Рассказ Агриколя о красоте и обаянии его покровительницы был, по ее мнению, слишком бледен и не давал понятия об очаровательной девушке, лучше которой Горбунья не представляла себе ничего даже в своих тайных поэтических мечтах.
По странному совпадению, созерцание прекрасного идеала приводило в один и тот же божественный восторг обеих девушек, столь различных между собой, эти два противоположные типа - красоты и безобразия, богатства и нищеты. Отдав невольно дань поклонения Адриенне, Горбунья сделала движение к решетке.
- Что вам от меня надо? - воскликнула, вставая, мадемуазель де Кардовилль с видом отвращения, которого не могла теперь не заметить Горбунья.
Скромно опустив глаза, последняя сказала еле слышно:
- Простите, мадемуазель, за мое внезапное появление, но дорога каждая минута... меня прислал Агриколь!
Назвав кузнеца, Горбунья с беспокойством взглянула на Адриенну, опасаясь, не забыла ли мадемуазель де Кардовилль имени ее приемного брата. Но к своей радости, - она заметила, что имя Агриколя, казалось, уменьшило страх Адриенны, которая подошла к решетке и с ласковым любопытством посмотрела на Горбунью.
- Вы пришли от Агриколя Бодуэна? - спросила Адриенна. - А кто вы такая?
- Я его приемная сестра... бедная работница, живущая с ним в одном доме...
Адриенна как будто старалась собрать свои мысли и, вскоре совершенно успокоившись, сказала с доброй и ласковой улыбкой:
- Это вы посоветовали г-ну Агриколю обратиться ко мне с просьбой о залоге?
- Как, сударыня, вы помните это?
- Я никогда не забываю великодушия и благородства. Господин Агриколь мне говорил с глубокой нежностью о вашей к нему привязанности; я об этом не забыла, и это совсем не странно... Но как вы попали в монастырь?
- Мне сказали, что я найду здесь работу, в которой я, к несчастью, сильно нуждаюсь. Но настоятельница, к сожалению, мне отказала.
- А как же вы меня узнали?
- По вашей красоте, которую мне описал Агриколь.
- Не по этому ли скорее? - показала с улыбкой на свои золотистые волосы Адриенна.
- Надо извинить Агриколя, - заметила Горбунья с полуулыбкой, редкой гостьей на ее устах, - что он как поэт позволил себе, хотя и очень почтительно, описать портрет своей покровительницы... Он не пропустил ни одной черты совершенной красоты.
- Но кто внушил вам мысль заговорить со мной?
- Надежда услужить вам... Вы были так добры к Агриколю, что мне хотелось доказать вам свою благодарность...
- Прекрасно, дорогое дитя, - с непередаваемой грацией заметила Адриенна. - Мне приятно будет удвоить свою благодарность... хотя пока я ничем не могла быть полезна вашему достойному приемному брату, несмотря на мое желание.
Во время этого разговора обе молодые девушки обменялись полным удивления взором. Горбунья не в силах была понять, как могла так выражаться женщина, которую считали помешанной; она удивлялась также тому спокойствию и свободе, с какой она позволяла себе говорить с мадемуазель де Кардовилль, не угадывая, что избранные натуры с доброй душой, к числу которых принадлежала и Адриенна, умеют ободрить людей и заставить их невольно выказать свои достоинства с самой лучшей стороны.
В свою очередь, Адриенна была поражена, что бедная работница, нищенски одетая, умела выражаться таким изящным образом и так кстати. Чем больше она смотрела на Горбунью, тем скорее пропадало первое неприятное впечатление, заменяясь совершенно противоположным чувством. С обычной и быстрой женской проницательностью она успела подметить, что старенький черный чепчик Горбуньи прикрывал роскошные каштановые волосы, блестящие и приглаженные, что худенькие, узкие белые руки, обрамленные изношенными рукавами, были поразительно чисты, доказывая, что врожденные чистоплотность и самоуважение Горбуньи боролись с нуждой из чувства самоуважения. Наконец, в бледности и меланхоличности черт работницы, в разумном, кротком и нежном выражении голубых глаз таилось какое-то грустное, трогательное обаяние, какое-то скромное достоинство, заставлявшее забывать о физическом недостатке. Адриенна поклонялась физической красоте, но у нее был слишком развитой ум, слишком благородная душа и доброе сердце, чтобы она не сумела оценить и красоту нравственную, проявляющуюся иногда у самых несчастных, больных существ. Конечно, подобное суждение было для нее открытием. Богатство и положение держали ее всегда вдалеке от людей того класса, к какому принадлежала Горбунья. Красавица аристократка и несчастная работница изучали друг друга с возрастающим изумлением. Прервав невольное молчание, Адриенна сказала молодой швее:
- Причину нашего взаимного удивления легко отгадать. Вы, конечно, поражаетесь, как это сумасшедшая, если вам сообщили обо мне, может говорить так здраво, а я, - при этом мадемуазель де Кардовилль заговорила в самом сочувственном и как бы почтительном тоне, - я поражена контрастом между благородством вашего языка и манер и тем печальным положением, в каком вы, по-видимому, находитесь. Немудрено, что мое изумление еще сильнее вашего.
- Ах, мадемуазель, - с радостью воскликнула Горбунья, причем глаза ее затуманились слезами счастья. - Значит, это так! Меня обманули: я сама, видя вас, такую прелестную, ласковую и добрую, не в силах была поверить, чтобы такое несчастье могло постигнуть вас... Но позвольте... как вы сюда попали? Как это случилось?
- Бедняжка! - отвечала Адриенна, тронутая вниманием Горбуньи. - А как случилось, что вы с вашим сердцем и умом так несчастны? Но успокойтесь. Не всегда будет так: скоро я и вы, мы займем подобающее нам место. Поверьте, я никогда не забуду, что, несмотря на мучительные заботы, овладевающие вами, из-за безработицы, одна, без средств к существованию, вы подумали обо мне, желая быть мне полезной... И вы, действительно, можете оказать мне большую услугу... я очень рада этому, потому что тогда я еще больше буду вам обязана: вы увидите, как я буду злоупотреблять своей благодарностью... - прибавила Адриенна с прелестной улыбкой. - Но раньше, чем говорить о себе, подумаем о других. Ваш приемный брат в тюрьме?
- Теперь, вероятно, уже нет; благодаря великодушию одного товарища, вчера его отец внес залог и его обещали освободить сегодня же... Но я получила от него письмо еще из тюрьмы, где он пишет, что имеет сообщить вам нечто очень важное.
- Мне?
- Да, вам. Каким образом может Агриколь, освободившись, передать вам?
- Он хочет что-то сообщить мне! - повторила в задумчивости мадемуазель де Кардовилль. - Не могу себе представить, что бы это могло быть. Но, во всяком случае, пока я здесь, я лишена всякой возможности сноситься с внешним миром. Господин Агриколь пока никак не может меня увидеть. Пусть, значит, он ждет, когда я выйду. Кроме того, надо выручить из монастыря двух бедных сирот... более меня достойных участия... дочерей маршала Симона, задерживаемых здесь насильно.
- Вы знаете их, мадемуазель?
- Господин Агриколь, сообщая мне об их прибытии в Париж, сказал, что им пятнадцать лет и что они поразительно похожи друг на друга... Третьего дня, прогуливаясь здесь, по обыкновению, я увидала у окон разных келий, одной внизу, другой наверху, двух заплаканных девушек, сходство которых между собой и какое-то тайное предчувствие навели меня на мысль, что это те самые сиротки, о которых говорил господин Агриколь и которые заинтересовали меня и раньше, поскольку они мои родственницы.
- Они ваши родственницы, мадемуазель?
- Как же!.. Не имея возможности иначе помочь, я старалась хоть знаками выразить им сочувствие. Их слезы и унылый вид прелестных лиц ясно убедили меня, что они такие же невольные пленницы в монастыре, как я в больнице!
- Я начинаю понимать... вы жертва семейной злобы.
- Какова бы ни была моя участь, я заслуживаю меньшего сожаления, чем двое детей... Их отчаяние меня очень тревожит... Кажется, больше всего их мучит разлука... Из немногих слов, сказанных мне сейчас одной из сирот, я поняла, что они жертвы злодейского замысла... Но, благодаря вам появляется возможность их спасти. С тех пор, как я здесь, я лишена возможности общения с внешним миром. У меня нет ни пера, ни бумаги. Но если вы будете внимательно меня слушать, то, быть может, мы сумеем бороться против гнусного преследования.
- Говорите же, мадемуазель, говорите!
- Солдат, привезший девушек во Францию, отец Агриколя, здесь?
- Да. Если бы вы видели его гнев и отчаяние, когда исчезли девушки, доверенные ему умирающей матерью!
- Необходимо, чтобы он воздержался от всякого насилия... иначе все потеряно. Вот возьмите это кольцо. - Адриенна сняла с одного из пальцев колечко. - Отдайте кольцо ему и пусть он сейчас же идет... вы запомните имя и адрес?
- Не беспокойтесь, мадемуазель, не забуду. Агриколь только один раз произнес ваше имя, а я не забыла. У сердца есть своя собственная память!
- Я это вижу, милое дитя! Так запомните имя: граф де Монброн...
- Граф де Монброн... Не забуду.
- Это один из моих добрых старых друзей. Он живет на Вандомской площади, в доме N_7.
- Вандомская площадь, N_7. Я запомню.
- Пусть отец Агриколя идет к нему сегодня же. Если его нет дома, пусть подождет. Он должен ему отдать это кольцо в доказательство, что его прислала я, и пусть он ему подробно расскажет обо всем: и о похищении сестер Симон, и адрес монастыря, где их задерживают как пленниц. Обо мне пусть тоже сообщит, что меня заперли в больницу доктора Балейнье... Правда всегда чувствуется: граф ему поверит. Это человек поразительного ума, очень опытный и обладающий большим влиянием. Он тотчас же предпримет необходимые шаги, и завтра, самое позднее послезавтра, я в этом уверена, я и бедные сироты, мы будем на свободе. И все это благодаря вам... Но минуты дороги... торопитесь... Нас могут застать вместе... спешите, дитя мое...
Уже совсем собравшись уходить, Адриенна еще раз обернулась к Горбунье и таким сердечным, ласковым тоном сказала ей, что бедная девушка ни на минуту не усомнилась в искренности этих слов:
- Господин Агриколь сказал мне, что сердце мое стоит вашего: только теперь я поняла, как лестно, как почетно для меня это сравнение... Прошу вас, дайте вашу руку... - Прибавила она со слезами на глазах и протянула сквозь решетку свою прелестную ручку.
Слова и движения Адриенны были полны такого дружеского участия, что Горбунья без ложного стыда вложила свою исхудавшую руку в руку красавицы-аристократки.
Порывом невольного, святого почтения Адриенна поднесла эту руку к своим губам и проговорила: