- Вы были правы, Пенрит, - сказал он, когда мы собрались втроем, уединившись в его каюте. - Во всем этом замешан Левисон. Два дня тому назад в Фуншал прибыла шхуна "Сокол". Как мне стало известно, это одно из судов компании "Харрис и Харрис". Шхуна встала на якорь на рейде, не заходя в порт. На берег была спущена только одна лодка, и Саймон - или человек, по описанию похожий на него, - находился в ней. Он не посетил никого из местных коммерсантов, но клерк одного из них, к которому у меня имелось письмо, видел, как лодка причаливала к верфи, где он сортировал груз, и обратил на нее внимание. Все это открылось случайно, когда я задал вопрос, не заходил ли кто-нибудь сюда на днях из Англии.
- А клерк не заметил, куда Саймон - если это был он - отправился, высадившись на берег?
- Я не спросил. Человек был занят. А что?
- То, что у меня имеются кое-какие подозрения, - сказал я и передал им содержание нашей беседы с Черным Майклом.
- Странно, - проговорил сэр Ричард. - Все это выглядит очень странно, со всех сторон. Я не хочу подвергать сомнению ваши суждения, Пенрит, ибо вы уже доказали собственную правоту в отношении Саймона. Но я сомневаюсь, благоразумно ли так безоговорочно доверять Майклу. Этот человек - отпетый разбойник. За ним нужен глаз да глаз, как и за Джекобсом. И в то же время нам они оба необходимы. Мы должны быть начеку!
- С чего это он так невзлюбил Пайка? - горячо вмешался Фрэнк Мадден. Его интересы полностью сочетаются с нашими. Если среди команды и возникают какие-либо разговоры о пиратстве, то ручаюсь, Джаспер, исходят они от той банды мрачных головорезов, которых ты пригласил на судно!
Это был первый случай, когда парень высказал упрек в мой адрес. С тех пор как я приступил к исполнению обязанностей первого помощника, мы с ним стали очень редко видеться. Учение и наставничество были совершенно заброшены. Я знал, что он постоянно проводит время с Пайком, но мне казалось, что он дружит также и с Майклом и его людьми. Я ничего не возразил и только высказал естественное пожелание не тратить зря времени и попытаться поскорее добраться до нашего острова. Я удивлялся решению Саймона самому предпринять столь отчаянное путешествие, полагая, что подобные ему типы предпочитают дергать за ниточки из Лондона, сидя там среди менял и ростовщиков, чем лично подвергаться опасности, ввязываясь в рискованную авантюру.
- Мы не снимемся с якоря до захода солнца, - сказал я. - Шхуна имеет перед нами преимущество в два дня, но, когда мы за тропиком Козерога войдем в полосу стойких западных ветров, мы сможем ее обогнать.
- Я проткну лживое сердце этого двуличного пса! - воскликнул сэр Ричард.
- Если поймаете его, дядюшка, - сухо возразил Фрэнк. - Или если ваша рука окажется достаточно твердой, - добавил он вполголоса.
Сэр Ричард сделал вид, будто не расслышал, а вместо того чтобы пререкаться, послал за Питером, приказав тому откупорить бочонок мадеры, доставленный только что на борт.
- Он отмечен тремя красными крестами, Питер, - сказал он. - Нацеди побольше и дай отстояться. Если после погрузки его держали в покое, Пенрит, вы насладитесь великолепным букетом!
Я извинился и отказался, сославшись на срочную работу. Ясная, четкая перспектива нашего путешествия начала затуманиваться. Скептическое отношение Фрэнка к авторитету дядюшки росло с каждым днем. Сэр Ричард непрестанно одурманивал себя вином. Саймон опережал нас на целых два дня. Судовая команда разделилась на два враждебных лагеря... Похоже, Фентон, сбежавший с двумя тысячами гиней, оказался умнее всех нас.
Одномачтовая фелука со свернутым латинским парусом и сильными загорелыми гребцами, налегавшими на весла, выгребая против прилива, направлялась мимо нас в открытое море. За рулем стоял смуглый бородач в красной феске и грубой рубахе, в коротких льняных бриджах, которые обнажали полоски загорелой кожи между ними и голенищами высоких желтых сапог. Минуя нас, он бросил взгляд на "Золотую Надежду", и я заметил, как Джекобс, стоявший на корме, ответил ему тем же.
Майкл подошел ко мне и принялся осматривать кливер-фал.
