- За слово праведное, сыне. Из Углича мы. Вот и Микита с нами бредет. На торгу о Годунове рек. Хулил его яро. Истцы в темницу сволокли, а там палачи потешились. Ныне к нам пристал. А бредем мы в град Ростов чудотворцу Авраамию помолиться.
- А этих за что? Пошто колодки вдели?
- То слобожане наши. Колодки им Годунов пожаловал. Поди, наслышан, сыне, о царевиче Димитрии? Годунов к нему своих убивцев подослал. Прибыли в Углич дьяк Битяговский, сын его Данила да родич их Никита Качалов. Злыдни, сыне. Всех их повидал. Я-то у храма Преображения с каликами по пятницам стаивал. Не единожды убивцев зрел. Худые люди, особенно Михаила Битяговский. Обличием страшен, зверолик. Пужалась его царица Марья и пуще глаз стерегла наследника, не разлучалась с ним ни днем, ни ночью. Кормила из своих рук, не вверяла ни злой мамке, ни кормилице. И все ж не устерегла затворница Димитрия. Некому было остановить лиходеев, но присутствовал всевышний мститель! Пономарь соборной церкви, поп вдовый Федот Огурец в вековой колокол ударил. В этот самый, кой на телеге. Народ ко дворцу прибег, узрел царевича мертвого на дворе, а подле мать и кормилицу. Марья убийц назвала. Михаила Битяговский на колокольню кинулся, норовил было звонаря скинуть, да не вышло. Народ схватил и порешил Михаилу, а вкупе с ним и сына его, и содругов.
Осерчал люто Бориска. Нагнал в Углич стрельцов, дабы народ усмирить. Слобожан многих сказнили. Другим отрезали языки и в Сибирь погнали. Запустел ныне град Углич.
- Выходит, и набатный колокол сослали?
- Сослали, сыне. За Камень45, в град Тобольск. Повелел Годунов именовать сей колокол бунташным.
- И колодников в Сибирь?
- Туда, сыне. Убоги они, немы.
Болотников понурился, на душу навалилась глыба. Кругом неволя, кровь, горе людское. Тяжко на Руси, в железах народ. Даже колокол в клеть посадили.
Подле загремел веригами блаженный, завопил истошно:
- На кол Бориску! На кол ирода-а-а!
Услыхали стрельцы. Разгоняя толпу нагайками, наехали на блаженного.
Блаженный захихикал, сел в лужу, извлек из нее горсть грязи, кинул в служилого и завопил пуще прежнего:
- На кол Бориску-у-у! На ко-о-ол!
Стрелец ощерился, привстал на стременах и полоснул нагайкой юродивого. Болотников метнулся было к убогому, но его вовремя удержал Васюта.
- Не лезь. Посекут.
Нищая братия сгрудилась вокруг блаженного, взроптала: "Юродивых во христе даже цари не смеют трогать".
- Грешно, стрельче.
- Тиша-а-а! - рявкнул служилый, но больше нагайки не поднял. Чертыхнулся и осадил коня. А толпа полезла к телеге. Совали руки меж решеток, тянулись к колоколу, бормотали молитвы.
Вскоре вышли к реке, на другом берегу которой стоял одноглавый деревянный храм и небольшой приземистый сруб с двумя оконцами.
- То река Ишня, - молвил Васюта.
Река была широкой, саженей в пятьдесят.
Стрелецкий пристав вышел на откос, гулко крикнул:
- Эгей, в избушке! Давай перевоз!
Из темного сруба вывалились монастырские служки - владела перевозом ростовская Авраамиева обитель - кинулись к челнам. Но пристав осадил:
- Куды? Не вишь колокол!.. Струг подавай!
Служки глянули на телегу и потянулись к стругу. Сели за весла. Стрельцы спешились; колодники устало повалились наземь, а пристав шагнул в толпу.
- Помогай, православные. Тяни колокол к воде.
Нищая братия густо облепила клетку, стащила с телеги и понесла к берегу. Юрод Андрей, подобрав цепи, шел сзади, плакал:
- Нельзя в воду царевича. Студено ноженькам... Пошто младенца в воду?
Поставили клетку на песчаной отмели. Братия упала на колени, истово, со слезами лобзала решетки.
Служки гребли споро: возрадовались. Людно на берегу, немалая деньга осядет в монастырскую казну. Скрипели уключины, весла дружно бороздили реку.
Иванка и Васюта отступили к Ишне, ополоснули лица. День был теплый, погожий, на воде искрились солнечные блики.
Опустились в траву. Васюта скинул с плеча котомку, перекрестился на храм.
- Давай-ка пожуем, Иванка. Тут последки, а там уж чего бог пошлет. Теперь в Ростове кормиться будем. Почитай, пришли.
Снедь была еще из скита отшельника Назария. Иванка вспомнил его согбенную старческую фигуру, темную келью, куда почти не проникало солнце, и с горечью молвил:
- Заживо себя в домовину упрятал, затворился в склепе. Ужель в том счастье?
- Не тронь его, Иванка. Великий праведник и боголюбец скитник. Бог ему судья.
А тем временем колокол уже перевезли на тот берег. Служки на челнах и струге переправляли стрельцов, колодников и нищую братию. Направились к челну и Болотников с Васютой. Дебелый, розовощекий служка огладил курчавую бороду, молвил:
- Денежки, православные, на святую обитель.
- Без денег мы, отче, - развел руками Болотников.
Служка недовольно оттолкнулся веслом от берега.
- Пошто я челн гнал? Не возьму без денег, плохо бога чтите. Прочь!
- Да погодь ты, отче, - уцепился за корму Васюта. - Нешто в беде оставишь? Негоже. Сын божий что изрекал? Помоги сирому и убогому, будь бессребреником. А ты нас прочь гонишь. Не по Христу, отче. Перевези, а мы за тебя помолимся.
Служка молча уставился на Васюту, а Болотников забрался в челн.
- Давай весло, отче.
Служка крутнул головой.
- Хитронырлив народец.
Отдал весло Болотникову, сам уселся на корму. Пытливо глянул на Васюту.