Строили это здание - русские рабочие.
Когда все было готово, тогда было подано прошение для разрешения одну комнату, эту самую "столовую", превратить в молельню... Вот тут-то и начинается весьма плодотворная деятельность чиновника особых поручений при киевском генерал-губернаторе, г. Мердера, ведающего еврейские дела...
Это прошение навело его на размышления...
Приезжает на место. Спрашивает у рабочих:
- Что вы тут строили?
- Еврейскую синагогу! - отвечают рабочие.
- Синагогу?..
- Точно так, синагогу...
Осмотрел. Синагоги нет и синагога есть... Синагоги нет, потому что ее не разрешили еще, и она просто комната как комната - в два света, с особым местом для будущего алтаря - если разрешат. А пока что служений нет и по плану значится столовой...
И синагога есть - потому, что, если придет разрешение, устроят ее окончательно, придет раввин, прихожане, и синагога будет.. {109} - Зачем же, спрашивается, евреи так строили: и под столовую, и под синагогу?
- Да потому, что - хотелось мне сказать - так повелевает сама русская жизнь.
- А почему?
- Тому следуют пункты.
Сам г. Мердер заявил, что, во-первых, строители хотели выиграть время, во-вторых, что если бы они написали вместо слова "столовая" слово "молитвенный дом", то пошла бы писать вся губерния, и дело затянулось бы на несколько лет.
Строительный комитет отослал бы чертеж в "специальное ведомство" очевидно, в тот департамент министерства внутренних дел, который заведует иноверными исповеданиями, и все это должно было идти через губернское правление, на утверждение к генерал-губернатору и с его заключением в Петербург и потом тем же путем обратно... А кому из русских обывателей неизвестно, что этот путь бывает частенько несравненно более длинным, в смысле времени, чем путь по экватору земного шара: кругом-кругом и снова домой...
Я не знаю еврейских дел, но дела, которые мне хорошо, известны, дела старообрядцев и сектантов, явно свидетельствуют о том, что прежде, чем добиться не только открытия молитвенного дома, а просто записи умерших или рожденных в метрические книги, проходят целые длинные мучительные годы... Не могу предположить, чтобы современная наша администрация была более милостива в таких вопросах к евреям - Вот именно эти маленькие недостатки механизма, эта-то бюрократически-административная волокита, совершенно не соответствующая темпу жизни России XX века, и заставляет многих часто по пустякам "обходить закон", в то же время не нарушая решительно ничьих интересов, осуществляя естественное право человека. А к этому праву, несомненно, относится всецело удовлетворение всеми и каждым, кто только пожелает, ритуальной потребности, потребности молитвы, в кругу своих единоверцев, по тому обряду, который, по их понятиям, установлен самим господом богом... Вот какой единственный логический вывод можно и {110} должно сделать из всех пространных объяснений чиновника особых поручений г. Мердера..
Но он, конечно, иного мнения и это мнение, в виде своего заключения, он желал сделать на суде, и сейчас же был остановлен председателем.. Как жаль, что строгость закона не позволила г. Мердеру высказаться - мы, вероятно услышали бы, - и весь свет внимал бы этим трелям, - что "столовая", по плану превратившаяся при постройке в будущий "молитвенный дом", где, правда, служений никаких не отправлялось, есть явно безапелляционное и совершенно очевидное доказательство того, что... что... евреи употребляют христианскую кровь.. Ах, как жаль, что мы этого не слышали! Ах, как жаль, что г. председатель суда был так неумолимо строг к чиновнику особых поручений г. Мердеру.
Но еще более жаль, что после провозглашения полной религиозной терпимости и свободы, после того, как дважды была подтверждена высочайшим указом и манифестом эта религиозная свобода - и 17 апреля и 17 октября 1905 года, - однако, по сие время богаделки-старушки и ожидающие скорой кончины набожные старики-евреи должны каждую неделю в своей комнате зажигать по несколько свечек, как заявил г. Мердер, и молиться каждый у себя в одиночку...
А рядом?..
Рядом большое помещение, годное и приспособленное под "молитвенный дом", обращено в столовую для врачей, где "врачи изволят столоваться, завтракать".
Хотел бы я знать, что сказали бы наши православные отцы и матери, которые, устроив какую-либо богадельню, пожелали бы открыть при ней церковь или часовню, и им вдруг отказали бы и устроили бы там вместо церкви, столовую... для врачей.. Как бы возопили все митрополиты и архиереи, все святейшие синоды, консистории и пр. т. п. учреждения!.. (Потребовались в России огромная политическая революция 1917 г. и новая социалистическая большевистская революция октября 1917 г., . чтобы русский народ возымел бы силу провозгласить полное отделение церкви от государства и школы от церкви.). {111} А евреи?
Евреи должны, они обязаны молчать и терпеть, терпеть и терпеть...
XLVI
Беркины швайки.
Долгое время занимают внимание суда и присяжных заседателей Беркины швайки.
Берко Гулько, рабочий-шорник, работал со своим инструментом на заводе Зайцева: починял и пригонял на лошадей сбрую. Работа уменьшилась, а так как он испортил что-то в работе, то его рассчитали, оставив докончить работу шорника-христианина. Однако, пообещали: зайди еще через несколько дней будет работа, дадим.
Берко Гулько собрал свой инструмент - швайки, буравчики, шило, молоток, - все это тщательно завернул в мешок и на глазах у всех положил в шкафчик, стоявший в коридоре. Этот коридор собственно и был в то же время шорной при конюшне. Что он именно так сделал, видел и подтвердил на суде его товарищ, рабочий-христианин, старший его годами, оставленный доканчивать работу.
Берко зашагал в город. Зашел в шорню...
- Нельзя ли поработаться?
- Можно!.. Становитесь подмастерьем...
Заработал Берко во всю... Инструмент хозяйский... Плата так себе - жить можно... Забыл Берко и об инструментах своих на заводе у Зайцева...
- Ну, что ж, пускай себе лежат!.. Зачем они мне? Будет время, пойду поработаюсь...
Но время создало совершенно иное...
Началось дело Ющинского, арестовали Бейлиса... Стали везде и повсюду искать, обыскивать... Добрались и до шкафчика... Развернули мешок... Швайки... А!.. Вот оно что?.. Вот оно орудие убийства...
Что же делают с ним? Вместо того, чтобы представить к следствию весь этот мешок, полиция вынимает швайки, и вот создается легенда, что именно этими швайками был убит Ющинский... Свидетели показывают, что они все время лежали неподвижно в этом шкафчике; свидетелю-шорнику предъявляют их, он удостоверяет, что {112} именно эти швайки Берка оставил, уйдя с завода. Что из того? Все равно какая-то тень остается...
- А сколько стоют эти швайки и весь этот инструмент, оставленный Беркой в мешке на заводе Зайцева? - задает вопрос товарищ прокурора шорнику-христианину.
Тот подсчитывает в уме и, наконец, заявляет:
- Рубля полтора...
- Только-то!..-невольно вырывается у обвинителя, очевидно крайне недовольного результатами этих долгих вычислений,
Вероятно, ожидалась более солидная сумма, которую Берке должно было бы жаль бросить без особых уважительных причин... И тогда?.. Тогда было бы испечено, новое доказательство убийства Ющинского Бейлисом...
Бедный Бейлис! За все отвечает он: и за корову (См. об этом на стр. 119.), и за швайки...
Как хорошо, что шорный инструмент стоит дешево... Все ясно... Но к этим швайкам еще двадцать раз возвращаются, переспрашивая вновь и старых и новых свидетелей...
Но что можно сделать с швайками, которые лежали и которых никто не трогал?
Конечно, ничего...
XLVII.
Два цадика.
Когда читали обвинительный акт, меня, помимо "Волкивны", заинтересовали особенно два персонажа; два еврея, приезжавшие к Бейлису, гостившие у него... Какая-то таинственность витала над ними, что-то воистину "мистическое", потустороннее окружило их странные облики...
Помните, как описывались они: старые, страшные; дети трепетали, смотря на них. В больших, высоких шапках, в длинных одеяниях; и я мысленно всматривался в них, рисуя в своем воображении их ветхозаветные образы. Вот они, с круглыми, пронзительными - обязательно "пронзительными" - глазами, смотрят так, что на три аршина под землей видят. От них ничто не утаится! От них ничего не {113} скроется!.. Ходят они медленно, тихо поворачивая головы. Длинные, подуседые их бороды, как у самого Моисея, по пояс. Костлявые, постные, изжелта-бледные руки, покрытые густыми седеющими волосами, безжизненно, как плети, выглядывают из-под широких рукавов ветхозаветной, древней библейской одежды, сохранившейся по наследству не меньше как от мистического древнееврейского пророка Даниила... Шапки, эти ужасные, высокие шапки, с широкими полями, должны быть особенно потрясающи...
Мое любопытство просто не знало пределов, особенно с тех пор, как Шмаков каждого еврея (и не еврея, но, у которого мог быть - почем знать! предок еврей) стал строго экзаменовать: