Кажется, он угадал. Широков, быстро взглянув на Матвея, потупился. Потом тихо сказал:
- В том-то и дело, что она ничего не пишет.
- Как же так?
- А вот так. Не пишет, и все. И на мои письма не отвечает.
- Может, вы ее чем-нибудь обидели?
Широков долго колебался: рассказывать или нет? Наконец заговорил:
- Не знаю, товарищ лейтенант, может, я в чем-то виноват. Только все это не так просто, как кажется. Словом, такое дело. Мы поженились с. Галей за два месяца до того, как мне пойти служить. Жили эти два месяца у моих родителей. Галины родители в другом городе, и она до свадьбы в общежитии жила. Когда меня призвали, Галя хотела вернуться в общежитие, но я настоял, чтобы осталась у моих родителей. Сказать по правде, я ревнивый. Ну, думаю, с родителями все какой-то догляд над ней будет. Ведь не на один месяц ухожу на четыре года. А потом они не поладили с матерью. Чего они там не поделили - не знаю. Галя вообще-то старалась угодить. Но матери угодить трудно, характер у нее тяжелый. Одним словом, ушла Галя. Написала мне, что не может больше так жить. А потом пришло письмо от матери. - Матрос достал из кармана конверт, вынул из него исписанный корявым почерком тетрадный листок, протянул: - Вот, почитайте это место.
Матвей взял листок.
"Живет она теперь у Насти Поляковой. Сам знаешь, кто такая Настя, о ней весь поселок говорит. Нашла себе подругу! У них там гулянки каждый день. И наверно, совсем она тебя забыла. Так вот, сынок, получилось как. Но ты не кручинься. Девок хороших много, найдешь себе другую, как вернешься со службы. А ей, беспутной, и не пиши вовсе, не стоит она тебя".
Матвей вернул матросу письмо. Тот аккуратно свернул его, вложил в конверт, тяжело вздохнул.
- После этого я написал Гале. Сами понимаете, сгоряча написал много такого, чего она, может, и не заслуживала. Особенно меня взбесила ее дружба с Настей, о которой по всему поселку дурная слава идет.
- И что же вам ответила Галя?
- А ничего. Потом еще несколько раз писал. Ни ответа ни привета. Не знаю, как теперь и быть, товарищ лейтенант.
Матрос замолчал. Он, наверное, ждал, что посоветует лейтенант. А что он мог посоветовать? Матвей и сам в таких делах был неопытен. Утешать матроса было бесполезно.
- А что, если вам самому поехать туда и во всем разобраться?
Широков усмехнулся:
- Кто же меня пустит? До отпуска мне еще целый год ждать.
- Ладно, что-нибудь придумаем, - пообещал Матвей, решив ходатайствовать перед командиром о предоставлении матросу краткосрочного отпуска.
17
В дверь постучали. К Курбатову заглянул рассыльный.
- Товарищ старший лейтенант, вас просит комдив.
В каюте командира дивизиона кроме самого Астахова сидели водолазный врач капитан Савин и какой-то штатский мужчина. Астахов представил его:
- Председатель рыболовецкого колхоза Федор Тимофеевич Котов. Просит у нас помощи.
- Да уж выручайте, - подтвердил Котов. - А то у нас водолазы-то не шибко обученные.
Астахов пояснил, в чем дело. Три месяца назад у Черной банки затонул рыболовецкий сейнер. Колхозники решили его поднять. В колхозе был старенький водолазный бот, удалось раздобыть и понтоны. Нашлось и несколько водолазов из бывших военных моряков. Но как поднимать сейнер, никто толком не знал. Вот Котов и обратился за помощью к Астахову.
- Алексей Петрович и не такие суда поднимал, - сказал Астахов. - Вот он и будет руководить работами. На всякий случай пойдет и врач.
- Спасибо, - поблагодарил Котов и пожал Астахову руку. - Мне этот сейнер во как нужен.
- Когда выходить? - спросил Алексей.
- Хорошо бы сейчас и выйти. Я ведь на боте и пришел за вами, - сказал Котов.
- Через час я буду готов. Только забегу домой.
- Как сынишка? - спросил Астахов.
- Богатырь!
- Серафима Петровна управится с ним одна?
- Еще бы!
Алексей забежал домой, наскоро собрал чемоданчик и через час вместе с Савиным и Котовым вышел в рыболовецкий колхоз.
Бот был дряхлый, оборудование устаревшее, собрано по частям из списанного. Осмотрев рекомпрессионную камеру, Савин спросил у Котова:
- Где вы ее откопали?
- А что? - встревожился Котов. - Не годится?
- Годиться-то годится, но такими камерами пользовались еще в первую мировую войну.
- Что поделаешь, другой нет, - вздохнул Котов.
Алексей тоже осмотрел камеру и покачал головой. Действительно, старушка. В ней одно отделение, и если придется кого-то посылать на рекомпрессию, то только в одиночку.
Водолазы тоже оказались не ахти какими специалистами. В колхозе они очищали корпуса сейнеров, освобождали винты, если на них наматывались сети. На больших глубинах работать им не приходилось.
Работы шли успешно, и уже через неделю к подъему сейнера было почти все готово. Оставалось только завести буксирный трос, чтобы выдернуть из толщи ила корму сейнера.
Под воду пошел водолаз Григорий Спиридонов. После него Алексей намеревался сам проверить, все ли хорошо подготовлено к подъему. Он уже был в готовности, оставалось только надеть шлем. Страхуя Спиридонова, Алексей следил за манометром, переговаривался с водолазом по телефону.
Вот Спиридонов опустился на сорок метров.
- Как самочувствие? - спросил Алексей.
- Нормально.
Алексей слышал в трубке ровное дыхание Григория. Пятьдесят метров... шестьдесят... И вдруг дыхание водолаза оборвалось. Стрелка манометра с отметки шестьдесят пять сразу прыгнула на семьдесят четыре.
- Воздух! - крикнул Алексей мотористам. И в трубку: - Гриша, ты меня слышишь? Что случилось?