Я покосился на Доктора. Не нравилась мне его ухмылка, совсем не нравилась. Да и вообще не производил он впечатления человека, которому стоило доверять.
Но все же можно было попытаться что-нибудь разузнать.
Я улыбнулся ему в ответ.
— Пугать изволишь, Лаптев?
— Предупреждаю, — подмигнул он и понизил голос до шепота. — На всякий случай.
— С чего бы такая доброта?
— Кто сказал, что доброта? Исключительно холодный расчет. Я, знаешь ли, преследую свои интересы.
Ну вот от Доктора я примерно этого и ожидал. С первого взгляда показался скользким типом — им и оказался. Другой вопрос, какой ему был от меня прок. Сейчас я был той еще кандидатурой в друзья. Или его так впечатлило, что я обезвредил Кантемира?
— Ну и какой интерес во мне? — шепотом спросил я, стараясь, чтобы стоявший передо мной Горец нас не услышал. Впрочем, он переговаривался с Тепловым, поэтому наверняка не обратил внимания на наши шушуканья.
— Ты мне здесь не нужен, — ответил Лаптев. — Ты нужен мне на воле. Связи у тебя полезные, Оболенский. Мне бы не помешали. Потому и пекусь о филее вашего сиятельства. А то ж сгинешь в этих стенах, бедолага.
Ну с этим я бы поспорил. Эту тушку не так просто убить, как мы уже выяснили.
— И какие же связи тебя интересуют? — спросил я.
— Об этом потом. Имей в виду, что мне главное — получить приглашение в пару уважаемых домов, дальше сам разберусь. Я умею быть убедительным.
Я слегка кивнул.
— Допустим, мы договорились. С меня услуга. Но ты чем расплатишься? Что дальше?
— Спи чутко, Оболенский, — шепнул Лаптев и отодвинулся от меня. — Очень чутко.
Наконец-то всю вторую группу запустили, и отряд «3–1» начал собираться и заходить в столовую. Доктор отодвинулся еще дальше и принялся о чем-то болтать с горе-химиком Барсуковым.
Тем временем я смог разглядеть нескольких девушек в очереди. Все ненакрашенные, в таких же, как у нас, комбинезонах и кроссовках без шнурков. Разные — были и красавицы, и милые симпатяжки, и уж откровенно на любителя.
Мне приглянулась одна девица с длинными темными волосами, убранными в высокий хвост. Тонкокостная, изящная, но выпуклости присутствовали, где нужно. Даже мешковатый комбинезон не скрывал достоинств фигуры, а отсутствие макияжа было только плюсом — красота у этой барышни была настоящая. Чем-то она даже походила на темную эльфийку из игр. Было в ней что-то… Не зловещее, нет. Необычное, с маленькой щепоткой романтичной мрачности.
Словно почувствовав на себе мой взгляд, она уставилась на меня в упор. Из вежливости следовало отвести глаза, но я не стал — захотелось посмотреть на нее повнимательнее.
Она явно меня узнала. Темные брови нахмурились, между ними появилась суровая складка. Губы изогнулись в кривой недоброй усмешке, а чуть раскосые ярко-синие глаза вспыхнули ледяным огнем.
Да черт возьми! В этих стенах есть хоть кто-нибудь, кто меня не знает?
— Группа «три-два», построиться на вход.
Две девушки — и эта темновласка была одной из них — отошли от женской очереди и присоединились к нам.
Вторая девица выглядела несколько экстравагантно даже в этих почти что казарменных условиях. Явный перманентный макияж — краситься здесь запрещали, а она все равно выглядела накрашенной. Стрелки, брови и, кажется, даже с губами она что-то сделала. Аккуратно, почти незаметно, но у меня глаз был наметан.
Волосы она не убрала — хотя длина по плечи позволяла. Но забавно было другое. Корни были темно-русыми, а вот ниже — светло-фиолетовая краска. Почти сиреневая. Нежненькая такая, пастельная. И совершенно, блин, неестественная. Симпатично, но не мое.
Судя по длине отросших волос, девица провела в Академии четыре-пять месяцев. Если предположить, что в среднем человеческий волос растет на полтора сантиметра в месяц, то по длине в как раз так и выходило.
Девица скользнула по мне томным взглядом, рассеянно улыбнулась и заняла место в колонне.
