Выбрались из шахты. Долина, залитая солнцем, гудит у наших ног. Транспортер нагромоздил длинный вал черно-серой золотоносной породы. Всю зиму он гнал эти пески наверх. У вала копошатся бульдозеры, подавая породу в бункер прибора. На эстакаде грохочет барабан, похожий на вертящийся паровой котел. Идет круглосуточная промывка. Золото древнего Кулара оседает в стальных ящиках. Долина Бургата вздыблена машинами. Машины работают и у нас под ногами, глубоко под землей.
— Золото, — тихо проговорил инженер, словно отвечая на наши мысли, — можно взять лишь мощной техникой. Даже с этими механизмами мы повышаем добычу металла ежегодно на двадцать процентов.
В поселок вернулись к обеду. Пригласили инженера пообедать в столовой прииска.
— Рано еще, — безнадежно махнул он рукой. — Поеду на дальний участок, новый полигон открываем…
В конце дня мы забрели в палаточный городок. Среди мохнатых лиственниц повсюду белеют палатки. И вдруг свежесрубленный крошечный домик. В лучах солнца смолистые бревна отливают золотом. Крыши еще нет, но аккуратно выструганные рамы и дверь уже вставлены. Бревна тщательно подогнаны, добротно проконопачены. Среди палаток домик выглядит респектабельно.
Невысокий, крепко скроенный носатый человек в кепке, клетчатой ковбойке, с лицом, выдубленным загаром, орудуя блестящим, острым как бритва топором, выстругивает стропило. Из-под густых бровей смотрят добродушные, ясные глаза. Поздоровались. Чуть грустное лицо оживилось. Лучики морщин собрались у глаз, человек улыбнулся. Такие улыбки освещают лица людей, умудренных опытом, проживших нелегкую трудовую жизнь.
Присели на бревнышко, разговорились. Строитель оказался вовсе и не плотником, а старателем-ветераном. Величали его Алексей Васильевич Дмитриев. Всю жизнь он посвятил поискам золота. Еще в бурные двадцатые годы мыл золото в старательских артелях Алдана, принимая участие во всех золотых лихорадках, потрясавших якутскую тайгу. Одним из первых, с котомкой за плечами, явился он на знаменитый Аллах-Юнь. Ему не «пофартило» — золотишко не шло и не шло. Прожился в пух и прах. Все спустил. А времена были не теперешние. Золото добывали вольными старательскими артелями. Сдаешь государству — денежки получаешь. Зарплату не платили.
Пришел к начальнику прииска, рассказывает Васильич, а тот говорит: хочешь — строй баню и людей мой, заведующим будешь. Только в помощь никого дать не могу, сам знаешь — план, и денег на строительство нету. Сам строй, сам топи, сам и деньги получай.
Нечего делать — согласился. Своими руками один баню смастерил. Сам и топил ее. Сам и деньги получал. А старателей на прииске видимо-невидимо. Валом повалили. Круглые сутки топил. К вечеру на столе — гора денег: бросали кто трешку, кто пятерку. Заработал в три месяца больше, чем самый фартовый старатель за год. Гладкий стал, и пьян, и сыт был. На весь прииск прославился. Потом совестно стало. Пошел опять к начальнику, сказал: заберут нас с тобой фининспекторы.
— Молодец, Васильич, — говорит начальник. — Ждал, что придешь. Совесть у тебя старательская.
— Подарил я баньку прииску. Талончики ввели, деньги в кассу сдавать стали. А мне тут и золотишко привалило, крепко на ноги стал. С той поры и балуюсь, — кивнул Васильич на избенку. — Вместо палатки на каждом новом месте строю… Да и баба моя избаловалась. Как на новое место переезжаем, говорит: «Приеду к тебе, как дом построишь». Ничего, хорошо живем…
Старатель замолчал, о чем-то задумавшись. Затем встрепенулся:
— Много я разных приисков за свою жизнь перевидел, а такого «дурного золота», как на Куларе, нигде не видывал.
