Подхватил и Болотников казачью песню, подхватили есаулы. И загремела, распахнулась Волга! И полетела удалая былинушка над голубыми водами, над золотыми плесами да над крутыми берегами, устремляясь к соколиным утесам.
Прощай, Жигули!
Прощай, богатырские кручи!
А левым берегом бежала конница. Мелькали копья, лохматые гривы ногайских коней, черные и серые бараньи шапки.
- Степью пахнет, батька, - завистливо поглядывая на вершников, блаженно крякнул Нечайка.
- А не сменить ли нам казаков? - ступил к атаману Васюта Шестак.
Болотникова и самого подмывало в степное приволье.
- Сменим... Гребцы, примай к берегу!
- Любо, батька! - возрадовались есаулы.
Струг ткнулся о берег; спустили якоря, кинули дощатые сходни.
- Тебе, Нагиба, оставаться на струге. Поведешь караван, - повелел Болотников.
Высыпали на берег, замахали шапками наездникам, державшимся в полуверсте. Каждый был одвуконь, имея в запасе проворную горбоносую басурманскую лошадь.
С атаманом и есаулами очутился и Первушка. Ему не терпелось взмахнуть на коня: только в степи и можно почувствовать себя настоящим казаком.
Сменили вершников и легким наметом поскакали вдоль крутояра. Первушка держался молодцом, сидел в седле крепко, глаза его сияли.
- Эге, да ты и впрямь удалец, - похвалил парня Болотников.
Первушка раскраснелся, огрел плеткой коня и полетел впереди станицы.
Есаулы рассмеялись:
- Ишь, как Гаруня наловчил сына.
- Славный детина.
- Вот и еще Дону казак!
А далеко влево простиралась степь. Серебрились длинные макушки ковыля, тонули в буйных зарослях чернобыла и табун-травы буераки, увалы и лощины, маячили в лиловой мгле холмы и курганы, высоко парили в ясном бирюзовом небе коршуны.
Болотников полной грудью вдыхал запахи трав, любовался степной ширью, и на душе его становилось все светлей и радостней. Степь оживила, влила новые силы. Он бодро и весело глянул на есаулов, молвил:
- Пригоже в степи, други.
- Пригоже, батько. Скоро будем в станице.
- Скоро, други!
Версты через три донеслись запахи гари. Затем увидели казаки черные дымы пожарищ.
- Деревенька горит. А ну поспешим, донцы! - пришпорил коня Болотников.
Догорали курные срубы. Из лопухов выполз древний немощный старец. Скорбно и тихо, тряся головой, молвил:
- Беда, православные. Татаре набежали... Стариков в огонь покидали, молодых в полон свели.
- Велика ли орда, старче? - переменившись в лице, спросил Болотников.
- Да, почитай, с сотню.
- Куда снялись ордынцы?
- В степь, сынок. Никак к холмам подались, - обессилено махнул рукой старец.
Иван обратился к станице:
- А не настичь ли поганых, други? Ужель татарве по степи гулять дозволим? Вызволим сестер и братьев из полона!
- Вызволим, батька!
- Гайда на ордынцев!
- Гайда, други!
Казаки ринулись в степь. Лихо летели кони! Развевались длинные гривы, сверкали сабли.
Приближалась гряда холмов. Болотников остановил повольницу.
- Разобьемся на два крыла. Ежели татары за холмами - возьмем в кольцо. Скачи, други!
И вновь, как на крыльях, полетели кони, и вновь заполыхали серебром острые сабли.
А татары и в самом деле оказались за холмами. Делили добычу. Заметив казаков, переполошились. Откуда взялись эти руситы?! Там, позади, выжженная деревня да река Итиль.
Появление урусов было настолько стремительным и неожиданным, что ордынцы едва успели вскочить на коней. Бросив полон и набитые добром чувалы, они помчались в глубь степи.
- Достанем, злыдня! - разгоряченный преследованием, воскликнул Болотников.
Около получаса продолжалась бешеная скачка. Татары почему-то вдруг свернули к лощине, а казаки уже висели на хвостах ордынских коней; еще миг - и полетят басурманские головы.
Иван, скакавший впереди, настиг кочевника и взмахнул мечом. Татарин свалился с коня, но Болотников вдруг в замешательстве осадил вздыбившегося Гнедка: в лощине затаилось многотысячное ордынское войско. То был тумен мурзы Давлета, набежавшего за добычей в волжское понизовье.
- Вспять, вспять, донцы! - гаркнул Иван.
Но было уже поздно: казаки врезались в самую гущу врагов. Сеча была короткой, но лютой. Донцы бились дерзко и отважно.