- А вот, вы говорили, что к вам подошли два еврея и сказали, что это неверно, что будто бы евреи замучили Андрюшу? Кто это был с вами? Какое его превосходительство? - Это было в саду, я был там, пришел его превосходительство.. (Здесь называется крупный судейский чин.) Подходит ко мне и говорит: какие новости в городе? Ну то, ну се, а потом об Андрюше, я говорю: жиды замучили.
А эти еврейчики и говорят: не верьте ему, ваше превосходительство,- они, еврейчики-то эти, за соседним столиком сидели. И киевская знаменитость так энергично жестикулирует, что мне кажется, что в него вселились, по крайней мере, три еврея... Но, помилуйте, ведь, он чистокровнейший чех... Братья чехи, не происходите ли вы из какого-либо колена израильского? Или вы, может быть, просто евреи, только отрекаетесь от своих прародителей, от своей религии, своей культуры, своих привычек? Зачем вы, господа чехи, всё это делаете? Зачем вы сами от себя отрекаетесь?
- Но почему же, - возникает у меня вопрос, - вдруг их превосходительства, и в такой дружбе с содержателем ссудной кассы и какой-то странной, весьма подозрительной гостиницы?..
И я не знаю, что ответить на этот вопрос.
- Чем вы теперь занимаетесь?
- Ничем.
- Живете на покое?
- На покое..
- А как насчет процентов? - кто-то гудит сзади меня.
Но этот вопрос никем не был предложен гордому, знатному пану господину Розмитальскому. {90} Вот было же сообщено в суде, что "но частным сведениям" еврей Этингер происходит от Аарона...
А господин Розмитальский? Он от кого ведет свою генеалогию? Нет ли у г.г. Замысловского, Шмакова и умнейшего из славных - Дурасевича и на этот счет каких-либо "частных сведений"? Не занимались ли они исследованием, кто собственно принадлежит к роду Каина? Не известны ли кому-либо из них самые достоверные потомки Иуды? Не оттуда ли и сей знатный иностранец, имеющий место своего пребывания в г. Киеве?
XXXVIII.
Человек на службе конспиративной.
- Пригласите господина Полищука.
Входит г. Полищук.
Это один из сыщиков-ритуалистов, делавших расследование убийства Ющинского. Он же - главнейший противник Мищука.
- Вы служили в сыскном отделении?
- Да, служил...
- А теперь где служите?
Мнется, не отвечает.
Защита настаивает на ответе.
Полищук просит разрешить не отвечать...
- Почему?.
- Я состою на службе конспиративной...
- Правительственной?
- Да, правительственной...
Господин Полищук среднего роста, черный как жук, стрижется бобриком, короткая борода... Тонкий нос с горбинкой... Когда Полищук волнуется или сердится - не разберешь - нос его вытягивается, раздваиваясь на кончике...
Бледные, тонкие уши как-то особенно сильно выделяются на окружающей черноте.. Он в сюртуке.. Странно раздвояясь сзади, сюртук дает просвет, обнаруживая длинные ноги при малом туловище, и кажется мне, что он, этот г. Полищук, вот-вот должен прыгнуть и кого-то крепко и цепко охватить... {91} Он рассказывает плавно, осторожно и зорко посматривает по сторонам.
В разгар своих показаний он остановился и просит покурить.
Председатель делает перерыв.
Он решительно заявляет о легенде убийства Ющинского Бейлисом.
Но вот, видите ли, он запамятовал, как было дело, что говорил умиравший Женя Чеберяк, а, ведь, не забудьте, что именно он был, по поручению начальства, при агонии этого мальчика и все расспрашивал, и все распутывал тайну.
Ему стали напоминать вопросами.
Наконец, и он немножечко припомнил.
Что же говорил перед смертью этот несчастный мальчик?
Когда он был в бреду без памяти, он метался и все вскрикивал:
- Андрюша, ни кричи?.. Не кричи так, Андрюша... Андрюша, Андрюша, прошу...
Было видно, что Андрюша стоял перед ним грозной, кровавой тенью, он мучился им...
Но вот он приходит в сознание...
Мать его, Вера Чеберяк, подхватывает на руки, носит его по комнате и все пристает к нему, все просит:
- Мальчик мой, Женя, дитятко мое, скажи им (сыщикам), что мама твоя здесь не при чем... - Ах, мама, оставь меня...
- Скажи, скажи же им...
- Дай мне, мама, спокой...
- Скажи, что твоя мама не при чем...
- Ах, мама, мне так тяжело об этом вспоминать...
О чем же "об этом"?..
И он умолкал, закрывал глаза... Но вдруг он порывался что-то говорить...
Тогда "мама" бросалась к нему и целовала, безумно целовала его, в дрожавшие, посинелые губы мальчика, и зацеловывала его слова, и не давала ему говорить... и он... умолкал..
Она снова брала его на руки и опять, и опять просила сказать "им", что мама его не при чем в этом кошмарном, кровавом деле. {92} Он стал отходить. Послали за священником. Священник пришел. Он оживился, пришел в себя.