- Ой, уморушка! - вновь хихикнул Шмоток и, сорвав с колка овчинный полушубок, швырнул его Иванке. - Облачайся, парень. Айда со мной.
- Куда, Афоня?
- На гумно. С тобой мне будет повадней.
- Пошто на гумно? - недоумевал Иванка.
- Седни же крещенье. Аль забыл? Девки ворожат, а парни озоруют. Облачайсь!
- А ты разве парень? - рассмеялся Иванка, натягивая полушубок.
- А то нет, - лукаво блеснул глазами Афоня и дурашливо вскинул щепотью бороденку. - Я, Иванушка, завсегда млад душой.
Вышли из избы, но только зашагали вдоль села, как Афоня вдруг остановился, хохотнул и шустро повернул вспять ко двору. Вернулся с широкой деревянной лопатой.
- А это зачем?
- После поведаю. Поспешай, Иванушка.
Село утонуло в сугробах. Надвигалась ночь, было покойно вокруг и морозно, в черном небе ярко мерцали звезды. Афоня почему-то повел Иванку на овин старца Акимыча, самого усердного богомольца на селе. Шмоток мел полой шубейки снег и все чему-то посмеивался.
...После обедни в храме Покрова жена послала Афоню к бабке Лукерье.
- Занедужила чевой-то, Афонюшка, - постанывая, молвила Агафья. Добеги до Лукерьи. Авось травки иль настою пользительного пришлет. Спинушку разломило.
Афоня вздохнул: идти к ведунье ему не хотелось. Жила бабка на отшибе, да и мороз вон какой пробористый.
- Полегчает, Агафья. Погрей чресла на печи.
- Грела, Афонюшка, не легчает.
- Ну тады само пройдет.
- Экой ты лежень, Афонюшка. Ить мочи нет. Сходи, государь мой, Христом-богом прошу!
- Ну, коли богом, - вновь вздохнул "государь" и одел на себя драную шубейку.
По селу шагал торопко, отбиваясь от бродячих собак. Псы голодные, злые, так и лезут под ноги.
Вошел в Лукерьину избу. Темно, одна лишь лампадка тускло мерцает у божницы. Снял лисий треух, перекрестился.
- Жива ли, старая?
Никто не отозвался. Уж не почивает ли ведунья? Спросил громче, вновь молчание. Пошарил рукой на печи, но нащупал лишь груду лохмотьев.
"Никак, убрела куда-то", - решил Афоня и пошел из избы. Открыл разбухшую, обледенелую дверь, постоял на крыльце в коротком раздумье и тут вдруг услышал голоса. К избе кто-то пробирался.
- Мы ненадолго, бабушка. Нам бы лишь суженого изведать.
"Девки!.. К Лукерье ворожить", - пронеслось в голове Афони, и по лицу его пробежала озорная улыбка. Вернулся в избу и сиганул на печь.
Девок было трое. Вошли, помолились, чинно сели на лавку.
- В поре мы, матушка Лукерья, - бойко начала одна из девок, дородная и круглолицая. - Поди, женихи придут скоро сватать, а женихов мы не ведаем. За кого-то нас батюшка Калистрат Егорыч отдаст?
"Приказчиковы девки, - смекнул Афоня. - То Меланья, чисто кобылица, уж куды в поре".
- Так, так, девоньки, - закивала Лукерья. - О молодцах затуга ваша.
Девки зарделись, очи потупили.
- Скушно нам, постыло, - горестно вздохнула вторая девка. - Хоть бы какой молодец вызволил.
"А то Аглая. Девка ласковая и смирная".
- В затуге живем, матушка Лукерья. Осьмнадцатый годок, а жениха все нетути. Каково?
"Анфиска. Эта давно на парней зарится. Бедовая!"
- Добро, девоньки, поворожу вам.
Лукерья зачерпнула из кадки ковш воды, вылила в деревянную чашку, бросила в нее горячих угольев да горсть каши.
- Ступайте ко мне, девоньки. Опускайте в чашу косы... Да не все разом, а по одной.
Первой опустила косу Меланья.
- Быть те ноне замужем. Вишь, уголек в косу запал.
- Ой, спасибо, матушка! В поре я, - рухнула на колени крутобедрая девка.
- В поре, дева, в поре, - поддакнула Лукерья. - Жди молодца. А топерича Аглаха ступай.
И Аглахе, и Анфиске наворожила бабка женихов. Девки возрадовались, принялись выкладывать на стол гостинцы.
- А богаты ли женихи-то? - выпытывала Меланья.
- На овин надо идти, девоньки.
- Пошто, матушка Лукерья?
- К гуменнику, девоньки. Он вам все и обскажет. Гуменник-то в эту пору по овинам бродит. Ступайте к нему.
- Страшно к нечистому, матушка, - закрестились девки. - Он хуже домового. Возьмет да задушит али порчу напустит. Каково?
- Не пужайтесь, девоньки. Гуменник в крещение господне добрый. Вы ему хлебушка да меду принесите.