витовта. Поэтому в 1399 г. Краков оказал правителю Литвы лишь минимальную помощь, в основном дипломатическую.[670] Таким образом, существовавшие и ранее противоречия между государствами привели к середине 1399 г. к фактическому распаду коалиции.