- Ну, конечно... и вы нам давали такие хорошие советы...
- Так что и потом, в тюрьме... когда мы так горевали... ваши слова служили нам утешением и поддержкой.
- Разве не вы вывели нас из тюрьмы в Лейпциге... в ту темную ночь, когда не было видно ни зги?
- Я?!
- Кто же другой пришел бы помочь нам и нашему старому другу?
- Мы ему говорили, что вы будете любить и его за то, что он нас любит... а он не хотел сперва верить ангелам!
- Так что сегодня во время бури мы почти что нисколько не боялись...
- Мы ждали вас.
- Да... сегодня Бог действительно помог мне спасти вас. Но я возвращался из Америки и в Лейпциге не был никогда... значит, и из тюрьмы вывел вас не я... Скажите мне, сестры, - прибавил он, улыбаясь, - за кого вы меня принимаете?
- За доброго ангела, которого мы видели еще раньше в снах... и которого прислала к нам наша мать заботиться о нас!
- Дорогие сестры!.. я только бедный священник... Случайно я оказался похож на ангела, которого вы видели во сне... и видеть которого вы только во сне и могли, так как ангелы для нас невидимы!
- Как? ангелов нельзя видеть? - спросили сироты, переглядываясь с грустью.
- Это ничего, мои милые сестры! - сказал Габриель, ласково взяв их за руки. - Сны, как и все другое, посылает нам Бог... а раз тут замешана и ваша мать, то вы вдвойне должны благословлять свое сновидение.
В эту минуту открылась дверь, и в комнату вошел Дагобер.
До сих пор сироты в своей наивной гордости, что о них заботится архангел, совершенно забыли, что у жены Дагобера был приемный сын, которого звали Габриелем и который был священником и миссионером.
Как ни спорил солдат, что его рана не стоит внимания, что это просто-напросто _белая рана_, деревенский хирург ее перевязал и надел черную повязку, которая скрывала большую часть лба, придавая физиономии Дагобера еще более суровый вид, чем обыкновенно. Войдя в залу, он изумился, видя, что какой-то незнакомец фамильярно держит девушек за руки. Изумление солдата было вполне понятно. Он не подозревал, что миссионер спас жизнь сестер и пытался спасти его самого.
Среди бури и волн у Дагобера, цеплявшегося за скалу, не было возможности разглядеть, кто помог девушкам и пытался помочь ему взобраться на утес. Придя в замок и увидав Розу и Бланш, он от усталости, волнения и от раны потерял сознание и не успел заметить миссионера.
Ветеран начал уже хмурить свои густые седые брови под черной повязкой при виде такого фамильярного обращения, но девушки, заметив своего друга, с чисто дочерней любовью бросились в его объятия. Но как он ни был тронут, он все-таки искоса поглядывал на Габриеля, который стоял так, что он не мог хорошо разглядеть его лица.
- Ну, как твоя рана? - спросила Роза. - Нам сказали, что опасного ничего нет.
- Тебе еще больно? - прибавила Бланш.
- Да нет, деточки... Только этот деревенский лекарь обмотал меня всеми этими тряпками... право, если бы моя голова была изрублена саблей, больше бы перевязывать ее не пришлось! Меня приняли за неженку, а между тем это просто белая рана, и мне очень хочется... - и солдат тронул рукой голову.
- Оставь, пожалуйста! - воскликнула Роза. - Как ты неблагоразумен... словно маленький!
- Ну, ладно! Не бранитесь... будь по-вашему... придется носить эту повязку... - Затем, отведя девушек в угол комнаты, он их спросил, указывая глазами на молодого священника: - А это что за господин? Он держал вас за руки, когда я вошел... священник ли он?.. Видите, деточки... с ними надо быть поосторожнее... потому что...
- Да ты знаешь, что если бы не он, то тебе не пришлось бы обнимать нас, - воскликнули Роза и Бланш, - ведь он нас спас!
- Как! - воскликнул солдат, выпрямляясь, - это он... наш ангел-хранитель?
- Без него мы бы погибли сегодня в море!
- Как! это он... он?
Дагобер не мог больше ничего выговорить. Он подбежал к миссионеру и со слезами на глазах, протягивая к нему руки, воскликнул с необыкновенным волнением:
- Месье... я вам обязан жизнью этих детей... я знаю, как я вам обязан... я ничего не говорю... нечего сказать... - Вдруг его точно осенило воспоминание, и он прибавил: - Но позвольте... подождите... когда я цеплялся за утесы, чтобы волны меня не унесли... не вы ли это протянули мне руку?.. Ну да, да... это были вы... я узнаю вас... то же юное лицо... белокурые волосы... Конечно, это были вы!
- К несчастью, силы мне изменили: я не смог удержать вас, и вы упали снова в море.
- Я не знаю, как вас и благодарить, - с трогательной простотой продолжал Дагобер. - Тем, что вы спасли этих девочек, вы сделали для меня больше, чем если бы спасли меня самого... Но какая храбрость!.. Какая отвага! - с восторгом повторял солдат. - И такой юный при этом... с лицом девушки.
- Как! - воскликнула Бланш, - наш Габриель помог и тебе?
- Габриель? - спросил Дагобер, обращаясь к священнику. - Вас зовут Габриелем?
- Да.
- Габриель, - повторил солдат с изумлением. - И вы священник? прибавил он.
- Да, священник, миссионер.
- А кто вас воспитывал? - спрашивал солдат.
- Добрейшая и благороднейшая женщина, которую я почитаю за лучшую из матерей!.. Потому что она пожалела меня, покинутого ребенка, и воспитала, как сына!
- Это Франсуаза Бодуэн, не так ли? - сказал растроганный солдат.
- Да! - ответил, в свою очередь, изумленный Габриель. - Но как вы могли это узнать?
- Жена солдата? - продолжал Дагобер.
- Да... отличного человека, который из преданности к командиру по сей день живет в изгнании... вдали от жены, от сына - моего славного приемного брата... я горжусь, что могу называть его так!
- Мой Агриколь... моя жена!.. Когда вы их покинули?
- Как!.. вы отец Агриколя?.. Боже, я не догадывался, как ты ко мне милостив!.. - воскликнул Габриель, молитвенно складывая руки.
- Ну, что же с моей женой, с моим сыном? - дрожащим голосом спрашивал Дагобер. - Давно ли вы имели о них известия? Как они поживают?
- Судя по тем известиям, какие я имел три месяца тому назад, все хорошо.
- Нет... уж слишком много радостных событий... право, слишком много! воскликнул Дагобер.
И ветеран, не будучи в силах продолжать дальше, упал на стул, задыхаясь от волнения.
Только теперь Роза и Бланш вспомнили о письме их отца относительно покинутого ребенка по имени Габриель, взятого на воспитание женой Дагобера. Они дали теперь волю своему ребяческому восторгу.