- Все так же.
- Жаль парня.
- Не такой уж он жалкий.
- Как говорится, дай бог. Надежда на поправку есть?
- Мало.
- Н-да, коварная эта штука - кессонка. Водолазы ее еще "заломаем" называют. Действительно, ломает человека.
- Ломать-то ломает, а вот сломить даже ей не всегда удается, задумчиво сказал Матвей.
- Я вижу, ты сегодня настроен философски, - улыбнулся Семен. - А я, понимаешь ли, наоборот, намерен сегодня основательно провентилировать все отсеки головного мозга. Если составишь компанию, двинем, пожалуй, в парк.
- Можно.
- Тогда пошли.
В парке уже чувствовалось дыхание осени: шелестели под ногами опавшие листья, легкий багрянец окрасил деревья.
- Хочешь послушать стихи? - спросил Семен.
- Валяй, - согласился Матвей.
- Называется "Осень", - сообщил Семен. И начал читать:
Пожелтели под окнами клены,
Опустело заметно в саду.
По по-прежнему здесь влюбленные
На скамейках признаний ждут.
Их до полночи дождик мочит
Ветер медной листвою порошит,
Ну а я себе, между прочим,
Приобрел в магазине... калоши.
Может, зря? Или пеплом подернуты
Наши чувства и сердце остыло?
Или стала вот эта комната
Нам желаннее вьюжного пыла?
Брось скорее кастрюли и вышивки,
И пойдем посидим в саду.
Мы еще не успели выкипеть,
И калоши еще подождут
Семен выжидательно умолк. Потом все-таки спросил: Ну как, нравится?
- В общем-то, ничего. Только я что-то подобное читал у Есенина. Все это уже было.
- Может быть, - согласился Семен и с горечью сказал: - Черт его знает, никак не могу избавиться от этого влияния классиков. Они, кажется, уже обо всем написали, ничего нового придумать нельзя.
Матвей рассмеялся.
- Ничего смешного нет, - рассердился Семен. - Человек, можно сказать, мучается, а ты ржешь.
Матвей решил еще более "завести" Семена и спросил:
- Между прочим, где ты купил калоши? У нас в городе, насколько мне известно, их нет. И второе: кому это ты так настоятельно рекомендуешь бросить кастрюли и вышивки?
- Это же литературный образ!
- Ну тогда извини. А я уже начал было подозревать, что за этим стоит вполне реальный образ. Сам понимаешь, наша каюта осиротела бы без тебя.
- А я возьму и назло вам женюсь! - решительно заявил Семен. - Жизнь стала невмоготу тоскливой. Ну вот слоняемся мы с тобой по парку. Что нас может тут привлечь? Карусель? Мне уже двадцать пять стукнуло, и я не испытываю желания прокатиться верхом на деревянной лошадке. Лекция? Но я отлично высыпаюсь и в своей каюте. Может быть, вот эти древние аттракционы с кривыми зеркалами? Остается один выход: "поперчиться" в "Шторме".
В единственном ресторане "Шторм" действовал, как, впрочем, и во всем городе, "сухой закон". Это означало, что водки там не подают, но в неограниченном количестве продают перцовку.
- Ну наперчусь я до чертиков, - продолжал, все более горячась, Семен, и понесут мое молодое красивое тело в комендатуру. Утром - головная боль, "фитили" от коменданта, от командира, душеспасительные беседы замполита; Нет, я категорически заявляю, что не позже чем через неделю женюсь!
- На ком?
- А все равно. Ты знаешь, один из нашего выпуска, после того как получил назначение на ТОФ, пришел в общежитие пединститута и заявил: "Еду на Тихий океан, кто хочет выйти за меня замуж - сейчас же пойдет со мной в загс". Ну, одна согласилась. Уехали. И живут себе припеваючи! Счастливы, полюбили друг друга.
- Где же ты думаешь сделать подобное объявление?
- Мне безразлично где. Хочешь, вот сейчас сделаю официальное предложение первой же женщине в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти, которая нам встретится?
- Не валяй дурака.
- Тебе хорошо рассуждать, ты, кажется, встретил спою женщину.
- Встретишь и ты.