- А вот и Фуншальский Пит собственной персоной, - вполголоса проговорил он. - Желтый Джек с ним рядом. Посмотрите на шкипера, как он переглядывается с ними. Нет, здесь кроется какая-то чертовщина!
- Думаешь, они собираются напасть на нас в открытом море? - спросил я.
- Хорошо, если бы так, -последовал ответ. - Не знаю, что затевается, но в воздухе явно попахивает предательством.
Подозрения рождают недоверие, как гнилое мясо червей. Когда я присоединился к Джекобсу на юте, мне показалось, будто в глазах у него промелькнула издевательская усмешка; впрочем, он, как обычно, любезно приветствовал меня и перешел к обсуждению нашего курса.
За обедом сэр Ричард напился. Впервые за все время язык отказался служить ему, а ноги - поддерживать равновесие. Он что-то пробормотал насчет головной боли и отправился в свою каюту. Немного позже Фрэнк открыл дверь, чтобы взять куртку потеплее, и до меня из каюты донесся густой храп. Хромой мальчик обернулся ко мне с кривой усмешкой на губах.
- Надежный у меня защитник, разве не так? - спросил он.
Глава четырнадцатая ФУНШАЛЬСКИЙ ПИТ
... Их путь был - в ад!
Мушкеты гремят!
Смерть - не беда:
морская вода
примет матроса всегда!
К полуночи погода переменилась. Неустойчивый ветер вновь подгонял нас, и "Золотая Надежда" опять бодала своим тупым носом сердитые волны угрюмого моря. Рассвет едва пробился сквозь хмурые тучи, солнце выглянуло на мгновение из-за плотных серых облаков и снова исчезло. Море было холодное, безжизненное, свинцово-серое и тяжелое. Баркентина шла в полветра со скоростью не более шести узлов (Узел - мера скорости судна; равна одной миле в час.).
Сэр Ричард появился из своей каюты поздно, мрачный после вчерашней неумеренной дегустации закупленного вина. Погода, похоже, угнетающе действовала на всех. Даже Дон, свернувшись калачиком, лежал под койкой в моей каюте, не проявляя ни малейшего желания выходить на палубу. Люди Джекобса собирались группами то тут, то там, неохотно повинуясь командам. Только сам Джекобс, казалось, не замечал перемены в их настроении. Его поездка на берег в Фуншале изменила порядок наших вахт, так что теперь он заступал на первую ночную, а я благодаря этому получил возможность обедать за первым столом в кают-компании вместе с сэром Ричардом и Фрэнком Мадденом.
На закате мы убавили паруса, убрав верхние брамсели, и приготовились к возможному усилению ветра. Баркентина пошла тяжелее, и качка значительно усилилась. Согласно карте и моим расчетам, мы находились где-то милях в пятнадцати от Сельвагенских скал, группы необитаемых каменистых клочков суши между Мадейрой и Канарскими островами. Наш курс пролегал чересчур близко от них с наветренной стороны, чтобы это могло мне понравиться. Луны сегодня не следовало ожидать, а близость подветренного берега в кромешной темноте, да еще при такой погоде, было трудно назвать приятной. Впрочем, Джекобс вряд ли собирался разбить судно об эти опасные рифы, которые еще не появились на горизонте до того, как тьма окончательно сгустилась; поэтому я спокойно спустился вниз, оставив на вахте сменившего меня капитана.
Сэр Ричард снимал пробу с очередной партии вина, становясь постепенно все более осоловевшим и сонным. Он ушел к себе рано, и хромой мальчик, слонявшийся без дела и хандривший в течение всего дня, отправился за ним. Я последовал их примеру, надеясь немного вздремнуть перед ожидавшей меня "собачьей вахтой" ("Собачья вахта" - вахта с полуночи до четырех часов утра.). Баркентина перекатывалась с волны на волну, держась слишком круто к ветру, о чем я заключил по тому, как она рыскала на курсе. У штурвала стоял Родригес; Майкл должен был сменить его в мою вахту. Я никак не мог избавиться от подозрений, что Джекобс нарочно выбирает наиболее невыгодные галсы, чтобы уменьшить скорость судна. Но, как и подобает моряку, я тут же забыл о своих тревогах, едва лишь закрыл глаза и погрузился в сон.
Меня разбудило сердитое ворчание, а затем громкий отрывистый лай Дона. Сперва мне почудилось, будто кто-то зажег свечу в моей каюте. Было темно, и слышались только шипение воды за бортом да звуки тупых ударов волн о прочную обшивку судна. Некоторое время я лежал неподвижно, наблюдая за белой пеной, до половины заливавшей окно моей каюты всякий раз, как только корма баркентины проваливалась в ложбину между валами. Мне вдруг показалось, что за шумом моря я слышу какой-то посторонний рокочущий звук отдаленный грохот прибоя, разбивающегося у скал. Затем сверкнула короткая вспышка света - неясная искорка, мелькнувшая во мраке, когда корма в очередной раз опустилась вниз, и тут же погасшая, залитая морской пеной, когда судно снова начало подниматься на гребень волны. Я вскочил на ноги. Мы находились на траверзе Сельвагенских скал, а на берегу был разведен огонь.
Я вспомнил предупреждение Майкла и фелуку, отправившуюся в море вместе с Желтым Джеком и Фуншальским Питом. По качке судна я понял, что мы лежим в дрейфе (Лежать в дрейфе - остановить ход судна и держаться на месте, не отдавая якоря, расположив паруса так, чтобы одни толкали судно вперед, а другие соответственно назад.). Волнение было не настолько сильным, чтобы помешать умело управляемой лодке приблизиться к борту судна. Мое полушутливое замечание о возможном нападении на нас в открытом море могло оказаться справедливым. Я спал одетым, сняв только тяжелые морские сапоги. Во мгновение ока я натянул их и бросился к двери. Она оказалась запертой снаружи.
Все мои подозрения внезапно превратились в уверенность; чувства обострились до крайности. Я подбежал к переборке, отделяющей мою каюту от каюты сэра Ричарда, и забарабанил в нее рукояткой пистолета. Мне ответил голос Фрэнка.
- Посмотри, не сможешь ли ты меня освободить, - окликнул я его. - Моя дверь заперта снаружи!
Прошла минута, прежде чем из-за стены послышался ответ:
- Наша тоже. Что случилось?
Из кормового окна мне ничего не было видно, кроме тяжело перекатывающихся морских валов. Нас сильно качало, хоть мы и не двигались с места. Я разбежался и изо всех сил ударил в дверь. Прочные дубовые доски не позволяли усомниться в тщетности моих усилий.
Нас явно поймали в ловушку. Огонь, разведенный на фелуке или на берегу, служил, очевидно, ответом на сигнал, поданный с палубы баркентины. Майкл и его люди, за исключением одного или двух, стоящих на вахте, вне всяких сомнений, заблокированы в кубрике на полубаке. С двумя или даже с тремя из них, застигнутыми врасплох, справиться будет несложно. Фуншальский Пит и Желтый Джек со своей шайкой бронзовокожих головорезов захватят судно. Джекобс не понадеялся на собственных трусов и запер нас в каютах на всякий случай, если мы вздумаем оказать сопротивление. Все это было заранее спланировано, и во всем здесь явно чувствовалась рука Саймона.
Как же они поступят с нами? Перережут, словно баранов, или высадят на безлюдные рифы Сельвагенских скал?
Ни того ни другого допустить нельзя. Но и выход из моего заточения мог быть только один: через окно за борт, в открытое море. Я вспомнил, как тонул в Темзе, и холодная дрожь пробрала меня до костей. Здесь больше не будет спасительного якорного каната и кормового бруса, которые помогли мне в тот раз вскарабкаться на палубу стоявшей у причала барки. Сейчас баркентина лежала в дрейфе, тяжело раскачиваясь на крутой волне, и подняться из окна на палубу нечего было и думать. Единственное, что я мог сделать, это пробраться вдоль карниза на гакаборте до окна каюты капитана Джекобса и попытаться проникнуть через него внутрь. Окно в каюте, разумеется, будет закрыто, но дверь вряд ли. Оттуда я смогу выйти в кают-компанию, освободить сэра Ричарда и Фрэнка и либо пробиться на бак, чтобы выручить Майкла с его товарищами, либо занять оборону в кормовой надстройке, держа под прицелом всю палубу, благо запасов пороха и пуль здесь хватит не на один месяц осады.
Я отвернул задрайки, удерживавшие оконную раму, и вынул ее из гнезда в кормовой переборке. Порыв холодного ветра вперемешку с солеными брызгами ворвался в каюту. За окном в кромешном мраке глухо шумел океан, ворочая тяжелые, словно маслянистые валы, покрытые потеками слегка фосфоресцирующей белесой пены. То, что предстояло сделать, надо было сделать немедленно. Джекобс не станет долго дрейфовать в опасной близости от подветренных рифов. Люди Фуншальского Пита в любой момент могут оказаться на борту.
Я решительно перебросил ногу через оконный парапет, нащупывая снаружи узкий деревянный карниз, идущий вдоль гакаборта. Это была всего лишь двухдюймовая доска, соединявшая резные наличники окон наших кают, но она тем не менее представляла хоть какую-то опору для ног. Ухватившись за мокрую оконную раму, я выбрался наружу.
Только сейчас я понял всю опрометчивость своего отчаянного поступка. Баркентина раскачивалась, словно на гигантских качелях, то медленно поднималась на плоский гребень очередной волны, то вновь скатывалась в ложбину между ними. Корму при этом резко встряхивало, и меня с ног до головы обдавало холодным душем из соленой морской воды и пены. Ситуация напоминала попытку удержаться на спине дикого необъезженного жеребца, изо всех сил старающегося сбросить незадачливого седока. Разница заключалась в том, что если у жеребца имелись хотя бы грива или шея, за которые можно держаться, то здесь мне практически не за что было ухватиться. Я стоял, упираясь в узкую и скользкую деревянную планку лишь краем подошвы сапога. Положение усугублялось еще и тем, что кормовой срез при каждом нырке судна становился почти вертикальным, и я буквально повисал над бездонной морской пучиной, мертвой хваткой вцепившись в оконный наличник и всем телом прижимаясь к мокрым доскам обшивки гакаборта. Правда, когда корма задиралась вверх, она становилась более пологой, и удерживаться на ней было легче. Я начал пользоваться этими минутными передышками, чтобы дюйм за дюймом постепенно передвигаться в сторону капитанской каюты. Вскоре я достиг окна каюты сэра Ричарда, цепляясь за золоченые завитушки кормового подзора. В каюте горела лампа, и я увидел два бледных встревоженных лица, прижавшихся изнутри к оконному стеклу. Я не мог ни подать им сигнала, ни сообщить о своих намерениях, так как едва удерживался на мокрой и скользкой качающейся стене. Пальцы мои онемели от холода и постоянного напряжения, и я почти перестал ощущать их. Но цель уже приближалась, и я во что бы то ни стало должен был достичь ее.
Дождавшись очередного подъема судна, я распластался на кормовом срезе, придерживаясь рукой за край окна каюты сэра Ричарда, продвинув правую ногу как можно дальше по карнизу, а пальцами правой руки стараясь дотянуться до какого-нибудь выступа. Увы, как ни вытягивал я руку, пальцы не находили ничего, кроме гладких и мокрых досок обшивки. Мне оставалось только одно: отпустить левую руку, чтобы попытаться ухватиться правой за край рамы окна капитанской каюты. Решаться следовало быстро: корма вот-вот должна была снова провалиться в пучину, и тогда меня просто смоет за борт, потому что удержаться на весу на одной руке мне уже станет не под силу.
Стиснув зубы, я резким движением метнулся вправо и ухватился за резной наличник окна. В ту же секунду нога моя соскользнула с карниза, и я полетел вниз.
Как мне удалось удержаться, я до сих пор не понимаю. Мне показалось, будто руку мою выдернули из плечевого сустава, а онемевшие пальцы вот-вот разожмутся. К счастью, корма не успела еще скатиться с волны, потому что, когда ее тряхнуло, я уже висел, держась за оконную раму обеими руками. Затем корма медленно пошла вверх, и я снова вскарабкался на карниз. Подтянувшись на руках, я встал на нижний край окна и изо всех сил ударил ногой по дубовому оконному переплету.
Шум океанских волн заглушил треск ломающегося дерева и звон бьющегося стекла; оконная рама не выдержала моих ударов и провалилась внутрь. Как я и предполагал, каюта оказалась пуста. Я влез в окно и осторожно прокрался к двери. На мое счастье, она оказалась незапертой. Я открыл ее и проскользнул в кают-компанию.
Фонарь на юте бросал тусклый мерцающий свет на шкафут, и я заметил несколько темных фигур, столпившихся у подветренного борта. Дверь в каюту сэра Ричарда была задвинута на железный засов, привязанный к бизань-мачте, которая проходила через помещение кают-компании. Дверь в мою каюту заперли таким же способом. Я отодвинул засовы и освободил сэра Ричарда и Фрэнка, взволнованных, полуодетых, из их заточения. Глаза у хромого мальчишки сверкали, а в руке он держал заряженный пистолет.