— Алексей Васильевич, но ведь старательская добыча на Куларе запрещена. Как же вы будете обходиться?
— Осенью разрешат, — убежденно ответил старатель, — много струек, жилок, карманов останется, где машинами его не возьмешь. Вот тут-то мы и понадобимся. А пока вот — дом ставлю. Баба отписала — скоро приедет.
Долго еще слушали истории из прежней старательской жизни. Жаль, магнитофона не захватили. Тонкий юмор бьет из глубин речи Васильича, точно золотые жилки пронзают глыбу кварца.
На прииске Кулар мы остановились в бревенчатом общежитии. Нас приютили в комнатке, где жил цвет дизель-электростанции: слесари и механики во главе с заведующим станцией и парторгом прииска Михаилом Алексеевичем Новиковым. Семьи у всех остались «на материке», жили по-холостяцки, маленькой коммуной. По очереди мыли комнатушку, вечером готовили чай и ходили на дежурство.
«На огонек» забредал сюда приискательский люд, и начинались рассказы, обмен новостями. Здесь можно было узнать все, что творится на прииске. Особенно было весело, когда старый механик, умудренный скитальческим опытом, с лысеющей головой, с красноватым носом бульбой, очень чистоплотный и прижимистый — «носуля», намывшись в самодельной душевой при электростанции, распаренный и благодушный, заваривал крепкий чай, закуривал козью ножку и принимался рассказывать свои «истории» — уморительные новеллы, выхваченные из жизни. Развязка всегда была неожиданной, как блеск клинка. Все покатывались со смеху, и только «носуля» сохранял олимпийское спокойствие.
После очередного взрыва хохота дверь распахнулась, вошел парторг и ввел новых гостей — двух юношей-. — К вам пришли… говорят, читали ваши книги, хотят познакомиться…
Один высокий, широкоплечий. Круглое, почти детское лицо, обрамлял пушок. Но весь вид юноши говорил: это окладистая борода заправского землепроходца. Держался он уверенно, с большим достоинством.
— Владимир, — пустым ломающимся басом представился, он, протягивая большую ладонь.
— Нурис, — улыбнулся его товарищ, черноволосый юноша с лицом монгольского типа.
— О-о, какое красивое имя. А что значит оно по-русски? — заинтересовалась Ксана.
— Восходящее солнце, — немного смутившись, ответил Нурис.
— Он действительно «Восходящее солнце». Взвалил на свои плечи бремя ответственности за просвещение казахского народа и спешит закончить университет, чтобы ехать на свою жаркую родину просвещать сородичей, — полушутя-полусерьезно заметил Володя.
Ребята оказались из экспедиции Московского университета.
— А Таня Григорьева, где Таня?
— Татьяна Петровна ночевала с нами в общежитии геологоразведки, а сегодня на рассвете проследовала мимо вас на тракторе в дальний буровой отряд Иванова.
— Опять разминулись, вот досада! Ведь у нас для нее письмо и посылка.
— Вы можете ее нагнать, — невозмутимо сказал Володя. — Послезавтра из разведки в полевые отряды идет караван вьючных лошадей с продуктами, присоединяйтесь к ним.
Мы мечтали побывать в отрядах разведчиков золота. И вот, кажется, подходящий случай.
— Перебирайтесь к нам, — пригласил Нурис, — у нас удобнее вам будет договориться с начальником разведки. Вам дадут верховых лошадей.
Ребята просидели до глубокой ночи, слушая новеллы «носули», и ушли к себе в кромешной темноте…
На следующий день мы собрали рюкзаки и отправились в гости к разведчикам. Миновали палаточный стан и вышли на плоскую террасу Бургата. Здесь с рычанием ползали бульдозеры, сгребая ил и коряги, расчищая и разравнивая разгромов ленную наводнением террасу, насыпая галечный вал вдоль русла реки.
Недавно Бургат, переполненный дождями, внезапно вышел из берегов и стал заливать прииск. Двое суток, в дождь и пронизывающий ветер, люди боролись с разбушевавшейся стихией. Напряженные усилия людей и машин спасли прииск от затопления.
Все дальше идем по Бургату. Поселок открывателей золотых богатств Кулара старше прииска и выглядит благоустроеннее. Бревенчатые домики образовали длинную улицу. Через лужи переброшены мостки. У крылечек срезанные бочки из-под горючего с водой. Прежде чем войти в дом, здесь споласкивают сапоги.
Ребят разыскали в общежитии геологов. Комната их заставлена вьючными ящиками. Столы загромождены мешочками с образцами. В углу сложены палатки, вьючные седла. На койках расстелены спальные мешки. Познакомились с остальными членами отряда.
Два дня назад они вернулись из трудного маршрута. Едва пробились на базу разведки. После дождей реки вздулись, пришлось перебираться с вьючными оленями через бурные потоки почти вплавь. Вездеход не успели доставить. Все лето прошагали пешком. Но план полевых работ был выполнен, и теперь путешественники приводили в порядок свои дневники.
Долго не засыпали в эту ночь. Ребята атаковали нас вопросами. Их интересовало все: проблемы искусства и науки, литературы и политики.
— Что вы считаете главным в жизни? — задала свой постоянный вопрос Ксана.
— Иметь любимое дело и любимого друга — жену. Остальное все мелочи жизни и суета сует, — не задумываясь, ответил Володя.
— Жить так, чтобы было хорошо и тебе, и людям. И поступать так, как хотел бы, чтобы люди поступали по отношению к тебе, — улыбнулся добрый и мудрый Нурис.
Он рассказал, что его судьбу определило первое самостоятельное путешествие с приятелем! Им было по шестнадцать лет. Начитавшись «Тома Сойера», однажды в полночь они похитили соседских ишаков, захватили из дома ружья и, забравшись в горы, почувствовали себя легко и свободно. Сентябрь — лучшая пора в горах Туркестана. Солнце ярко светит, тепло, но не жарко. Дикие фруктовые леса полны яблок и груш, плоды устилают землю. Ароматом их напоен воздух. Птицы и звери лакомятся дарами южных горных лесов.
Вскоре мальчики подстрелили кабана и заготовили мяса впрок: часть погрузили на седла, часть опустили в студеный поток — на обратный путь. Дальше и дальше уходили юные охотники в горы, ночуя у бивуачных костров, распевая хвалебные песни солнцу, которое их будило, грело и укладывало спать.
— Вышли к снежникам. Ух, и покатались с гор по скользкому снегу! — рассказывал Нурис — Еще кабана подстрелили. Устроили целый пир. Наконец повернули назад. Пришли домой точно взрослые охотники — с полными вьюками кабаньего мяса. Мать рада — блудный сын вернулся. А за ишаков головомойку соседи устроили, но не очень зверскую. Мы ведь ишаков вернули целыми и невредимыми и мяса кабаньего им дали. Все были довольны.
А потом приехал в наш край известный зоогеограф из Московского университета. Мечтал добыть редчайших розовых скворцов в коллекцию зоологического музея. Я ему настрелял полную цветовую серию этих редчайших пернатых. Все лето с ним бродил, шкурки с птиц снимал, орнитологические коллекции научился собирать. По его совету и в университет поступил. Так я стал географом. Всю жизнь буду путешествовать…
Время, проведенное среди этих ребят, — одна из самых светлых страниц нашего путешествия. Невольно вспомнилась «Песнь Большой дороги» Уитмена: Теперь я постиг, как создавать самых лучших людей: Пусть вырастают на вольном ветру, спят и едят с землею…
Утром мы отправились к начальнику разведки. У рубленого крыльца ополоснули сапоги в бочке и вошли в чистый коридор. Где-то стучала машинка. Мимо быстро проходили загорелые, обветренные люди с картами и кальками в руках.
Вошли в кабинет. В широкое итальянское окно вливался поток света, виднелись домики поселка. Прямо по руслу Бургата, сбивая гребни бурунов, мчался вездеход. Начальник разведки — могучий дядька, широко улыбаясь, как старым знакомым, протянул руку: