Я проследил за ее взглядом и уставился себе на живот. Надо сказать, такого пресса у меня даже в студенчестве не было. А этот Володька держал себя в форме…
Только вот примерно на ладонь ниже солнечного сплетения расплывалось какое-то темное пятно. Этот сгусток тьмы казался живым и вел себя как капля чернил в воде — двигался, тянул тонкие темные щупальца…
— Что это за чертовщина?! — взревел я, подскочив на кровати.
— Тихо! — гаркнула старуха. — Не ори. Это печать.
— Что еще за печать? — я безумно таращился на Темную мать. — Что еще за штучки?
Старуха Друзилла пожала сухими плечами.
— После каждого Темного ритуала на жертве остается частичка Тьмы — ведь она вас коснулась. Мы называем такие следы печатями. Они бывают разными: кого-то сила просто пометит, и тогда печать растворится, иного решит со временем использовать в своих интересах…
Хм. Я с опаской взглянул на печать. Темный сгусток как раз оформился в подобие небольшой татуировки. Если не присматриваться внимательно, на партак и было похоже. Только яркий, не выцветший, словно пару недель назад сделали. Несколько кривых линий сплелись в одну, образовав непонятный знак.
Анастасия Павловна наконец-то взяла себя в руки.
— Так что теперь будет с Володей? Он теперь что… проклят?
— Мне почем знать? — отозвалась старуха. — Ты просила меня провести один из сложнейших ритуалов нашего Ордена. Не будь я сама из Оболенских, ни за что бы не согласилась. Но ради родной кровиночки уж поступилась кодексом. Ты, Настасья, умоляла вернуть человека, которого уже сама Смерть приговорила!
Губы «мамы» снова задрожали. Но старуха жестоко продолжала.
— От смерти отбить нельзя, можно только обменять одну жизнь на другую. Смерть — лучший счетовод, и ее не обманешь. Чтобы выжил твой Володя, где-то должен был умереть кто-то другой. И, сдается мне, Тьма решила пошутить и добавила твоему сыну часть души, что принесли в жертву ради него, раз уж теперь наш Володенька на другое имя откликается. И что из этого получится, лишь Силам известно.
Картинка начала понемногу складываться. Даже если это был бред моего умирающего мозга, то бред отменный. Даже не 4D, а все органы чувств были задействованы: и боль, и запахи, и реалистичные персонажи. Классное кино мне показывали напоследок.
Если это было кино. А если все же нет?
В сверхсилы я никогда не верил, хотя сейчас впору было задуматься о своем невежестве. Я взглянул на старуху Друзиллу.
— А мне что теперь со всем этим делать?
— Жить, мальчик мой. Может из тебя еще выйдет толк, а дед тебя уже почти что в утиль списал. Особенно после того, что ты устроил три дня назад. Нет от тебя проку, только проблемы создаешь. А сейчас, глядишь, может и опомнишься.
Я непонимающе покосился на Анастасию Павловну.
— Кажется, мне нужно знать больше. Что случилось? Что Воло… В смысле я натворил?
Старуха поднялась с кровати, поправила сложную драпировку своего черного одеяния и направилась к выходу.
— С этим вы уже без меня как-нибудь разберетесь, — бросила она на ходу. — Я свое дело сделала, но это первый и последний раз, когда я нарушила правила и пришла на помощь кровной родне. Провожать не нужно, дорогу знаю.
Темная мать Друзилла скрылась за рядами перегородок, и через пару секунд за ней с тихим хлопком закрылась дверь. Я снова уставился на печать, что теперь украшала мое брюхо.
Анастасия Павловна тихо всхлипнула и, заломив руки, отошла к окну.
— Какой позор… Неужели я сделала лишь хуже?
— Пардон, но я все еще ничего не понимаю. Объясните?
«Мама» отвела от меня взгляд, словно теперь ей было стыдно.
— Темная метка, — прошептала она. — Если печать не растворится, тебя ждет тяжелая судьба.
Я пожал плечами.
— Судя по тому, что я услышал, Володе Оболенскому следовало покоиться на кладбище. Сейчас же какой-никакой, а шанс на жизнь. Смею вас заверить, жизнь я ценю и люблю, поэтому воспользуюсь столь щедрым подарком.
— Ты не понимаешь, Володя… Если эта печать не растворится, ты… Тебя заберут! Определят в Темный Орден.
— Мне это все еще ни о чем не говорит, — виновато улыбнулся я. Хотелось орать, биться головой о стену и выбивать объяснения из людей ногами. Но дама явно была не в том состоянии, чтобы реагировать на давление. Нет, здесь нужно действовать мягко и осторожно.
«Матушка» тихо пробормотала что-то себе под нос и, описав круг у моей кровати, присела стул у изголовья.
— Темная Мать Друзилла — одна из нас, — пояснила дама. — До посвящения она именовалась Марией Валериановной Оболенской. Она сестра твоего деда, князя. Но в юношестве у нее проступила Темная метка — а это свидетельство связи с Темным даром. Поэтому ей пришлось покинуть род, взять другое имя и… И теперь ее семья — Темный Орден.
— Я верно понимаю, что Темный дар — это что-то злое?
— Не совсем. Темный дар — это обратная сторона могущества наших родов. Носитель связи с Тьмой может родиться в любой одаренной семье, Володя. Не они выбирают Тьму, а Тьма выбирает их сама. А уж чем она руководствуется при выборе, мне неизвестно. Но Тьма — не зло. Просто особая сила, способная разрушать. Но сила соблазнительная и опасная даже для могущественных одаренных. Это… хаос, наверное. Пожалуй, так проще всего описать ее суть.
Что ж, становилось немного понятнее. Видимо, так здесь именовали черных магов? Колдунов? Старуха Друзилла постоянно говорила о Тьме, причем так, словно эта Тьма была чем-то одушевленным, обладающим собственной волей.
— То есть, раз на мне появилась печать, то я связан с Тьмой, — я пытался уложить в голове факты. — Если печать останется со мной, то у меня может проявиться так называемый Темный дар? То есть некая сила, которая позволяет, например, вернуть к жизни почти умершего. Что же в этом плохого?
Анастасия Павловна покачала головой.
— Неужели ты совсем все позабыл? Ты как… чистый лист.
— Боюсь, это и правда так. Я ничего не знаю и ничего не помню о вас.
А кроме того, я вообще другой человек. Другая личность, черт возьми! Но судя по всему, об этом следовало помалкивать, так что лучше держаться идеи о полной амнезии вследствие обилия полученных травм. А что, удобно. Хрен прикопаешься. Только вот выяснить нужно куда больше, чем мне расскажут. Потому что говорить они будут лишь то, что полезно им, а не мне.
«Мама» вытащила из уха сережку и у меня на глазах оцарапала ею мою ладонь. Я вздрогнул.
— Зачем?
— Смотри.
Царапина была глубокой и болезненной, но крови проступило совсем немного. А затем прямо у меня на глазах эта ранка начала затягиваться.
— Видишь, Володя? — улыбнулась женщина. — Это дар рода Оболенских.
Я удивленно моргнул, не веря увиденному.
— Усиленная регенерация? Такая быстрая…
— Именно поэтому ты уже можешь сидеть и говорить, — улыбнулась женщина. — Другие называют его пренебрежительно — «собачья шкура». Но суть понятна: рожденные Оболенскими исцеляются быстрее остальных. Таков один из основных даров рода Оболенских.
— А другие? — хрипло спросил я, еще не отойдя от удивления.
— Оболенские — род воинов. Потомки Рюриковичей, и за мужчинами нашей семьи тянется длинная боевая слава. Потому и дары у нас такие, какие нужны воинам. Сила, выносливость, «собачья шкура» — все, что поможет одолеть противника в бою. У твоих деда и отца есть и другие дары — они проявляются у князей и их наследников. Именно сила рода позволила тебе дожить до того момента, как я вызвала Темную Мать.
— Значит, повезло Володе Оболенскому, — вздохнул я.
Зато теперь становилось понятно, почему тушка, в которой я сейчас теснился, была такой здоровой. Что ж, неплохой старт. Молодой, крепкий… Правда, судя по всему, на этом достоинства Владимира Оболенского заканчивались.
Анастасия Павловна взглянула на часы.
— Скоро приедут князь и твой отец. Нужно предупредить их о том, что ты очнулся и… подготовиться. Пока лежи, Володя. Тебе нужно поскорее восстановиться.
Она подошла к окну и задернула шторы.
— Отдыхай. Постарайся поспать — во сне ты восстановишься еще быстрее. Если что-нибудь понадобится, позвони в колокольчик, и слуги все принесут.
— Хорошо. Спасибо…
— И еще, — женщина приложила палец к губам. — Не рассказывай никому того бреда о том, что ты — другой человек. Не называйся другими именами. После того, что ты устроил, да еще и с появлением этой проклятой печати, твое положение стало совсем шатким. Князь давно хотел от тебя избавиться и выслать подальше, но мне удавалось уговорить его дать тебе очередной шанс. Я-то все надеялась, что ты возьмешься за ум… Но после вчерашнего я уже бессильна. И если ты начнешь вести себя как сумасшедший, в сумасшедшем доме и окажешься. Дед в ярости от твоих выходок, а у Николая Валериановича нрав тяжелый.
— Да что я такое устроил-то? — не выдержал я.
— Потом, — отмахнулась Анастасия Павловна. — Об этом потом. Пока же просто веди себя тихо.
Туфли «матушки» застучали по паркету. Она бросила мне ободряющую улыбку на прощание и оставила меня в одиночестве.
Я рухнул на подушки и уставился в потолок.
Ну и ну… Нет, на сон не похоже. Да и бред как-то затянулся. Будем исходить из того, что темный ритуал Друзиллы действительно перенес меня… Куда? Год-то сейчас какой?
Осторожно, стараясь распределять вес равномерно, я выбрался из кровати. Пошатнулся, заскрипел зубами от боли, но равновесие удержал.
— Уже хорошо, — шепнул я, так и не привыкнув к новому звучанию своего голоса.
Для начала обследуем комнату. Я вышел за перегородку и осмотрелся. Большая зона была похожа на смесь гостиной и рабочего кабинета. Между двух окон располагался массивный стол с кожаной столешницей. За ним — дорогое кресло. При этом столом, казалось, по назначению не пользовались: он просто был поверхностью, на которые сбрасывали ненужные предметы. Даже кощунство для такого роскошного предмета мебели.
У противоположной стены стоял обитый пестрой тканью диван, низкий столик на витых ножках. На стенах висела живопись, больше похожая на современные полотна — какая-то абстракция, смысла которой я не уловил.
Но больше всего меня заинтересовал книжный шкаф. По дороге к нему, я заметил на столе журнал.
«Мужской домъ», — прочитал я. На обложке красовалась дама с пышными формами в наряде, стилизованном под костюм Снегурочки. Белобрысая коса спускалась от плеча до самых сапожек, а кокошник подпирал алые буквы названия журнала. Кич какой-то. Но меня интересовала дата.
Журнал был за декабрь 2021 года. Под ним нашелся еще один, за март 2022.
Мило. Ну, раз год тот же самый, значит, это либо бред, либо параллельная реальность.
Я подошел к шкафу. Пыль здесь протирали регулярно, а вот книги выглядели так, словно их никогда не брали в руки. Многие фамилии оказались мне знакомы: Державин, Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Некрасов… Собрания сочинений в разноцветных дорогих переплетах. Но владелец явно не интересовался классикой.
Зато одна книжка показалась мне немного потрепанной. Открыв дверцу шкафа, я вытащил ее и усмехнулся.
— «История Российской империи для детей», — шепотом прочитал я название.
А что? Раз уж я — «чистый лист», то можно начать знакомство с миром с этой находки. По крайней мере, авторы этого труда точно все разжуют.
Я забрал книгу и направился в кровать. Лежа читалось хорошо, да и книгу украшали искусные иллюстрации — загляденье. Я пролистал добрые три четверти — до конца XIX века история этого мира, судя по всему, мало расходилась с моим. И я даже с удивлением обнаружил главы о Февральской и Октябрьской революциях 1917 года…
— Ну-ка, с этого места поподробнее, — я принялся вчитываться в простой текст.
Конечно, книжка была детская, поэтому кровавые и жестокие события тех времен преподносились… скажем так, весьма поверхностно. Но я узнал главное.
«Самодержец со всею семьей, включая императрицу Александру Федоровну и цесаревича Алексея, был предан мученической смерти. Это одна из самых страшных страниц истории всей нашей империи, юный читатель. Но даже в самые темные времена находится место героизму, самопожертвованию и отваге.
Так, дорогой друг, поступил сын Великого князя Константина Константиновича Романова — Константин Константинович младший. Герой Мировой войны, известный своими благочестием и верностью.
После Революции Константин Константинович был арестован и выслан из Петрограда в Алапаевск. Его и братьев ждала смерть, но узники вовремя узнали о планах своих тюремщиков. Им удалось сбежать и объединиться с другими верными Государю людьми. Их план был дерзок и рискован — освободить из плена императорскую семью.
Однако спасти удалось лишь одну дочь самодержца — Великую княжну Ольгу Николаевну.
Будучи однажды в церкви возле дома Ипатьева, Ольга Николаевна молилась, когда рядом с ней опустилась на колени девушка в крестьянской одежде и шёпотом предложила обменяться молитвенниками.
Открыв свой новый молитвенник, Ольга прочла записку, приказывающую ей, закончив молитву, немедля отправляться в ризницу. Там её уже дожидалась та крестьянка и велела обменяться платьями. Так Ольга Николаевна, никем не узнанная, вышла наружу, где её ждали верные люди Константина Константиновича.
Они объяснили Великой княжне, что императрица через слуг сумела связаться с ними и приказала похитить Ольгу. Увы, на тот момент цесаревич Алексей был уже слишком слаб, потому надеждой рода Романовых стала старшая дочь.
Крестьянка же по собственной воле решила умереть за царевну и была убита Ипатьевском доме вместе с императорской семьей. А Великую княжну доставили в безопасное место, чтобы позже она объединила вокруг себя войска для возвращения трона…»
— Ну и ну, — выдохнул я, прикрыв книгу. — Это, получается, все же отбили тогда страну и большевиков…
Да только к тому моменту наверняка было сложно собрать силы. Как им это удалось? И почему до этого момента не было упоминаний ни о Темном даре, ни о других особых способностях родов?
«Именно в ту страшную ночь произошло нечто более важное, чем гибель законного государя, юный читатель», — продолжали авторы. — «Великая жертва государя и его семьи, их пролитая священная кровь освободили великую силу. Последняя воля священна, и, говорят, что в последние секунды перед гибелью император пожелал, чтобы кровь его семьи и всех невинно убиенных была отмщена.
А уже следующим утром верные самодержцу люди, его родичи и соратники заметили в себе странности. Слепой прозревал, хромой ходил ровно, слабый становился сильным. Иные могли и словом убивать, а другие обнаруживали в себе способности понимать, о чем говорят звери.
Много смуты внесли эти изменения в души верных императору людей. Но Ольга Николаевна успокоила — так свершилась последняя воля ее отца. Сила была дана самым верным, и дана для того, чтобы защитить дщерь императорскую и восстановить справедливость.
С тех пор минуло уже почти столетие. Но именно та страшная ночь стала началом новой эпохи в истории Российской империи, юный читатель. Сейчас ты можешь видеть несравненных воинов Оболенских, Орловых, Долгоруковых. Наверняка ты встречал лечебные дома, основанные лекарями Нарышкиными. Быть может, ты даже встречал потомков Кочубеев и Багратионов, разъезжающих по лесам и полям и внимательно следящих за тем, чтобы земля родила довольно пшеницы.
Так самопожертвование и верность были вознаграждены, друг мой. И пусть этот пример служит для тебя назиданием…»
— Да уж… Вот, значит, откуда сила появилась.
Видимо, гибель царской семьи что-то нарушила в равновесии этого мира. А может быть сила должна была уравновесить какой-нибудь баланс. Как бы то ни было, раз род Оболенских обладал особыми способностями, то в той заварушке они явно были за императора. И судя по всему, княжеский род и сейчас не бедствовал.
Я хотел прочитать книжку до конца — все было интересно найти упоминание о Темном даре. Но не успел я перевернуть страницу, как двери моей комнаты распахнулись. Толкнули так сильно, что створки ударились о стены.
Я поднял голову на звук.
— Что, только угроза оказаться на том свете заставила тебя взяться за книги?
Молодой человек лет двадцати с небольшим обошел ширму и направился прямиком к моей кровати. Высокий, крепко сложенный, тоже русоволосый и зеленоглазый, он имел портретное сходство с моей новой внешностью, да и в целом лицом походил на Анастасию Павловну. Строгий пиджак едва сходился на его груди — мощен юноша, ох мощен.
Точно Оболенский. Но кто? Брат? Кузен какой-нибудь?
— Прошу прощения? — сдержанно ответил я на ехидство.
Без разрешения парень вырвал из моих рук книгу и, прочитав название, расхохотался. Правда, почти сразу же его лицо снова посерьезнело, а книгу он швырнул в сторону.
— Что ж, с твоим уровнем развития самое то читать детские книжки.
— Обязательно начинать с оскорблений, уважаемый? — криво улыбнулся я. — Это было неуважительно по отношению к столь прекрасному познавательному труду.
Кажется, этим я заставил его рассвирепеть окончательно. Парень ринулся ко мне, схватил за плечи и рывком поднял меня над кроватью. Я едва успел прикрыть срам куском одеяла.
— Уважаемый? — прошипел он. — После всего, что ты наделал? Для тебя я Алексей Андреевич, придурок.
— Допустим, — спокойно ответил я. — И не нужно так нервничать, поговорить можно и сидя. А у меня спина болит.
Глаза парня налились кровью.
— Ну все…
Он швырнул меня на кровать с такой силой, что я отпружинил от матраса как на батуте. Превозмогая боль, я сгруппировался в полете и приземлился, готовясь принимать удары.
Но не учел, что этот сукин сын был быстр. Нечеловечески быстр. Оболенский — без сомнений.
Ухо зазвенело от удара, и я расслышал только окончание фразы:
— … так что лучше бы ты погиб в той машине. Впрочем, это еще можно исправить.