- Прочтите мне их.
- Я должен прежде предупредить ваше преподобие, что Морок здесь уже два дня.
- Он? - с удивлением сказал аббат д'Эгриньи. - Я думал, что, покидая Германию и Швейцарию, он получил из Фрибурга приказание двинуться на юг. В Ниме, в Авиньоне он мог бы быть очень полезен теперь: протестанты начинают волноваться и возможны наступления католицизма.
- Не знаю, - сказал Роден, - имеются ли у Морока какие-нибудь особенные причины менять свой маршрут, но он утверждает, что просто хочет дать здесь несколько представлений.
- Как так?
- Какой-то антрепренер, проезжая через Лион, пригласил его в театр предместья Сен-Мартен. Условия были очень выгодные, и он, по его словам не решился отказать.
- Пускай, - сказал д'Эгриньи, пожимая плечами. - Но распространением наших книг, гравюр и четок он оказал бы гораздо больше влияния на малоразвитое и верующее население Юга и Бретани, чем здесь.
- Он там внизу со своим великаном. В качестве старого слуги Морок надеется, что ваше преподобие позволит ему поцеловать вашу руку сегодня вечером.
- Невозможно... Вы знаете, как много дела у нас сегодня вечером... на улицу св.Франциска ходили?
- Ходили... Нотариус уже предупредил старого еврея-сторожа... Завтра в шесть часов утра придут рабочие ломать заложенную дверь, и после полутораста лет в первый раз дом будет открыт.
Д'Эгриньи после минутного размышления заметил Родену:
- Накануне такого великого события нельзя пренебрегать ничем... надо все восстановить в памяти. Прочтите мне копию с заметки, помещенной в архив Общества полтораста лет тому назад, относительно господина де Реннепона.
Секретарь достал заметку в одном из отделений стола и прочел следующее:
"Сегодня, 19 февраля 1682 г., преподобный отец Александр Бурдон прислал следующее сообщение с пометкой: Весьма важно для будущего. Из исповеди одного умирающего удалось узнать очень важную тайну. Господин Мариус де Реннепон, один из самых опасных и деятельных вождей реформированной религии, самый непримиримый враг нашего святого Общества, снова вступил в лоно нашей церкви, кажется, только для того, чтобы спасти свое имущество от конфискации, которую непременно вызвало бы его поведение, враждебное религии и достойное проклятия. Было доказано различными членами нашего Общества, что обращение сьера де Реннепона не было искренним и скрывало святотатственный обман, он был сослан на вечную каторгу, а его состояние было конфисковано по указу его величества Людовика XIV (*7). Он избежал справедливого наказания, покончив с жизнью, после чего его труп был брошен на съедение псам.
После этого вступления перейдем к тайне, весьма важной для будущих интересов нашего Общества.
Его величество Людовик XIV в своих отеческих попечениях о нашей святой матери-церкви, а особенно о нашем ордене, пожертвовал все эти конфискованные богатства нам, тем более что члены ордена доказали отступничество сьера де Реннепона... Теперь мы с _достоверностью_ узнали, что из этого имущества у ордена похищена значительная часть: а именно дом на улице св.Франциска за N_3 и пятьдесят тысяч золотых экю. Дом уступлен при помощи ложной продажи, еще до конфискации, на имя старого друга семейства Реннепонов. Но так как он, к несчастью, добрый католик, то придраться нельзя. Через полтораста лет дом этот будет открыт: такова последняя воля сьера де Реннепона, а до тех пор даже дверь в дом будет замурована.
Что касается пятидесяти тысяч экю золотом, то, к несчастью, они отданы в неизвестные руки и тоже в течение полутораста лет на них будут насчитываться проценты, для того чтобы после этого срока они были выданы наследникам де Реннепона и разделены между ними поровну. Сумма, которая в течение этого времени должна образоваться, достигнет громадных размеров: не менее сорока или пятидесяти миллионов туринских ливров.
По неизвестным причинам, указанным в его завещании, сьер де Реннепон скрыл от своей семьи, изгнанной из Франции и рассеянной по всей Европе, вследствие эдиктов против протестантов, куда он поместил эти пятьдесят тысяч. Он приказал только, чтобы его родные, от отца к сыну, передавали строгое повеление всем оставшимся в живых наследникам собраться через сто пятьдесят лет, 13 февраля 1832 года, на улице св.Франциска. Чтобы это не изгладилось из памяти, он заказал какому-то неизвестному человеку, приметы которого, однако, мы знаем, сделать бронзовые медали, на которых выгравировано число и завет, и раздать их всем его родным. Мера эта была тем более необходима, что также неизвестно почему, но на свидание 13 февраля каждый должен явиться лично, и никаких замещений, под угрозой лишения наследства, не допускается.
Неизвестный, на которого возложено поручение раздать медали, человек лет тридцати или тридцати пяти, высокий, гордого вида, грустный. Его густые черные брови очень странно срослись на переносьи. Он называет себя Иосифом, и есть основание предполагать, что это один из опасных и деятельных эмиссаров проклятых республиканцев-протестантов из _семи_ Соединенных _провинций_.
Из предыдущего мы видим, что эта сумма, незаконно переданная в неизвестные руки, ускользнула от конфискации, по которой наш любимый король отдал нам все имущество де Реннепона. Это воровство, чудовищно, и мы должны вознаградить себя за огромный убыток если не теперь, то в будущем. Так как наш орден, во славу Божию и Святого отца, вечен, легко будет, благодаря тем связям, которые у нас-имеются по всей земле, благодаря миссиям и другим учреждениям, уже начиная с настоящего времени следить за потомками семьи Реннепонов из поколения в поколение, никогда не теряя ее из виду, чтобы через полтораста лет, к моменту раздела огромного накопившегося состояния наш орден мог бы войти во владение им, столь изменнически похищенным у нас, войти во владение fas aut nefas, каким бы то ни было способом, хотя бы даже хитростью или насилием; наш орден и не должен поступать иначе в отношении будущих держателей нашего имущества, так коварно и подло отнятого у нас бесстыдным и святотатственным предателем... так как, в конце концов, вполне законно защищать, охранять и возвращать себе свое добро всеми способами, которые Господь дает нам в руки. До полного возмещения наших убытков семья Реннепонов осуждена и проклята, как проклято потомство отступника-Каина, и за ней необходимо следить с исключительной строгостью. Для облегчения задачи нужно ежегодно делать дознания о положении каждого члена этой семьи".
Роден прервал чтение и сказал д'Эгриньи:
- За этим следует ежегодный отчет о положении семьи, начиная с 1682 года до наших дней. Читать его излишне?
- Совершенно излишне, - отвечал аббат, - в этой заметке сказано все, что нужно. - Затем, после минутного размышления, он с гордым торжеством прибавил: - Как велико могущество ассоциации, опирающейся на традиции и вечность!.. Благодаря этой заметке, положенной в наш архив сто пятьдесят лет тому назад, за этой семьей из поколения в поколение зорко наблюдали... Орден не терял ее из виду; всюду следовал за нею, во все концы света, куда разметало ее изгнание... Наконец-то завтра мы получим должное... Несмотря на незначительность первоначальной суммы, теперь она достигла размеров королевского состояния... Да, нас ждет успех... все меры мною приняты... Одно только меня очень тревожит.
- Что именно? - спросил Роден.
- Я все думаю о пояснениях, которых мы не могли добиться от сторожа дома на улице св.Франциска. Пытались его допросить еще раз, как я приказал?
- Пытались...
- И что же?
- И на этот раз, как всегда, старый еврей непроницаем. Он, впрочем, совсем уже впал в детство, да и жена не лучше его.
- Когда я думаю о том, - продолжал д'Эгриньи, - что в течение ста пятидесяти лет, как замурован дом, охрана всегда поручалась семье Самюэль из рода в род, я не могу поверить, чтобы они не знали, кому поручены были деньги и у кого в руках теперь это колоссальное богатство.
- Но вы видели, - отвечал Роден, - из заметок ордена, что, несмотря на многократные попытки проникнуть в тайну, сообщить которую отец Бурдон не мог, сторожа-евреи оставались немы на этот счет. Отсюда нужно заключить, что они ничего не знают.
- А мне кажется это невозможным, так как прадед этих Самюэлей присутствовал при том, как замуровывали дом полтора века назад. Из записей ордена видно, что это был доверенный слуга господина де Реннепона. Исключено, чтобы он не знал очень многого, что должно храниться как предание в этой семье.
- Если бы мне позволено было сделать одно маленькое замечание... скромно сказал Роден.
- Говорите...
- Несколько лет тому назад... на исповеди получены сведения, что капитал существует и достиг громадной цифры?
- Ну да... Это и напомнило преподобному отцу-генералу все это дело...
- Известно также, что, по всей вероятности, никто из потомства Реннепона и понятия не имеет о громадной ценности этого наследства?
- Да, это так, - отвечал д'Эгриньи. - Лицо, подтвердившее этот факт священнику, достойно полного доверия... Недавно оно снова подтвердило свои слова, но... несмотря на все старания, отказало открыть, у кого теперь эти деньги; сказав только, что капитал безусловно в честных руках!
- Значит, самое главное известно! - сказал Роден.
- А кто знает, явится ли завтра этот обладатель денег, несмотря на всю его честность? Я невольно все сильнее и сильнее тревожусь, чем ближе решительная минута. Ах! - продолжал д'Эгриньи после минутного молчания, дело это огромной важности, выигрыш в случае успеха неисчислим!.. впрочем, что же... все, что для этого нужно было сделать... все сделано.
При этих словах д'Эгриньи взглянул на Родена, как бы ожидая подтверждения последних слов. Социус молчал.
Аббат с изумлением взглянул на него и спросил:
- Вы не согласны с этим? Разве можно было решиться на большее? Разве не дошли мы и так до крайних пределов допустимого?
Роден почтительно поклонился, но продолжал молчать.
- Если вы думаете, что что-нибудь упущено, - воскликнул маркиз с тревожным нетерпением, - то скажите... время еще не ушло!.. Еще раз спрашиваю: разве не все сделано, что следовало сделать? Все представители семейства Реннепонов удалены; Габриель явится завтра на улицу св.Франциска единственным представителем и, значит, единственным наследником всего громадного состояния. Так как после его отречения, по статутам ордена, он не может ничем владеть от своего лица, то орден является владельцем всего. Разве можно было устроить лучше? Говорите же откровенно!
- Я не имею права выражать свое мнение, - снова униженно кланяясь, отвечал Роден. - Успех или неуспех ответят за себя вашему преподобию.
Д'Эгриньи пожал плечами и пожалел, что обратился за советом к этой пишущей машине, служившей у него секретарем; по его мнению, у Родена были только три качества: память, скромность и точность.
11. ДУШИТЕЛЬ
После недолгого молчания аббат д'Эгриньи продолжал:
- Прочтите-ка мне сегодняшние донесения о месте нахождения всех обозначенных лиц.