— Группа «три-два» заходит.
Рядом с нами вышагивала Софья Петровна. С девушками из нашего отряда была еще одна надзирательница — похожая на колобок, низенькая и очень упитанная. Широкий ремень на полном отсутствии талии смотрелся на ней как кольцо у планеты.
Зал столовой оказался вполне стандартным: к раздаче тянулась очередь воспитанников. Трапезничать предлагалось за длинными железными столами, сидя на приваренных к полу лавках. Такой вот суровый быт.
Маршрут был прост: входишь, занимаешь очередь, получаешь свою порцию ужина, садишься за еду, а затем идешь в противоположный конец зала, оставляешь грязную посуду и поднос и выходишь через другие двери. Там как раз построился отряд первой группы, которой была оказана привилегия есть раньше всех.
Почему привилегия? Да потому что можно было забрать самые румяные булочки, самое нажористое мясо и так далее. Кто первый встал, того и тапки, короче.
— Что дают? — спросил Кантемиров у Теплова.
Тот прищурился, глядя на подносы забравших еду воспитанников.
— Гречневая каша с… судя по запаху, жареной печенью. С подливой. И салат из огурцов и помидорок.
— Опять гречневая…
— Вчера был рис переваренный, — пробасил Теплов. — Уж лучше гречка. Хотя я бы еще раз навернул тех щей, что в обед давали… Удались.
Печень я не любил, но тут было не до жиру. Организму, особенно моему, требовалось много есть. Не просто много, а МНОГО — за особые способности следовало платить. И не только кашу. Без мяса будет туго. Печень так печень.
На раздаче я улыбнулся суровой кухарке, но эффекта это не возымело. Дама неопределенного возраста в фартуке, печатках и белой шапочке молча навалила в тарелку гречку, плюхнула сверху порцию печени и залила все грибной подливкой. Сервис так себе, зато пахло и выглядело вполне прилично.
— А можно мне двойную порцию? Хотя бы каши, — попросил я. — Пожалуйста.
Кухарка наградила меня тяжелым взглядом и шлепнула еще половник каши.
— Благодарю сердечно, — улыбнулся я. — Кстати, белый цвет вам очень к лицу.
Кажется, я нарушил какую-то программу. Потому как кухарка зависла, держа половник в воздухе, пару раз моргнула, а затем немного смущенно уставилась на следующий поднос.
— Спасибо, — буркнула она себе под нос.
Ну что, большие победы начинаются с малых деяний. Вежливость берет иные стены, что невозможно взять силой.
Пройдя дальше, я получил ломоть черного хлеба, плошку салата и стакан черного чая из здоровенной бочки. Хорошо бы, чтоб с сахаром.
Поискав глазами стол, где расселись ребята из моего отряда, я пристроился к ним. У окна дежурила София Павловна в компании других надзирателей. Какой-то парень в форме явно к ней подкатывал, но она явно не отвечала взаимностью.
Сидевший справа Регель тут же отодвинулся. Я вскинул брови.
— Что не так?
Он отодвинулся еще дальше.
— Регель, я с тобой разговариваю.
Кантемир и Теплов обменялись красноречивыми взглядами.
— Это твой одноклассник, между прочим, — ответил за Регеля Горец. — Знакомься, Регель Арнольд Карлович. Насколько я понял, ты был его ночным кошмаром в гимназии.
Я невольно бросил взгляд на Барсукова. Ботаник делал вид, что не слышал разговор. Только вот что-то уж слишком тщательно он пережевывал печень…
Доктор быстро объяснил остальным мою ситуацию.
— Друзей ты здесь не найдешь, — сказала Темновласка. — Плевать, что у тебя беды с памятью. Память может и отшибло, но человек-то остался тот же.
А вот здесь я был готов поспорить. Правда, рассказывать недружелюбно настроенным людям о том, что я был замешан в проведении какого-то архисложного Темного ритуала, было не очень разумно.
— Я изменился, — сухо ответил я. — Не знаю, как было раньше, но теперь точно все будет иначе. Поверите мне — станем друзьями. Решите строить козни и вредить — получите в ответ. Все будет по справедливости.
— Справедливо было бы ударить тебя камнем по башке и засыпать песком, — впервые заговорил Регель. — А перед этим пару раз макнуть башкой в унитаз, где до этого испражнились. Прямо как ты делал. Можно еще что-нибудь припомнить. У тебя была богатая фантазия.
Я треснул кулаком по столу так, что все подносы подпрыгнули. На меня тут же уставилась Софья Павловна и угрожающе покачала головой.
— Да вы достали уже требовать от меня извинений и ответов! — прошипел я. — Я вашими претензиями и обвинениями уже по горло сыт! Не помню я ничего. Не пом-ню! А что до наказания — так я здесь, отбываю его. К слову, вместе с вами. Вы у нас тоже не ангелы, раз здесь оказались. Или начнете мне заливать о том, что вы невинны, что вас оговорили? Брехня! Мы здесь все одинаковые, и все в одной лодке. Я мог бы вам помогать, но не стану, пока не станете разговаривать нормально.
Томная девица с сиреневыми волосами поставила локоть на стол и оперлась подбородком о ладонь.
— А ты и правда изменился, Володя, — странно улыбнулась она.
— А ты еще кто?
— Знаешь, девушкам обидно, когда с ними проводят ночь, а потом не перезванивают и не отвечают на сообщения, — проворковала девица. — Но я зла не держу, к тому же ты у нас как эти герои бульварных романчиков для скучающих домохозяек.
Значит, Оболенский умудрился поматросить и бросить эту девчонку. Ну, приплыли. Нет, по ней было заметно, что она ни во что не ставила ценности вроде целомудрия до брака и прочих архаизмов. И все же признаваться так открыто…
— Агния я. Елисеева, — девушка отодвинула подальше недоеденный ужин и сделала глоток чая. — Господи, какой же мерзостью здесь кормят…
— Елисеева…
— Ой, да ладно тебе, сладкий. Говорю же, я не в обиде. Но начиналось все довольно многообещающе. Впрочем, раз уж мы оба здесь, все еще можно наверстать…
Я покосился на Кантемирова.
— Она что, под кайфом? В смысле принимает что-то?
— Принцесса у нас последние несколько лет под кайфом, — усмехнулся Горец. — Допрыгалась с приемом таблеточек да порошков. Денег куча, а мозги все пронюхала.
Судя по всему, Максим Кантемиров питал искреннюю неприязнь к людям со всякого рода зависимостями. Впрочем, я тоже не знал, жалеть Елисееву или нет.
— Она к нам сразу после наркологии попала, — добавил Барсуков. — Родители спихнули сюда, чтобы не мозолила глаза.
— Я уже четыре месяца чиста, — томно улыбнулась Агния. — Ну да, говорят, что-то в мозгах там поменялось. Но читать, писать, считать и думать могу. Просто медленно… Папа сказал, здесь свежий воздух и экология хорошая, что мне это пойдет на пользу. Ну я, дурочка, и согласилась. Они же не сказали, что это будет тюрьма. Такая же, как та, где меня сперва лечили. Но та хоть была в городе. Там слышно, как живет город… Как машины ездят, как трамваи гремят на рельсах, из окна было видно салюты в праздники… А здесь только чайки срут.
Я аж вздрогнул от неожиданного оборота речи.
Темновласка сокрушенно качала головой, глядя на Елисееву. Осуждала? Жалела?
— А ты кто и как здесь оказалась?
— Меньше знаешь — крепче спишь, — отрезала девушка.
— Юль, ну он вроде пока и правда не нарывался, — сказал Кантемир.
Странно. Горец — и защищать меня взялся? Или просто хотел, чтобы я таки дожил до дня дуэли?
Темновласка мрачно на меня покосилась.
— Дашкова. Имя ты слышал.
Дашкова? Неужели потомок той самой Дашковой — подруги Екатерины Великой? Вроде была дама большого ума, ученая…
Больше Темновласка не проронила ни слова. Юлия, значит. Вроде необычное имя для дворянок. Я редко его встречал. Хотя здесь все-таки мир пошел по другому пути, может с выбором имен стало посвободнее.
Черт, а ведь мне стало интересно! Что она такого могла натворить, эта хрупкая девчонка? Но приставать с расспросами я не стал — не то время и не то место. Задал лишь один последний вопрос.
— А тебе-то я что сделал? Вижу же, что злишься. Так просвети.
— Не мне, — после долгого молчания ответила Дашкова. И спрятала нос в кружке.
Видимо, на этом беседу можно было считать оконченной.
Почему меня это так зацепило? Потому что она красивая? Да вряд ли — красивых полно. Вела себя загадочно? Да черт его знает. Но я ощутил почти охотничий азарт. Нужно разузнать об этой Дашковой побольше. Не люблю недосказанностей.
Кантемир тем временем доел свою порцию и уставился на Теплова.
— Ну что, Теплыня, у тебя к Оболенскому претензии есть?
— Теплыня? — удивился я.
— Добрыня я. Теплов. Здесь сократили до Теплыни, — прогудел здоровяк. — Да был один случай… Но я тоже не в обиде. Сам сплоховал.
— Ну-ка, ну-ка… Что там было? — Тут же оживилась, насколько могла, Агния Елисеева.
— Да в клубе этот подлец подсыпал мне какую-то дрянь в выпивку. А мне ранним утром нужно было ехать по важному делу. Ну и развезло меня так, что до обеда не могли растолкать. Ну и, говорят, я там всякие дикие вещи творил…
Елисеева рассмеялась.
— А, так это был ты… Помню-помню, как же… Еще на стойке плясал вместе с девчонками-танцовщицами. И стойка под тобой рухнула… Да ладно, весело было.
— Ну так я и не обижаюсь. Говорю же — сам дал маху. Надо было следить за бокалом.
Нет, ну это еще было более-менее невинно.
Почему-то вспомнился анекдот про тонущий в бурю корабль. Мужик в отчаянии восклицает: «Господи, ладно я, грешник, мне поделом. Но за что ж народ-то гибнет?» А Бог ему и отвечает: «Я вас, сволочей, три года на этот корабль собирал!» Вот здесь было так же.
Одно из трех: либо Оболенский успел насолить вообще всем отпрыскам петербургской аристократии, либо я случайно оказался в обществе людей, которым насолил, либо это был чей-то извращенный расчет.
В случайности я не верил. В то, что так может не повезти, тоже.
Мог ли Оболенский, которому вроде как с пару месяцев назад стукнуло восемнадцать, так достать большой пласт знати? Как-то сомнительно. Нет, были за ним серьезные проступки, если не сказать — преступления. И все же я не верил, что Володя мог успеть насолить всем.
Оставалась версия с тем, что все это было подстроено.
Что там говорила София? Она вроде намекнула, что мое попадание в этот отряд не было случайным. Ее работа? Или кто-то еще решил устроить мне веселую жизнь?
Как бы поаккуратнее выведать, чьих рук это дело. Потому что чем дальше, тем ярче во всей этой ситуации виделся какой-то план. Только вот кому это было нужно, зачем и, главное, чего этот некто хотел добиться?
— Третья группа, заканчиваем трапезу! — крикнул один из надзирателей.
Народ начал активнее работать приборами. Кто-то торопливо допивал чай. За этими разговорами я умудрился слопать все, что было на подносе, а желудок, зараза, требовал еще и еще. Ну уж нет, дорогой, учимся обходиться малым и экономим энергию. Нас здесь как на убой кормить не будут.
Хотя, как по мне, порция была увесистая, и взрослому мужику хватило бы, чтобы объесться до отвала.
Я поднялся, перелез через лавку и прихватил почти что вылизанный до блеска поднос — даже всю подливу коркой хлеба собрал, каждая калория была на счету. За мной семенил пухленький Барсуков, умудряясь на ходу поправлять свои дурацкие очки.
Возле окна сдачи посуды царило небольшое столпотворение — воспитанники торопились избавиться от подносов и построиться. Я выждал, пока этот хаос немного уляжется, и почти подошел к окошку, когда чья-то рука легла мне на плечо.
Резко обернувшись, я увидел рослого парня с сочным фиолетовым фингалом под правым глазом и разбитой губой. Эк его отделали…
— Думал сбежать от ответственности, да? — широко улыбнулся он. — Думал, здесь от меня спрячешься?
— Вот черт… — нервно сглотнул Барсуков и отпрянул от нас. — Ой-ой… Это нехорошо!
Я уставился на парня с бланшем.
— Ты кто?
— Это Олег Вяземский, — прошептал за моей спиной ботаник.