Но и ярость донцов была великой. Сокрушая врагов, они кричали:
- Вот вам наши головы!
- А вот ясырь!
- А то вам девки и женки!
Болотников валил на татар тяжелые бревна и колоды, сбивая и давя ордынцев десятками.
- Не видать вам Раздор, ублюдки ханские! Получай, поганые! - то и дело восклицал он, поднимая на руки очередную кряжину.
Рядом орудовал Васюта Шестак, который опускал на головы татар длинную слегу с обитым жестью концом. Трещали черепа, лилась кровь, а Васюта покрикивал:
- Это от вольного Дона!.. А это от меня - казака Васьки!
Устим Секира поливал ордынцев кипящей смолой; обжег руки - кожа пошла волдырями, но боли не замечал, подзадоривал:
- Давай, давай, лезь ко мне, орда бритая! Я тя горячим зельем сподоблю, кипяточком погрею!..
Мирон Нагиба и Нечайка, оба богатырские, саженистые в плечах, кидали на степняков многопудовые каменные глыбы. Багровые от натуги, сверкая белками, орали:
- Принимай гостинчик, мать вашу так!
- Принимай, нехристь чумазая!
Юрко, Деня и Емоха метко разили татар из пистолей. Не остался без дела и старый казак Гаруня. Глаза его были еще зорки, руки - крепки. Он валил татар из тяжелой фузеи30 и после каждого удачного выстрела крякал и браво подкручивал седой ус.
А внутри крепости кипела работа. Оружейники по-прежнему ковали в кузнях мечи, сабли и копья, плели кольчуги, обивали железом палицы и дубины; казаки, свободные от боя, подтаскивали к помосту все новые и новые колоды и бревна, кряжи, слеги и лесины, бочки и кадки, набитые землей. Все это затаскивалось на дощатый настил и обрушивалось на головы татар.
Когда ордынцы штурмовали стены, бек Араслан торопливо перетаскивал пушки за ров.
- Скорее! Скорее! - кричал он на янычар.
Невольники устанавливали тын, который должен был защитить турецких пушкарей от казачьих пуль и ядер. Это были крепкие, сбитые в несколько рядов сборные деревянные щиты, доставленные на галерах из Царьграда. Снаружи щиты были обиты медью.
Одна из пушек свалилась с моста в ров. Араслан-бек рассвирепел. Он тотчас приказал привести к себе виновных и самолично отсек им головы.
- Так будет с каждым, кто посмеет уронить кулеврин султана! пригрозил Араслан-бек.
Более трех часов продолжался штурм Раздор, но ни один татарин так и не смог оказаться на стенах крепости.
Ордынцы подтащили к воротам и тыну тараны. Четыре камнеметные машины татары поставили против Степных ворот.
И вот первые каменные глыбы тяжело и глухо ударились о крепость; от бревен посыпалась щепа. Одна из глыб упала на помост, тот проломился и вместе с бочками, бревнами и казаками рухнул вниз. Шестеро донцов были убиты.
Болотников кинулся к пушкарям.
- Цельте в тараны, братцы! Живо!
Но те уже и сами догадались, наводя жерла орудий на осадные машины.
Начальником наряда был у пушкарей степенный пожилой казак Тереха Рязанец. Десять лет он был затинщиком, палил из пушек по татарам с рязанских стен, а затем бежал в Дикое Поле.
- Пушкарский голова замордовал. Чуть что - и в зубы. Не утерпел сдачи дал, да не рассчитал малость: насмерть пришиб. Принимайте в казаки, донцы.
И донцы приняли: пушкари завсегда нужны, тем более для раздорцев. В крепости шестнадцать пушек, но некоторые из них пришли в негодность, требовалась крепкая и умелая рука. Прежний же начальник наряда, старый пушкарь Никита Кулик, ходивший с государем Иваном Грозным под стены татарской Казани, ослаб глазами и приноровился к горилке; день и ночь не вылезал из кабака и, жалуясь, бубнил в седую опаленную бороду:
- Меркнет свет в глазах, братцы. Худо зрю наряд свой. Осиротели мои пушки.
С приходом в Раздоры Терехи Рязанца атаманы вздохнули:
- Заступай в пушкарские головы, Тереха. Но чтоб пушки золотом горели, дробом31 и ядрами палили! А коли худо будешь службу нести - в Дону утопим.
Но Рязанца не пришлось топить, взялся он за дело усердно: вычистил от пороховой гари и ржавчины стволы, привел в порядок лафеты, поставил пушки на катки - и наряд вновь приобрел грозный вид.
Пушки были разные - малого, среднего и дальнего боя; среди них выделялись две "трои", один "единорог" и "соловей", добытые казаками на Волге. Это были мощные, тяжелые пушки, стрелявшие ядрами и дробом.
- Пуще глаза храните. То славный наряд. В Москве на Пушечном дворе знатными мастерами отлиты, - с любовью поглаживая пушки, говорил приставленным к наряду казакам Тереха Рязанец.
В часы осады он бегал от пушки к пушке и покрикивал:
- Без надобности не палить! Пороху мало. Ждите, когда поганые наряд свой подтащат. По нему и бейте.
Когда же татары подтащили к Степным воротам тараны, Рязанец находился совсем в другом конце крепости, но пушкари и без него решили ударить по осадным машинам.
- Живее же, черти! - поторопил их Болотников, видя, как каменные глыбы наносят ощутимый урон казакам.
Пушкари вложили в стволы ядра, насыпали в запалы пороху, поднесли к зелейникам горящие фитили. "Троя" и "единорог", изрыгнув дым и пламя, оглушительно ухнули; но ядра пролетели мимо и плюхнулись в ров.
Болотников сокрушенно махнул рукой.
- Да что же вы, черти зелейные!
Но тут к наряду подоспел сам Тереха Рязанец. Растолкав орудийную прислугу, навел пушки и закричал:
- Пали!
Оба тяжелых ядра упали в самую гущу татар, обслуживающих камнеметные машины; послышались вопли и стоны, обрывки жильных ремней взвились вместе с землей в воздух.
- Так палить! - сердито приказал пушкарям Рязанец.
К нему подбежал Болотников, крепко поцеловал.
- Молодец, друже!
Тереха же метнулся к другим пушкам: ему надо было всюду поспеть, чтоб не было суеты и замешки среди наряда.