“Разве это не безответственное легкомыслие, нескромность и клевета обвинять в гомосексуализме человека столь высоких моральных устоев, каких придерживался бывший президент сената Шребер?” -- Нет. Пациент сам рассказал всему миру о своей фантазии о превращении в женщину и принёс в жертву высоким интересам все личные соображения. Таким образом он сам позволил нам исследовать его фантазии, и, осуществляя их перевод на язык медицинских терминов, мы ничего не добавили к их содержанию.
“Да, но он не был в здравом уме, когда принял это решение. Его идея о том, что он превращается в женщину, была патологической идеей”. -- Мы об этом и не забываем. В самом деле, нас заботит лишь значение и исток этой патологической идеи. Мы сошлёмся на различие, которое он сам проводит между Флехьсигом-человеком и “душой Флехьсига”. Мы его ни в чём не упрекаем -- ни в том, что у него были гомосексуальные чувства, ни в том, что он пытался подавить их. Психиатры должны хотя бы извлечь урок из этого случая, когда пациент, несмотря на свой бред, старается не смешивать мир подсознания с реальным миром.
“Но ни из чего в явном виде не следует, что превращение его в женщину, которого он так боялся, должно быть осуществлено ради Флехьсига”. -- Это верно; и нетрудно понять почему, готовя мемуары к публикации, и не желая оскорблять Флехьсига-человека, он должен был избегать таких грубых обвинений. Но смягчение его тона из-за подобных соображений оказалось недостаточно сильным, чтобы скрыть истинный смысл этого обвинения. В самом деле, можно утверждать, что несмотря ни на что, оно вполне явно выражено в следующем абзаце: “Таким образом против меня образовался заговор (примерно в марте-апреле 1894-го). Цель его была в том, чтобы попытаться, когда мой недуг будет признан неизлечимым или когда его удастся выдать за таковой, передать меня некоторому лицу так, чтобы моя душа оказалась в его власти, а моё тело... превратилось в женское тело и в этом виде подверглось сексуальному надругательству этого человека ...”.(56) Нет необходимости добавлять, что никого из упоминаемых людей нельзя поставить на место Флехьсига. К концу его пребывания в Лейпциге его стал мучить страх, что его “собираются бросить санитарам” для сексуального насилия (98). Все сомнения относительно роли, которая изначально отводилась доктору, рассеиваются, когда мы видим, что на более поздних стадиях развития фантазий он открыто признаёт своё женственное отношение к Богу. Другое обвинение против Флехьсига красной нитью проходит через книгу. Флехьсиг, по его словам, пытался осуществить над ним “убийство души'. Как нам уже известно [ стр. 38], пациент сам неуверен относительно того, в чём заключается это преступление, но оно связано с соображениями благоразумия, которые исключили публикацию (как мы видим из сокращённой третьей главы). С этого момента у нас остаётся единственный ключ. Шребер наглядно поясняет природу убийства души с помощью примеров из “Фауста” Гёте, “Манфреда” Байрона, “Freischuetz” Вебера, и т.д. (22), и одно из этих произведений далее цитируется в следующем абзаце. Обсуждая разделение Бога на две сущности, Шребер отождествляет своих “нижнего Бога” и “верхнего Бога' соответственно с Ахриманом и Ормуздом (19); и ещё ниже даётся небрежное пояснение в сносках: “Более того, имя Ахриман также употребляется в связи с убийством души, например, в “Манфреде” Лорда Байрона “(20). Пьесу, на которую он ссылается, вряд ли сравнима с фаустовой продажей души и я тщетно искал в ней упоминаний “убийства души”. Но суть и тайна этого произведения состоит в инцестуальных отношениях брата и сестры. И это и даёт нам ключ (Для подтверждения сказанного нами: Манфред говорит демону, который хочет забрать его из жизни (заключительная сцена):
«... my past power was purchased by no compact with thy crew».
Таким образом, здесь нет ничего, говорящего о пакте продажи души. Этой ошибке Шребера скорее всего присуща тенденциозность. - Само собой приходит в голову, что сюжет «Манфреда» можно связать с инцестуозным отношением поэта к его сводной сестре, о чём уже не раз писали. Вспоминается и другая великая драма, сотворённая Байроном, «Каин», в которой мы встречаемся с взглядом первородной семьи на инцест между сибсами, который не считается безнравственным. - Мы не можем покинуть тему убийства души, не вспомнив ещё одно место из мемуаров Шребера (23): «ранее виновником убийства души назывался Флехьсиг, а сейчас, спустя большое время намеренно происходит искажение прошлого, теперь меня пытаются «представить» как человека, стремящегося совершить самоубийство»).
Позже в этой работе я собираюсь возвратиться к обсуждению некоторых дальнейших возражений; однако пока что я считаю, что обосновал своё право считать основой болезни Шребера всплеск гомосексуальных импульсов. Такое толкование проливает свет на существенную деталь в истории болезни, которая в противном случае остаётся необъяснимой. Пациент пережил новый “нервный срыв”, сыгравший решающую роль в развитии его болезни, как раз в тот момент, когда его жена взяла краткий отпуск из-за собственных проблем со здоровьем. До тех пор она проводила с ним по несколько часов в день, и обедала с ним. Но, вернувшись после четырёхдневного отсутствия, она обнаружила в нём весьма прискорбные перемены: вплоть до того, что он больше не желал её видеть. “Мой нервный срыв окончательно определила та ночь, когда я пережил необычайно высокое количество эмиссий -- вплоть до шести за одну ночь” (44). Нетрудно понять, что само присутствие его жены , должно быть, действовало как защита от притягательной силы окружающих мужчин; и если мы готовы предположить, что у взрослого не происходит эмиссия без сопутствия какого-либо умственного компонента, мы можем объяснить пережитые в ту ночь пациентом эмиссии, предположив, что они сопровождались оставшимися неосознанными гомосексуальными фантазиями.
На вопрос о том, почему этот всплеск сексуального либидо охватил пациента как раз в тот период ( то есть, между его назначением и переездом в Дрезден), невозможно ответить без более глубокого знания его предыдущей биографии. В общем, каждый человек всю жизнь колеблется между гетеро- и гомосексуальными чувствами, и всякая фрустрация или разочарование в одном направлении склонно подталкивать его в противоположном направлении. Мы ничего не знаем о подобных факторах в случае Шребера, но мы не должны не обращать внимание на соматический фактор, который может иметь здесь немаловажное значение. Во время болезни доктору Шреберу был 51 год, а, стало быть, он достиг переломного возраста в половой жизни. Это период, в который у женщин половая функция после краткой фазы усиленной активности, вступает в процесс стремительного спада; мужчины также не избегают влияния этого периода: так, мужчины, также как и женщины переживают “климактерий” и уязвимы для сопровождающих его болезней (Я благодарю за дружелюбные сведения о возрасте Шребера к моменту заболевания, которые мне предоставил его родственник доктор Штегманн (Дрезден). А в остальном я ограничивался только тем материалом, который находится в тексте «Мемуаров». (Сегодня мы знаем, что доктор Штегманн снабдил Фрейда и другими фактами, правда, в тексте статьи Фрейд эту информацию не использует. Особое значение, приписываемое 51 году, без сомнения говорит о продолжающемся влиянии на мысли Фрейда теории чисел Вильхельма Флиса)).
Я могу с лёгкостью представить, какой сомнительной может показаться эта гипотеза, согласно которой дружеское отношение мужчины к врачу может неожиданно вырасти в обострённую форму по прошествии восьми лет и стать причиной столь тяжёлого умственного заболевания. Однако я не считаю, что оправдано полностью отвергнуть такую гипотезу только из-за её кажущегося неправдоподобия, если в остальных отношениях она вполне удовлетворительна; скорее, нам следует спрашивать себя, насколько больших результатов мы достигнем, если будем развивать её. Так как неправдоподобие может оказаться временным и объясняться тем, что неясная гипотеза ещё не сопоставлялась с другими знаниями и что это первая гипотеза, выработанная в отношении этого случая. Но ради тех, кто не в состоянии временно воздержаться от оценок и кто считают нашу гипотезу совершенно невероятной, легко предложить возможность, которая нивелирует её скандальный характер. Дружелюбное отношение пациента к доктору вполне могло было быть вызвано процессом “переноса”, с помощью которого эмоциональный катексис оказался перенесён с какого-то важного для пациента человека на доктора, который, на самом деле. был ему безразличен; так, что доктор был выбран заместителем или суррогатом кого-то, гораздо более близкого ему. Выражаясь более конкретно, фигура доктора напомнила пациенту брата или отца, он вновь открыл их для себя в нём; ничего удивительного, если , при некоторых обстоятельствах, жажда замены вновь появилась в нём и появилась с яростью, которую можно объяснить, лишь зная её источник и первоначальное значение.
Желая продолжить эту попытку интерпретации, я естественно счёл необходимым узнать, был ли ещё жив отец пациента в начале его болезни, был ли у него брат, и если был, то был ли он жив или находился среди ”блаженных”. Поэтому я был рад, когда, после длительного поиска в тексте Мемуаров я наткнулся на отрывок, в котором пациент делится следующими размышлениями: “Память о моих отце и брате... так же священна для меня, как...” и т.д. (442) Стало быть, оба они были уже мертвы к моменту начала его второй болезни (а, может быть, даже и к началу первой ) (Отец Шребера умер в 1861 году, а единственный брат - в 1877 (Ваитеуег, 1956)).
Поэтому, я думаю, мы более не будем оспаривать гипотезу, что причиной-возбудителем болезни было проявление в пациенте женственной (то есть, пассивно-гомосексуальной) страстной фантазии, которая была направлена на его врача. Со стороны личности Шребера возникло сильное сопротивление этой фантазии, а за ним последовала защитная борьба, которая, возможно, с такой же вероятностью могла принять какую-либо другую форму, но, по неизвестным нам причинам, приняла форму мании преследования. Человек, к которому он испытывал влечение, теперь стал его преследователем, и содержание страстной фантазии стало теперь содержанием его преследования. Можно допустить, что та же схема применима и к другим случаям мании преследования. Однако случай Шребера отличается от других своим развитием и той трансформацией, которую он по ходу дела прошёл.
Одним из таких изменений стала замена Флехьсига превосходящей её фигурой Бога. Сначала эта замена кажется знаком осложнения конфликта, усиления невыносимого преследования, но вскоре становится ясно, что она подготавливает второе изменение, а с ним и разрешение конфликта. Для Шребера было невозможно примириться с ролью женственной распутницы по отношению к своему врачу, но задача предоставления Самому Богу сладострастных ощущений, в которых Он нуждался, не вызывала у его эго такого сопротивления. Кастрация более не была позором; она стала “созвучна Мировому Порядку”, она происходила в череде великих событий космического значения, и становилась необходимой для воссоздания человечества после его исчезновения. “Новая раса людей, рождённых от духа Шребера” стала бы, по его мнению, почитать как своего предка этого человека, считавшего себя жертвой преследования. Таким способом был найден выход, который удовлетворял обе противоборствующие силы. Его эго нашло компенсацию в его мегаломании, тогда как его женственная страстная фантазия прорвалась наружу и была принята. Борьба и болезнь могли теперь прекратиться. Однако, чувство реальности пациента, которое за это время усилилось, принудило его отодвинуть решение из настоящего в отдалённое будущее, и довольствоваться тем, что можно описать как асимптотическую (от греч. аэ е тр№№э, не совпадающий) В математике асимптотической называется прямая, которая приближается к кривой, продолжающейся до бесконечности, но так и не соприкасаясь с ней. В данном контексте речь идёт об реализации желания в отдалённом будущем) реализацию мечты («Лишь как о возможности, так как мы невольно заговорили об этом, упомяну всё же ещё о кастрации со знаменательным последствием: из моих недр посредством божественного оплодотворения выйдет потомство» - такое читаем мы в конце книги (293)). Когда-нибудь, по его мнению, превращение в женщину произойдёт; а до тех пор личность доктора Шребера останется неуничтожимой.
В учебниках по психиатрии мы часто встречаем утверждения относительно того, что мегаломания (мания величия) может развиться из мании преследования. Процесс этого превращения предположительно следующий. Пациент сперва страдает от ощущения, что его преследуют какие-то высшие силы. Затем он чувствует потребность найти этому объяснение в самом себе, и в итоге у него рождается идея, что он сам по себе личность незаурядная и достоин такого преследования. Развитие мегаломании таким образом связывается авторами учебников с процессом, который (заимствуя у Эрнеста Джонса удобное выражение [1908]) мы можем описать как “рационализацию”. Но приписывать рационализации такое сильное и деструктивное для психики влияние, по нашему мнению, совершенно не психологично; и поэтому мы бы хотели провести чёткое разграничение между нашим взглядом на проблему и тем, которое приводится в используемых нами учебниках. При этом, мы ни в коем случае не пытаемся утверждать, что открыли происхождение мегаломании (Эта проблема будет заново обсуждаться ниже, когда речь зайдёт о понятии нарциссизма) .
Возвращаясь опять к случаю Шребера, мы обязаны признать, что любая попытка пролить свет на трансформацию в его заблуждениях влечёт за собой чрезвычайные трудности для нас. Как и каким образом произошло восхождение от Флехьсига к Богу? Что послужило для него источником мегаломании, которая столь удачно дала ему возможность примириться с преследованием, или, как принято выражаться среди психоаналитиков, принять страстную фантазию, которую раньше было необходимо вытеснять? Мемуары дают нам первую “ниточку”; ибо из них становится ясно, что в сознании пациента “Флехьсиг” и “Бог” принадлежат к одному классу. В одной из своих фантазий он подслушал разговор между Флехьсигом и его женой, в котором первый утверждал, что он “Бог Флехьсиг”, так что его жена решила, что он сошёл с ума (82). Но есть и другая особенность в развитии фантазий Шребера, на которую следует обратить внимание. Если рассматривать всю фантастическую систему в целом, то видно, что преследователь разделяется на Флехьсига и Бога; точно так же, далее, сам Флехьсиг распадается на две личности, “верхнего” и “среднего” Флехьсига [стр. 40], а Бог на “нижнего” и “верхнего” Бога. Далее расщепление Флехьсига продолжается (193). Процесс такого расщепления очень характерен для паранойи. Паранойя так же склонна к расщеплению, как истерия к сгущению. Или, точнее, паранойя разлагает на составляющие продукты сгущений и идентификаций, которые формируются в бессознательном. Частое повторение процесса разбиения в случае Шребера должно, по Юнгу, выражать важность, которую данный человек имеет для него (C. G. Jung (1910). Скорее всего Юнг прав и в том, что расторжение, представляющее собой специфическую тенденцию шизофрении, аналитически является депотенцирующей тенденцией, так как препятствует появлению сильных впечатлений. Так, например, одна из его пациенток говорила: «Ах, и Вы тоже доктор Ю., сегодня утром уже был один, который выдавал себя за доктора Ю.». На самом же деле речь пациентки должна бы звучать следующим образом: «А теперь по сравнению с Вашим прежним посещением Вы напоминаете мне другого человека из целой серии моих переносов»). Всё это разделение Флехьсига и Бога на ряд личностей, таким образом, имеет то же значение, что и разделение преследователя на Флехьсига и Бога. Все они были дублетами одних и тех же важных отношений. Но для того чтобы провести интерпретацию всех этих деталей, мы должны теперь обратить внимание читателя на наше понимание этого разбиения преследователя на Флехьсига и Бога как параноидную реакцию на ранее установленное отождествление этих двух существ или отнесение их к одному и тому же классу. Если преследователь Флехьсиг был изначально человеком, которого Шребер любил, тогда Бог, по-видимому, является попросту перевоплощением кого-то другого, кого он тоже любил, причём кого-то ещё более значимого.
Рассуждая и дальше в этом ключе, что представляется оправданным, мы придём к заключению, что этим другим человеком, видимо, был его отец; что в свою очередь наводит на мысль, что Флехьсиг, должно быть, символизировал его брата -- который, будем надеяться, был старше его (Текст «Мемуаров» не даёт нам об этом сведений. (Брат действительно был старше на три года (Baumeyer, 1956). О верности своего предположения Фройд узнал от доктора Штегманна)) . Эта женственная фантазия, которая вызывала столь яростный протест у пациента, имела таким образом исток в желании, дошедшем до эротического накала и направленном на его отца и брата. Это чувство относительно брата перешло в результате переноса на его доктора Флехьсига, а когда оно распространилось и на отца, конфликт был подготовлен.
Мы не будем считать, что с нашей стороны оправдано таким образом ввести отца Шребера в его фантазии, если только эта новая гипотеза не окажется полезной для понимания заболевания и не поможет прояснить до сих пор неясные детали фантазийных построений. Следует вспомнить, что шреберов Бог и его отношение к Нему имели некоторые весьма интересные особенности: в них смешивались богохульственная критика и мятежное неповиновение, с одной стороны, и благоговейная преданность, с другой. Бог, по его представлению, поддался порочному влиянию Флехьсига: Он был неспособен исследовать что-либо опытным путём и не понимал живых людей, так как Он знал лишь как обращаться с трупами; и Он демонстрировал Свою власть в ряде чудес, которые были хоть и поразительны, но всё же тщетны и глупы.
Надо сказать, что отец сенатспрезидента Шребера был весьма значительным человеком. Он был тем самым доктором Даниэлем Готтлобом Морицем Шребером, чья помять до сих пор жива благодаря многочисленным Ассоциациям Шребера, которые особенно распространены в Саксонии; и, более того, он был врачом . Его деятельность по внедрению гармонического воспитания молодёжи, по обеспечению взаимосвязи между образованием дома и в школе, по распространению физической культуры и ручного труда с целью повысить уровень здоровья -- всё это произвело незабываемое впечатление на его современников (Я благодарен доктору Штегманну из Дрездена за присылку одного из номеров журнала «Друг общества Шребера». В этом номере (том II, № X) журнала, выпущенного к 100-летнему юбилею выдающегося человека, доктора Д. Г. М. Шребера, приведены биографические факты из его жизни. Доктор Шребер-старший родился в 1808 году и умер в 1861 в возрасте всего на всего 53 лет. Из уже упоминавшегося источника я знаю, что нашему пациенту тогда было 19 лет (Дополнительные биографические данные читатель найдёт в работах Baumeyer, 1956 и Niederland, 1959, 1960, 1963)). Его великолепная репутация как основателя терапевтической гимнастики в Германии до сих пор очевидна по популярности его книги “Aerztliche Zimmergymnastik” в медицинских кругах и многочисленным переизданиям, которые выдержала эта книга (Было выпущено около сорока изданий).
Такой отец как этот разумеется вполне подходит для превращение в Бога в памяти любящего сына, с которым его так рано разлучила смерть. Правда, мы не можем не чувствовать наличие непреодолимой пропасти между личностью Бога и личностью любого смертного, даже самого выдающегося. Но мы должны помнить, что это было не всегда так. Боги людей античности состояли с людьми в почти человеческих отношениях. У римлян было в порядке вещей обожествлять своих умерших императоров; и император Веспасиан, человек умный и образованный, впервые заболев, воскликнул: “Увы! Мне кажется, я становлюсь Богом!” («Биографии императоров» Светония (книга VIII, глава 23). Начинается обожествление с Г. Юлия Цезаря. Август называл себя в своих посланиях Divi filius (Сын Божий)).
Мы прекрасно знакомы с инфантильным отношением мальчиков к их отцу; оно представляет собой такую же смесь благоговейного подчинения и мятежного неповиновения, которые мы обнаружили в отношении Шребера к его Богу, и, несомненно, является прототипом последнего отношения, которое тщательно с него копируется. То обстоятельство, что отец Шребера был врачом и чрезвычайно выдающимся врачом, таким, которого, несомненно, глубоко уважали его пациенты, объясняет самые поразительные черты его Бога, в особенности те, которые он так резко критикует. Есть ли способ более уничтожающе охарактеризовать такого врача, чем сказать, что он ничего не знает о живых людях, а только умеет обращаться с трупами? Разумеется, одной из главных черт Бога является совершение чудес; но и врач совершает чудеса; благодаря нему происходят чудесные исцеления, как уверяют его восторженные пациенты. Так что, когда мы убеждаемся, что эти чудеса (материал, для которых предоставила ипохондрия пациента) оказываются невероятными, абсурдными, в какой-то степени просто глупыми, мы вспоминаем утверждение из моей Интерпретации снов , что абсурд во сне выражает осмеяние и издёвку (Неплохо также прочитать примечание в клиническом случае «человека-крысы» (1909)) Очевидно, он используется для тех же целей и в паранойе. Что касается других обвинений, которые он бросил Богу, таких, например, как то, что он ничего не узнал из опыта, то естественно предположить, что они являются примером используемого детьми механизма tu quoque , которые, получив упрёк, обращают его неизменённым против того, кто бросил его им (Подобный реванш происходит тогда, когда Шребер записывает: «Приходится отказываться от любой попытки оказать воспитательные воздействие в силу их полной бесперспективности» (188). Невоспитуемым тут оказывается Бог) . Примерно так же, голоса дают нам основания предполагать, что обвинение в убийстве души, направленное против Флехьсига, сперва было самообвинением («Уже давно пытаются “представить” в качестве виновника совершенного убийства души меня самого, полностью переворачивая сложившиеся отношения»).
Воодушевившись открытием, что профессия отца Шребера помогает нам объяснить особенности его Бога, мы теперь попытаемся сделать интерпретацию, которая, возможно, прольёт свет на уникальную структуру этого Существа. Небесный мир состоял, как нам известно, из “передних царств Господа”, которые также называются “преддверия Неба” и в которых содержатся души умерших, и из “нижнего” и “верхнего” Бога, которые вместе составляют “задние царства Господа” (19). Хотя мы должны быть готовы обнаружить здесь наличие обобщения (слияния), которое нам не под силу расшифровать, всё же стоит воспользоваться тем ключом, который уже у нас в руках. Если “чудно созданные” птицы, которые, как было показано являются девушками, сначала были преддвериями Неба, то нельзя ли предположить, что передние царства Господа и преддверия (Наряду с более распространённым значением двора, расположенного перед каким-либо архитектурным строением, термин «преддверие» (Vorhof) используется в анатомии для обозначения расширения, образующего вход к внутреннему органу, в данном контексте подразумевается часть женских гениталий) Неба следует рассматривать как символ женщины, а задние царства Господа -- как символ мужчины? Если бы мы точно знали, что умерший брат Шребера был старше его, мы могли бы предположить, что разложение Бога на нижнего и верхнего Бога выражало воспоминание пациента о том, как после ранней смерти его отца старший брат занял его место.
В этой связи, наконец, я бы хотел обратить внимание на проблему солнца , которое благодаря своим “лучам” приобрело столь большую важность в выражении его фантазий. У Шребера было очень своеобразное отношение к солнцу. Оно беседует с ним по-человечески, и, таким образом, предстаёт перед ним как живое существо или как часть стоящего за ним сверхсущества.(9) Из медицинского отчёта мы узнаём, что одно время он “то и дело выкрикивал угрозы и оскорбления в его адрес, просто вопил на него” («Солнце - ты проститутка» (384)) и часто приказывал ему ползти прочь и спрятаться. Он сам сообщает нам, что солнце бледнеет перед ним («А впрочем и сегодня ещё солнце показывает передо мной свой другой облик, совсем не тот, который был до моей болезни. Лучи солнца тускнеют при встрече со мной, стоит мне только начать с ним громко разговаривать. Я могу совершенно спокойно смотреть прямо на солнце, оно слепит меня в ничтожной степени. Хотя в здоровые для меня дни, как и наверное для других людей, невозможно подолгу, минутами всматриваться в солнце» (139, примечание). (К этому Фрейд ещё вернётся в «Послесловии»). То, каким образом оно связано с его судьбой становится ясно по важным изменениям, которые оно претерпевает как только начинают происходить изменения в самом Шребере, как, например, во время первых недель в клинике Зонненштайн. (135) Шребер сам помогает нам интерпретировать свой солнечный миф. Он отождествляет солнце с Богом, иногда с нижним (Ахриманом), а иногда с верхним. “На следующий день... я видел верхнего Бога (Ормузда), и на этот раз не мысленным взором, но физическим зрением. Он был солнцем, но не солнцем, в его обычном виде, как его видят все люди; это было...” и т.д. (137-138) Поэтому с его стороны ничуть не странно обращаться с солнцем так же, как он обращается с Самим Богом.
Следовательно, солнце является ничем иным, как ещё одним сублимированным символом отца; и указывая на это я вынужден сложить с себя всяческую ответственность за монотонность выводов, предлагаемых психоанализом. В этом случае символика пренебрегает грамматическим родом -- по крайней мере, в немецком варианте, (Как и в русском тоже, но в немецком языке солнце женского рода) так как в большинстве других языков солнце мужского рода. Его парой в этом изображении родителей является “Мать Земля”, как он её обычно называет. Мы часто встречаем подтверждения этого факта, расшифровывая патогенные фантазии невротиков в анализе. Мне остаётся лишь слегка намекнуть на отношение всего этого к космическим мифам. Один из моих пациентов, который потерял отца в очень раннем возрасте, всегда пытался отыскать его во всём великом и возвышенном в Природе. С тех пор, как я узнал об этом, мне стало казаться весьма правдоподобным, что гимн Ницше “Vor Sonnenaufgang” [“Перед восходом солнца”] является выражением того же стремления (.«Так говорил Заратустра», третья часть. - Ницше тоже видел отца лишь в детстве). Другой пациент, который стал невротиком после смерти отца, испытал первый приступ тревоги и головокружения в момент, когда солнце светило на него, работавшего лопатой в саду. Он спонтанно выдвинул интерпретацию, по которой он испугался, потому что его отец смотрел, как он прикасался к матери острым инструментом. Когда я попытался мягко протестовать, он попытался объяснить своё предположение сообщением, что ещё при жизни отца сравнивал его с солнцем, хотя и в шутку. Когда бы его не спрашивали, где отец собирается провести лето, он отвечал звучными словами из “Пролога в небе”:
Und seine vorgeschrieb'ne Reise
Vollendet er mit Donnergang
(«Предписанное ему путешествие
Завершит он раскатами грома»).
Его отец, следуя предписанию врача, каждый год отправлялся в Мариенбад. Инфантильное отношение к отцу этого пациента проявилось на двух последовательных этапах. При жизни отца оно выражалось в ожесточённом бунтарстве и открытом неповиновении, но сразу же после его смерти оно приняло форму невроза, основанного на униженном подчинении перед ним и благоговейном послушании ему (Обратите внимание на некоторые мысли о «послушании задним числом» в анализе «маленького Ганса» (1909)) .
Таким образом, в случае Шребера мы вновь столкнулись с хорошо знакомым комплексом отца (Да и «женственные фантазийные желания» Шребера на самом деле являются одной из типичных форм этого инфантильного комплекса, составляющего ядро человеческой психики). Борьба пациента с Флехьсигом представилась ему, как борьба с Богом, а мы, в свою очередь, должны интерпретировать её как инфантильный конфликт с отцом, которого он любил; детали этого конфликта (о которых нам ничего неизвестно) как раз и определяют содержание его фантазий. В этом случае налицо весь материал, который в других случаях подобного рода обнаруживается в ходе анализа: на каждый элемент имеется намёк того или иного рода. В подобных инфантильных опытах отец выступает как помеха удовлетворению, которое ребёнок пытается получить; это удовлетворение обычно аутоэротического характера, хотя позднее его обычно вытесняет какая-то более возвышенная фантазия. На последней стадии формирования фантазий Шребера инфантильный сексуальный позыв одерживал блестящую победу; т.к. сладострастие становилось богобоязнью, и Сам Бог (его отец) неустанно требовал этого от него. Самая страшная угроза его отца, кастрация, собственно и предоставила материал для его страстных фантазий (которым он вначале сопротивлялся, но которые впоследствии принял) о его превращении в женщину. Его упоминание о преступлении, замаскированном заместительным понятием “убийства души”, как нельзя более прозрачно. Главный санитар, как оказалось, был тем же лицом, что его сосед фон В. , который, если верить голосам, несправедливо обвинял его в мастурбации (108). Голоса утверждали, словно придавая основание угрозе кастрации: “Ибо ты должен представляться склонным к сладострастным излишествам” (127-8) (Система «представления [128, примечание] и записывания» (126-7) скорее всего связана с «проверенными душами» посредством школьных переживаний. [Процесс очищения душ после смерти (1 ) на «основном языке» называется «испытанием». Души, которые ещё не очищены, относятся не к «непроверенным», а согласно тенденции «основного языка», прибегающего к эвфемизмам (151), - к «проверенным». И соответственно «представлять» обозначает «представлять неверно». Посредством системы «записи», проводимой существами, полностью лишёнными духовности и по всей видимости обитающими на других, удалённых от нас космических телах, все мысли и действия Шребера, вообще всё-всё, что связано с ним, год за годом фиксировалось в специальных книгах.]) В итоге, мы приходим к усиленному мышлению (47), которому подвергал себя пациент, считая, что Бог примет его за идиота и оставит его, если он прекратит думать на мгновение. Это реакция (также известная нам, хотя и в другом контексте) на угрозу или страх сойти с ума («То, что это является единственной целью, совершенно открыто признавалось ранее фразой, слышанной мною бесконечное число раз и исходившей от верхнего Бога: «Мы хотим разрушить Ваш разум» (206, примечание)) в результате сексуальных опытов и, в особенности, мастурбации. Принимая во внимание огромное число фантастических идей ипохондрического характера, (Не могу здесь не заметить, что теория паранойи может только тогда иметь право на существование, когда ей удастся включить в теоретическое рассмотрение почти регулярно появляющиеся при паранойе ипохондрические симптомы. Думаю, что ипохондрия по отношению к паранойе занимает такое же место, как невроз страха по отношению к истерии. [Несколько более подробно место ипохондрии Фрейд обсуждает в начале второго абзаца своей статьи о нарциссизме (1914)) которые выработались у пациента, возможно, не следует придавать большого значения тому, что некоторые из них дословно совпадают с ипохондрическими страхами мастурбаторов («Поэтому у меня пытались выкачать спинной мозг, делали это “маленькие мужчины”, посаженные мне на ноги. Об этих «маленьких мужчинах», у которых обнаруживалось некоторое родство с уже обсуждавшимся в главе VI одноимённым явлением, я ещё расскажу позднее; как правило это были два человека, «маленький Флехьсиг» и «маленький фон В.», голоса которых я слышал и моими ногами» (154). Фон В. - это тот человек, от которого исходило обвинение в онанизме. Сам Шребер называет «маленьких мужчин» как одно из наиболее заметных и в некотором отношении самом загадочном явлении (157). По-видимому, идея о «маленьких мужчинах» появилась в результате сгущения представлений о детях и о сперматозоидах).
Любой более смелый, чем я, интерпретатор, или любой, кому приходилось общаться с семьёй Шребера и кто поэтому лучше знает его круг общения и подробности его биографии, сумел бы с лёгкостью соотнести бесчисленные детали его фантазий с их источниками и таким образом установить их значение, несмотря на работу цензуры, которой подверглись Мемуары. Но в отсутствие таковых нам остаётся довольствоваться общей схемой инфантильного материала, который был использован параноидным расстройством для изображения текущего конфликта.
Возможно, мне будет позволено добавить несколько слов с целью установить причины конфликта, который вышел наружу в связи с женственной страстной фантазией. Как мы знаем, когда появляется страстная фантазия, наша задача состоит в том, чтобы соотнести её с какой-то фрустрацией, каким-то лишением в реальной жизни. В нашем случае Шребер сам признаётся, что страдал от такого лишения. Его брак, который он описывает как вполне счастливый в других отношениях, не дал ему детей; и, в особенности, он не дал ему сына, который мог бы утешить его и на которого он мог бы излить свою нереализованную гомосексуальную нежность («После выздоровления от моей первой болезни я чувствовал себя великолепно, можно даже сказать, что я действительно был счастлив. Вполне хватало и уважения окружающих. Так я жил многие годы в браке с женой, и только иногда всё омрачала не сбывающаяся надежда иметь детей». (36)) . Его род был под угрозой вымирания, а он, по-видимому, очень гордился своим происхождением. “И Флехьсиги и Шреберы входили в “высшее Небесное дворянство”, как он утверждает. В частности Шреберы носили титул “Маркграфов Тоскани и Тасмании”; ибо души, склонные к своего рода тщеславной гордости, обычно украшают себя звучными титулами из этого мира” (А сразу же за этими словами, сохраняющими даже в бреду добродушную иронию, характерную для здоровых дней, Шребер начинает исследовать взаимоотношения между семьями Флексигов и Шреберов, продвигаясь при этом по времени далеко назад, к прежним векам, чем-то напоминая жениха, который не может понять, почему несмотря на давнее желание познакомиться, он много лет живёт без общения с любимой). (24). Великий Наполеон развёлся с Жозефиной (хотя и после тяжёлой внутренней борьбы), потому что она не могла дать наследника династии (В этом отношении следует упомянуть несогласие пациента с мнением медицинского эксперта: «Я никогда не заигрывал с мыслью о разводе, и никогда не проявлял безразличие к сохранению существующих брачных уз, о чём можно подумать, читая мнение эксперта, пишущего, что я “якобы только и жду того момента, когда жена позволит мне развестись”» (436)) . У доктора Шребера могла возникнуть фантазия, что будь он женщиной , он справился бы с деторождением более успешно; и так он мог вновь вернуться к женственному отношению к отцу, которое он проявлял в раннем детстве. Если это было так, то его фантазия, согласно которой в результате его кастрации мир оказался бы населён “новой расой людей , рождёнными от духа Шребера” (288) -- фантазия, реализацию которой он откладывал на всё более отдалённое будущее - видимо, тоже была создана, чтобы спасти его от бездетности. Если “маленькие человечки”, которых сам Шребер находит такими занимательными, были детьми, тогда у нас не должно возникать сложностей с пониманием, почему они накапливались в столь больших количествах в его голове (158): они были в буквальном смысле “детьми его духа”.
III.О МЕХАНИЗМЕ ПАРАНОЙИ.
До сих пор мы обсуждали комплекс отца, который был доминирующим элементом в случае Шребера, а также страстную фантазию, находившуюся в центре заболевания. Но во всём этом нет ничего характерного для формы заболевания, известного как паранойя, ничего, что нельзя было бы найти ( и что, фактически не было бы уже обнаружено) в других видах неврозов. Отличительную черту паранойи (или раннего слабоумия) следует искать в другом, а именно в той особой форме, которую приняли симптомы; и нам следует ожидать, что она обусловлена не природой самих комплексов, а механизмом, с помощью которого образовались эти симптомы, или с помощью которого достигалось вытеснение. Следует отметить, что всё, характерное для паранойи в этом заболевании, сводится к тому, что пациент, стремясь отгородиться от гомосексуальной страстной фантазии, формировал ответные фантазии о преследованиях именно такого сорта.
В свете таких размышлений, то обстоятельство, что мы, исходя из опыта, склонны приписывать гомосексуальным страстным фантазиям близкую (возможно, обязательную) связь с именно этой формой заболевания, приобретает некий дополнительный вес. Не доверяя своему собственному опыту в этой области, я вместе со своими друзьями К. Г. Юнгом из Цюриха и Шандором Ференци из Будапешта занимался в последние годы изучением именно этого предмета на большом числе случаев паранойи, находившихся под наблюдением. Среди пациентов, история которых предоставляла материал для данного исследования, были люди обоего пола, различной расовой принадлежности, профессий и социального положения. И, тем не менее, мы с изумлением обнаружили, что во всех этих случаях в ядре конфликта можно было с лёгкостью различить защиту от гомосексуального желания, которое было скрытой причиной болезни, а также то, что она была результатом попытки преодолеть бессознательно усиленный поток гомосексуальности, от которого все они страдали. Разумеется, мы вовсе не этого ожидали. Паранойя является как раз тем заболеванием, при котором сексуальная этиология совершенно неочевидна; напротив, особо выдающимися чертами причин-возбудителей паранойи, особенно у мужчин, являются социальные унижения и неудачи. Но если вникнуть в это явление чуть глубже, то нетрудно заметить, что действительным движущим фактором этих социальных травм является та роль, которую играют в них гомосексуальные компоненты эмоциональной жизни. Пока личность функционирует нормально, и потому заглянуть в глубину её мыслительного процесса нельзя, мы можем не верить в существование какой-либо связи между её сексуальностью и её эмоциональным отношением к окружающим, будь то в явном виде или по происхождению. Но бред неизменно выявляет эту связь, и в нём прослеживается происхождение социальных отношений от непосредственных чувственно-эротических желаний, на которых они основаны. Доктор Шребер, чей бред в итоге вылился в страстную фантазию несомненно гомосексуального характера, до своей болезни, по свидетельствам всех знавших его, не проявлял никаких признаков гомосексуальной ориентации, в привычном смысле слова.
Теперь я попытаюсь (и я считаю эту попытку в равной мере необходимой и оправданной) показать, что знание психологического процесса, которым, благодаря психоанализу, мы теперь обладаем, уже теперь позволяет нам понять роль, которую играет гомосексуальное желание в формировании паранойи. Недавние исследования (I. Sadger (1910). - Фрейд. «Одно из детских воспоминаний Леонардо да Винчи» (1910)) привлекли наше внимание к той стадии развития либидо, которую оно проходит на пути от аутоэротизма к объектной любви («Три очерка по теории сексуальности» (1905) [хотя фрагмент, упоминаемый Фрейдом, впервые появился в примечании ко второму изданию очерков (1910 г.)]). Эта стадия получила название нарциссизма. Происходит следующий процесс. В развитии человека наступает момент, когда он объединяет свои сексуальные инстинкты (которые до сих пор использовались в аутоэротической деятельности) для того, чтобы обрести объект любви; и вначале он воспринимает самого себя, своё тело как этот объект любви, и лишь позже он переходит от этой стадии к избранию кого-либо другого в качестве этого объекта. Эта промежуточная фаза между аутоэротизмом и объектной любовью, возможно, нормальна и необходима; но, по-видимому, многие люди задерживаются необычайно долго в этом состоянии, и многие особенности этого этапа в дальнейшем сохраняются у ни на более поздних стадиях развития. Исключительное значение в “я” субъекта, избранном таким образом в качестве объекта любви, могут уже иметь гениталии. Логика развития далее ведёт к избранию объекта с такими же гениталиями -- то есть, к гомосексуальному выбору объекта-- а лишь потом к гетеросексуальности. Люди, ставшие открытыми гомосексуалистами в дальнейшем, по-видимому, так и не смогли освободиться от непременного условия, чтобы выбранный ими объект обладал такими же гениталиями, как они; и в этой связи очень интересны теории детской сексуальности, которые приписывают одинаковые гениталии лицам обоего пола. [Ср. Фрейд, 1908]
После того как стадия гетеросексуального выбора объекта достигнута, гомосексуальные тенденции отнюдь не исчезают, как можно было бы предположить; они просто теряют связь с сексуальной целью и применяются по-иному. Они теперь сливаются с элементами инстинктов эго и в качестве “дополнительных » (В статье о нарциссизме (1914) Фрейд объясняет свой подход. Там он говорит: «Вначале сексуальные влечения ориентируются на удовлетворение Я-влечений». Именно здесь берёт свои истоки идея Фрейда о «ориентирующемся типе» выбора объектов) компонентов участвуют в формировании социальных инстинктов, внося таким образом эротический компонент в дружбу и товарищество, в esprit de corps и любовь к человечеству в целом. Насколько велик вклад, реально приходящийся на долю эротических импульсов, (со скрытой сексуальной целью) вряд ли можно догадаться по нормальным отношениям в человеческом социуме. Но не будет лишним заметить, что именно не скрывающиеся гомосексуалисты, а среди них -- именно те, которые противятся излишествам в чувственных удовольствиях, -- именно они выделяются особенно активным участием в обще-гуманных видах деятельности -- в деятельности, которая сама по себе произошла из сублимации эротических инстинктов.
В моей статье Три очерка о теории сексуальности [Стандартное издание, 7, 235] я высказал мнение, что на каждой стадии развития психосексуальности существует возможность создания “фиксации”, а стало быть, и предрасположенность к болезни (Более подробно обсуждаемая в этом абзаце тема излагается в начале статьи «Предрасположенность к неврозу навязчивости» (1913)). Люди, не полностью вышедшие из стадии нарциссизма -- т.е. иначе говоря те, у которых на этой стадии была точка фиксации, которая в последствие может сработать как предрасположенность к болезни -- для таких людей есть риск, что какая-нибудь необычно сильная волна либидо, не найдя себе иного выхода, может вызвать сексуализацию их социальных инстинктов и, таким образом, разрушить созданные ими в ходе развития сублимации. К этому результату может привести всё, что направляет вспять течение либидо (т.е. вызывает “регрессию”): как в случае, когда либидо усиливается косвенно в результате неудачи с какой-то женщиной, или когда для него образуется непосредственная преграда из-за неудачи в социальных отношениях с другими мужчинами -- обе эти ситуации являются примерами “фрустрации”; так и в случае, когда наступает общее усиление либидо, так что ему становится тесно в привычном русле, и оно выходит из берегов там, где для того больше всего предпосылок (Об этой проблеме и понятии «неудача» Фрейд более подробно говорит в позднее написанной работе «О типе невротического заболевания» (1912)) . Так как наши опыты показывают, что параноики пытаются защититься от любых подобных сексуализаций своих социальных инстинктивных катексисов , мы вынуждены предположить, что такое уязвимое место в их развитии следует искать где-то среди стадий аутоэротизма, нарциссизма и гомосексуализма, и что их предрасположенность к болезни (которая, возможно, заслуживает более точного определения) следует также отнести к этому периоду. Схожую предрасположенность следовало бы предположить у пациентов, страдающих от раннего слабоумия Крепелина или (как назвал эту болезнь Блейлер) шизофрении ; и будем надеяться, что в дальнейшем нам удастся отыскать материал, который позволит объяснить различия между этими расстройствами (включая и форму заболевания, и характер течения) с помощью разницы в предрасполагающих фиксациях пациентов.
Принимая эту точку зрения, и, следовательно, предполагая, что у мужчин в основе параноидного конфликта лежит гомосексуальная страстная фантазия о любви к мужчине, мы разумеется не станем забывать, что столь важную гипотезу можно считать доказанной лишь после изучения большого числа случаев каждого из разнообразных проявлений паранойи. Поэтому мы должны быть готовы в случае нужды признать, что наши выводы распространяются лишь на один тип этой болезни. Тем не менее, крайне примечательно, что все основные известные формы паранойи могут быть представлены в виде формул, противоречащих единственной пропозиции: ”Я (мужчина) люблю его (мужчину)”, и они в самом деле исчерпывают все возможные способы формулировки подобных опровержений.
Пропозиции “Я (мужчина) люблю его” противоречат :
(a) Мании преследования ; т.к. они открыто утверждают:
“Я не люблю его -- я ненавижу его”.
Это противоречие, которое, должно быть, так формулировалось в подсознании, (В версии шреберовского «основного языка» (см. выше)) не может быть, однако, осознано больным, страдающим от данного вида паранойи. Механизм формирования симптомов в паранойе требует внутренних , чтобы внутренние перцепции -- чувства -заменялись внешними перцепциями. Следовательно пропозиция “Я ненавижу его” превращается путём проекции в другую: “ Он ненавидит (преследует) меня , что оправдывает мою ненависть к нему”. И, таким образом, это неумолимое бессознательное чувство проявляется как бы в виде реакции на внешнюю перцепцию:
“Я не люблю его -- я ненавижу его, потому что он преследует меня.”
Проведённые наблюдения не дают возможности сомневаться в том, что преследователем является некто, прежде любимый.
(b) В эротомании для противоречия выбирается другой момент, необъяснимый в свете любой другой интерпретации:
“Я не люблю его -- я люблю её .”
И из-за той же необходимости в проекции, эта пропозиция превращается в: “Я вижу, что она любит меня”.
“Я не люблю его -- я люблю её , потому что она любит меня ”.
Многие случаи эротомании могут создать впечатление, что их можно вполне удовлетворительно истолковать как преувеличенные или искажённые гетеросексуальные фиксации, если только наше внимание не привлечёт то обстоятельство, что эти влюблённости неизбежно начинаются не с внутренней перцепции собственной любви к кому-то, но с внешней перцепции любви, направленной на себя извне. Но в этой форме паранойи промежуточная пропозиция “Я люблю её ” может также быть осознана, потому что противоречие между ней и исходной пропозицией не является диаметральным и столь же непримиримым как противоречие между любовью и ненавистью: в конце концов, её возможно любит, как, впрочем, и его . Таким образом, может случиться, что пропозиция, заменённая проекцией (“она любит меня”) может вновь уступить место “основному языку” пропозиции “Я люблю её”.
(с) Третий вид противоречий, с которыми может столкнуться исходная пропозиция, это противоречие, связанное с иллюзиями ревности , которые мы можем изучать по характерным проявлениям, встречающимся у лиц обоего пола.
1. Ревность, сопутствующая алкогольному опьянению. Роль, которую играет в этой ситуации алкоголь, полностью объяснима. Мы знаем, что источник удовольствия устраняет ингибиции и снимает сублимации. Нередко именно разочарование в женщине заставляет мужчину пить -- но обычно это ведёт к тому, что он удаляется в бар, в компанию мужчин, которые дают ему то эмоциональное удовлетворение, которое ему не удалось получить дома от жены. Если в этой ситуации эти мужчины становятся объектом сильного катексиса либидо в подсознании, человек переходит к третьему виду противоречия: