- Выходит, поверили царевой грамоте? - спросил Болотников.
- А то как же. Грамота с печатями. С такой подорожной меня даже батюшка на воеводство благословил, - ухмыляясь и заполняя чарки вином, произнес Федька.
- А как дворяне? Они-то ни в чем не заподозрили?
- Поначалу хлебом и солью встретили, на пир позвали, лисой крутились, а теперь, чую, поохладели. Особливо пушкарский голова да сотник Лукьян Потылицын.
- Чего ж так?
- Воеводство мое не по нраву. Я ведь тут иные порядки завел. Колодников из темниц выпустил, батоги отмени и, мздоимство пресек. Многих из приказных повелел на площади кнутом бить, а кое-кого и вовсе из Воеводской выгнал. Вот и осерчали на меня лихоимцы, готовы живьем проглотить. Да не выйдет. Вся крепость, почитай, за меня.
- А стрельцы?
- И служилые мной довольны. Я-то их сразу утихомирил.
- Ужель словом? - хохотнул Васюта.
- Стрелец - не девка, словом не прельстишь. Хлебное и денежное жалованье вперед за год отвалил. Возрадовались! В ножки теперь кланяются, Берсень лихо крутнул ус и продолжал похваляться. - Тут у меня не только стрельцы. Есть и пушкари, и затинщики, и городовые казаки. Те, что служилые по прибору. Никого не обидел, всех пожаловал.
- А дьяк, поди, горюет, - рассмеялся Болотников.
- Горюет приказный, еще как горюет. Всю-де государеву казну опростал, быть мне в опале, хе-хе.
- Горазд ты, воевода. В един миг казну размотал, - закатился от смеха Васюта.
- Не свою - цареву. Пущай народ потешится... Ну, а вы-то как, други мои любые? Как по Руси побродяжили?
- Тут длинный сказ, Федор. Кажись, не были только у черта на рогах, молвил Болотников.
- А вот и поведайте. Любо мне будет послушать вас.
ГЛАВА 5
АГАТА
К вечеру изрядно захмелели; сидели в обнимку и горланили песни. А потом Федька позвал парней в светлицу.
- К девкам, други! Разговеемся!
В светлице девки сидели за прялками; увидев воеводу, встали и поясно поклонились.
- Киньте прялки! Гулять будем! - гаркнул Берсень. В одной руке его кувшин, в другой - серебряная чарка.
Девки потупились, будто к полу приросли. Лишь одна из них, статная и синеглазая, смотрела на воеводу спокойно и без всякой робости.
Федька налил вина в чарку и поднес крайней девке.
- Жалую тебя, Фекла!
Девка вновь поклонилась, чарку приняла, но не пригубила, замешкалась: уж больно дело-то диковинное, в кои-то веки боярин холопке вино подносил.
- Пей! - прикрикнул Федька.
Девка не ослушалась, осушила чарку и сморщилась, замахала рукой.
- Крепко зеленое. Ниче... А ну целуй ее в уста, Васька! Это вместо закуси. Целуй! - захохотал Федька.
Васюта тут как тут. Облапил ядреную девку, крепко поцеловал. А Берсень ступил дальше, к статной и синеглазой.
- Жалую, Агата!
Но Агата чарки не приняла.
- Спасибо за честь, воевода. Однако ж прости, не пью я.
- Не пьешь?.. Так одну чарку, ладушка. Не откажи.
- Богу зарок дала, воевода. Не неволь и не гневайся, - с легким поклоном молвила Агата.
- Так и не будешь? - пьяно качнулся Федька.
- Не буду, воевода, - тихо, но твердо сказала Агата.
Федьке упрямство девки не понравилось, в темных глазах его полыхнул огонь.
- Не будешь? Это мне-то перечить? Кинь гордыню, Агата, силом заставлю. А ну-ка, Иван, помоги ей выпить!
Болотников глянул на девку, та стояла отчужденная и неприступная; большие синие глаза были холодны. Тяжелая русая коса легла на высокую грудь.
"Будто Василиса моя", - невольно подумалось Ивану.
- Чего ж ты, друже? - подтолкнул Федька.
- Оставь ее, воевода. Зачем же силком?
Агата благодарно глянула на Болотникова, но к ней тотчас подскочил Васюта, полез целоваться.
- Приголублю тебя, молодушка.
Иван оттолкнул Шестака от девки, но тот опять полез. Тогда почему-то обозлился Федька.
- Прочь! Убью, Васька!
Отшвырнул Шестака к стене, опустил тяжелую руку на турецкий пистоль.
- Порешу за Агату... То лада моя. Крепко запомни. Васька.