- Да, деточка, он и ваш, и мой; он принадлежит нам всем!
Затем, обращаясь к Габриелю, Дагобер воскликнул:
- Твою руку... еще раз твою руку, мой храбрый мальчик... Извини уж... я говорю тебе ты... ведь мой Агриколь тебе брат...
- Ах... как вы добры!..
- Еще чего недоставало! Ты вздумал меня благодарить... после всего, что ты для нас сделал!
- А знает ли моя приемная мать о вашем возвращении? - спросил Габриель, чтобы избежать похвал солдата.
- Пять месяцев назад я писал ей об этом... но я писал, что еду один... потом я тебе объясню причины... А она все еще живет на улице Бриз-Миш? Ведь там родился мой Агриколь!
- Да, она живет все там же.
- Значит, мое письмо она получила. Я хотел ей написать из тюрьмы в Лейпциге... да не удалось!
- Как из тюрьмы?.. Вы были в тюрьме?
- Да... я возвращался из Германии через Эльбу и Гамбург... Я бы и до сих пор сидел в тюрьме в Лейпциге, если бы не одно обстоятельство, заставившее меня поверить в существование чертей... то есть добрых все-таки чертей...
- Что вы хотите сказать? - объясните, пожалуйста.
- Трудно это объяснить, так как я сам ничего не понимаю! Вот эти девочки, - и, лукаво улыбаясь, он показал на сестер, - считали, что понимают больше меня... Они меня уверяли: "Вот видишь, нас вывел отсюда архангел, а ты еще говорил, что охотнее доверишь нас Угрюму, чем архангелу"...
- Габриель!.. я вас жду! - послышался отрывистый голос, заставивший миссионера вздрогнуть.
Дагобер и сестры живо обернулись... Угрюм глухо заворчал. Это был Роден. Он стоял в дверях коридора. Лицо его было спокойно и бесстрастно, он бросил быстрый и проницательный взгляд на солдата и обеих сирот.
- Что это за человек? - спросил Дагобер, которому очень не понравилась отталкивающая физиономия Родена. - Какого черта ему от тебя надо?
- Я еду с ним! - грустно и принужденно ответил Габриель. Затем он прибавил, обращаясь к Родену: - Простите, сейчас я буду готов.
- Как, ты уезжаешь? - с удивлением спросил Дагобер. - В ту минуту, когда мы нашли друг друга? Нет, уж... извини... я тебя не пущу, нам надо многое обсудить. Мы вместе поедем... это будет настоящий праздник.
- Невозможно... он старший по званию... я обязан повиноваться!
- Твой начальник? Но одет как буржуа.
- Он не обязан носить духовное платье...
- Ну, а раз он не в форме и раз тут нет полицейских, пошли-ка его к...
- Поверьте мне, что если бы можно было остаться, я бы ни минуты не колебался!
- Действительно, что за противная рожа! - прошептал Дагобер сквозь зубы.
Затем он прибавил:
- Хочешь, я ему скажу, что он доставит нам большое удовольствие, если уедет один?
- Прошу вас, не надо, - сказал Габриель. - Это бесполезно... Я знаю свои обязанности... и согласен во всем с моим начальником. Когда вы приедете в Париж, я приду повидать вас, матушку и брата Агриколя.
- Ну, нечего делать. Недаром я солдат и знаю, что за штука субординация, - с досадой заметил Дагобер. - Надо покоряться. Значит, послезавтра мы увидимся в Париже?.. Однако у вас дисциплина-то строгонька!
- О да! очень строга! - подавляя вздох, сказал Габриель.
- Ну, так поцелуй меня скорее и до скорого свидания: двадцать четыре часа быстро пройдут.
- Прощайте, прощайте, - с волнением говорил Габриель, обнимая ветерана.
- Прощай, Габриель, - прибавили сестры со слезами в голосе.
- Прощайте, сестры! - сказал Габриель и вышел вместе с Роденом, не пропустившим в этой сцене ни слова, ни жеста.
Через два часа Дагобер и сироты выехали из замка, чтобы отправиться в Париж, не зная, что Джальма задержался в Кардовилле, так как раны его были опасны.
Метис Феринджи остался с молодым принцем, так как, по его словам, он не хотел покинуть земляка.
Теперь мы проводим нашего читателя на улицу Бриз-Миш к жене Дагобера.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. УЛИЦА БРИЗ-МИШ
1. ЖЕНА ДАГОБЕРА
Следующие события происходили в Париже, на другой день после того, как спасшихся после кораблекрушения приютили в замке Кардовилль.
Улица Бриз-Миш, упираясь с одной стороны в улицу Сен-Мерри, а с другой, выходя на небольшую площадь Клуатр, имела необыкновенно мрачный и угрюмый вид.
Конец улицы, выходивший на площадь, имел в ширину не более восьми футов и был вдобавок сдавлен возвышавшимися с обеих сторон громадными грязными черными и растрескавшимися стенами. Они были так высоки, что на улицу почти не проникало ни света, ни воздуха. Только изредка, в летние долгие дни попадали туда немногие солнечные лучи, а во время сырой, холодной зимы там клубился ледяной пронизывающий туман, делая совсем темным это подобие колодца с его грязной мостовой.
Было около восьми часов вечера; при бледном сиянии фонаря, красноватый свет которого еле проникал сквозь сырую мглу, два человека, стоявшие у угла одной из стен, обменивались следующими словами:
- Итак, - говорил один, - вы будете стоять, как условлено, на улице, пока не увидите, что они вошли в дом N_5.
- Хорошо.
- И когда они войдут, то, чтобы удостовериться окончательно, вы подыметесь к Франсуазе Бодуэн...
- Под тем предлогом, что мне нужен адрес горбатой швеи, сестры той особы, которой дано прозвище _Королевы Вакханок_.
- Отлично... Кстати ее адрес необходимо получить у Горбуньи. Ведь женщины этой категории, как птицы, снимаются с гнезда и пропадают бесследно...
- Будьте спокойны. Я постараюсь добиться от Горбуньи сведений о сестре.
- А чтобы придать вам бодрости, скажу, что буду вас ждать в кабачке напротив монастыря, где мы и выпьем подогретого винца.