- Бывал, - степенно кивнул Гаруня, покуривая люльку. - Мы тут с Ермаком Тимофеевичем всю Волгу облазили. Гарный был атаман!
- А есть тут на берегах деревеньки?
- В те года, почитай, и не было. Опасливо тут деревеньки рубить, ногаи под боком. Народ к городам жмется.
- Тогда и вовсе худо.
- А пошто те посельники, атаман?
- Посельники на реке без челнов не живут. Плыли мы с Васютой, видели. Но то было до Тетюшей.
- Далече, атаман, - дед Гаруня, окутывая старшину клубами едкого дыма, подумал малость и молвил. - Есть песельники, хлопцы.
Все уставились на деда, а тот выбил из трубки пепел и продолжил:
- И челны у них были. Живут в лесах дремучих, на Скрытне-реке. Верст сто отсель. То плыть вверх по Волге, до Большого Иргиза. Река та в Волгу впадает. А супротив, на правом берегу - горы да леса. Глухомань! Вот туда-то и сунемся, дети, там и струги добудем.
- В глухомани?.. Околесицу несешь, дед, - фыркнул Нетяга.
- Околесицу? - осерчал Гаруня. - Нет, вы слышали, дети? Сбрехал я хоть раз?
- Не сбрехал, дедко.
- Гутарь дале!
- Гутарю, дети... Там, средь глухомани, речонка бежит. Неприметная речонка. Версты две по ней проплыть - и крепостица откроется.
- Чья, дедко?
- Экой ты будоражка, Нечайка... Крепостица та русская. Мужики в ней от бояр укрылись. Чертов угол, трущоба. Туды не токмо стрелец, но и медведь забоится ступать.
- Как же ты там с Ермаком очутился? - полюбопытствовал Васюта.
- Э, хлопец. Ермак и не в такие края забирался. Аль не слышал, что он Сибирь покорил?
- Как не слышать, дедко. О том и стар и мал наслышан. Велик Ермак!
- Велик, хлопец. Не было на Дону славней казака. Его ноне вся Русь почитает. Царь Иван Грозный соболью шубу со своих плеч пожаловал.
- Но ты-то как с ним очутился? - продолжал выспрашивать Васюта.
- С Ермаком? - дед вновь не спеша набил трубку, раскурил от уголька, глубоко затянулся. Лицо его, иссеченное сабельными шрамами, как-то вдруг разом разгладилось и помолодело. - Не видел я достойнее мужа, дети. То всем казакам казак. Лицом красен, душой светел, телом могуч. Родом он из станицы Качалинской, вспоил да вскормил его Дон-батюшка, силой напитали степи ковыльные. Допрежь он по Дикому Полю гулял, с татарами да ногаями бился. Тут я к Ермаку и пристал, полюбился мне смелый атаман. А потом он на Волгу пошел. И были с Ермаком славные есаулы Иван Кольцо, Яков Михайлов, Никита Пан да Матвей Мещеряк. Храбрые были казаки! Никого не пужались - ни царя, ни бояр, ни войска басурманского. На Волге-то лихо погуляли. Зорили не токмо заморских послов да купчишек, но струги государевы. Царь прогневался, воевод из Москвы послал, а Ермак - не будь плох - на Скрытню подался. Вот там и повстречались мы с русскими посельниками... Дай-ка, дети, баклажку, в моей сухо.
Бывалому казаку протянули несколько баклажек.
- Благодарствую, дети, - дед отпил немного, пожевал кусок вяленой баранины и надолго замолчал.
- А что ж дале, дедко?
- Дале? - протяжно крякнув, переспросил Гаруня и почему-то вдруг малость смутился. - А дале ничего веселого, дети... Промашка вышла.
- С Ермаком?
- Кабы с Ермаком, - вздохнул дед и улегся на траву, свернувшись калачом. - Сосну я, дети.
Казаки переглянулись: что-то в поведении деда показалось им странным. Гаруня средь бела дня никогда спать не ложился.
- Ты че темнишь, дедко? Коль зачал сказ, так договаривай, - подтолкнул старика Васюта.
- Сосну я, дети. Потом доскажу, - позевывая, молвил Гаруня и смежил очи.
- Э, нет, дедко, у казаков так не водится, - принялся тормошить старика Нечайка. - А ну, подымайся!
Бобыль ухватился за кушак и поднял Гаруню на вытянутые руки.
- Досказывай, дед!
- Досказывай! - повелели казаки.
- Отпусти, вражий сын... Доскажу, - не посмел ослушаться Гаруня и вновь повел свой рассказ. - Прибыли мы с Ермаком на Скрытню-реку. Атаман надумал с московскими воеводами разминуться. Те вниз по Волге пошли, а мы на Скрытню свернули. Атаман о той реке и ране знал. Воеводы нас токмо и видели. Плывем по Скрытне, а глухомань округ такая, что на душе тошно. Берега высокие, лес подымается до небес, а солнце будто в чувал укутали темь средь бела дня. Лешачьи места! А Ермак сидит да посмеивается.
"Чего носы повесили, атаманы-молодцы? Несвычно после степей? Привыкайте. Придет час - и не в такой дремуч край заберемся..."
А мы и виду не кажем, что глухомань нам не слюбна, кричим:
"С тобой куда хошь, батька!"
Проплыли версты две, глянь - берега пониже пошли и лес пораздвинулся. А вскоре село увидели. Мужики на берег высыпали. Оружные. С мечами, деревянными щитами да рогатинами. Народ стоит крепкий, рослый, но шибко дикий да заугрюмленный. А Ермак им гутарит:
"Не пужайтесь, люди добрые! Пришли к вам с миром. Кто такие будете?"
"Русские мы. Здесь наша земля", - мужики отвечают.
"А давно ли она ваша?" - Ермак пытает.
"Давно. В здешних могилах лежат наши деды и прадеды. А пришли они сюда, когда на Руси великий князь Василий Темный правил".
"Выходит, беглые?"
Мужики помалкивают, и по всему видно, нас опасаются. Откуда им знать, что мы за люди. А Ермак мужиков успокаивает:
"Не таитесь, православные, худа вам не сделаем. Казаки мы с вольного Дона. Погостюем у вас малость и дале пойдем".
Мужики, кажись, чуть подобрели: на берег нас пустили. А когда Ермак им хлеба десяток кулей отвалил, те и вовсе повеселели. "В избы нас повели, за столы усадили. Угодил я в избу к мужику Дорофею. Степенный такой, благонравный, все ходит да богу молится. Изба у него добротная, на подклете, с сенцами, присенками да чуланами. В избе с десяток казаков разместились. Была у Дорофея и светелка, а в ней - пять девок, одна другой краше. Смачные, дородные, лицом румяные. Малина-девки!
Гаруня крякнул и вновь потянулся к баклажке, а казаки, все больше входя в интерес, заухмылялись: