- Как! моя питомица уже встала! Отлично. А я пришел как раз, чтобы дать ей утреннее благословение!..
И Нини-Мельница, раскрыв объятия, двинулся навстречу к Розе, которая, напротив, отступила на шаг.
- Ах, неблагодарное дитя! вы отказываетесь от отеческих объятий?
- Я принимаю их только от Филемона! Вчера я от него получила письмо, бочонок виноградного варенья, два гуся, бутылку домашней наливки и угря. Не правда ли, довольно комичные подарки? Наливку я оставила, а все остальное выменяла на парочку живых голубей и поместила их в комнате Филемона, так что у меня там настоящая голубятня. Впрочем, Филемон возвращается и везет с собой семьсот франков, которые он вытянул у своей почтенной семьи под предлогом, что хочет учиться играть на басе, корнет-а-пистоне и рупоре, что, конечно, придаст ему еще больше обольстительности в свете и поможет подхватить шикозную невесту, как вы говорите, добрый человек...
- Итак, дорогая питомица, мы, значит, пока в ожидании Филемона и его семисот франков станем смаковать домашнюю наливочку!
Говоря это, Нини-Мельница похлопал себя по жилетному карману, где звякнули деньги, и прибавил:
- А я пришел предложить вам скрасить мою жизнь в течение сегодняшнего дня, завтрашнего и даже послезавтрашнего, если у вас расположено к этому сердце...
- Если речь идет о приличных и родительских развлечениях, то сердце мое не говорит: нет...
- Будьте спокойны... Я буду для вас дедом, прадедом... ну, просто фамильным портретом... Вы только послушайте: прогулка, обед, спектакль, костюмированный бал и затем ужин. Устраивает вас это?
- Но только с условием, чтобы захватить и Сефизу: это ее развлечет.
- Идет! возьмем и Сефизу!
- Да что вы, наследство, что ли, получили, пузатый апостол?
- Лучше, о самая розовая из всех Пышных Роз! Меня сделали главным редактором одной церковной газеты... Ну, а так как в этой уважаемой лавочке надо держаться представительно, то я и потребовал месячное жалованье вперед и три свободных дня. Только на этом условии я и согласился разыгрывать святого двадцать семь дней из тридцати и быть скучным и серьезным, как сама наша газета!
- Газета? Вот уж, думаю, забавна будет ваша газета! Она, верно, сама пойдет отплясывать запрещенные па на всех столиках кафе.
- Да... она будет забавная, да не для всех! Это выдумка клерикалов... Денег они не жалеют, только бы газета жгла, кусала, рвала, перемалывала и убивала до смерти!.. Честное слово, я никогда еще не был таким бешеным! прибавил Нини-Мельница, заливаясь смехом. - Я и поливаю открытые раны ядом "первого сбора" и желчью "шипучего первого сорта"!
И в виде заключения Нини-Мельница представил, как хлопает пробка от шампанского, что заставило Розу разразиться смехом.
- И как называется эта газета? - спросила она.
- "Любовь к ближнему".
- Название недурное. В добрый час.
- Подождите. У нее есть и другое название.
- И какое же?
- "Любовь к ближнему" или "Истребитель неверующих, равнодушных, малоусердных и других" с эпиграфах из Боссюе: "Кто не с нами, тот против нас".
- Филемон всегда повторяет эти слова во время драк в Шомьере, когда размахивает своей палкой.
- Это только доказывает, что гений орла из Мо универсален. Я ему одного простить не могу, - зависти к Мольеру.
- Ба! Актерская зависть! - сказала Роза.
- Злючка! - погрозил ей пальцем Нини-Мельница.
- Да, да... А что же наша свадьба с госпожой де-ла-Сент-Коломб?.. Или невеста не торопится?
- Напротив... моя газета мне очень поможет. Только подумайте! Главный редактор... положение блестящее... Духовенство меня поддерживает, расхваливает, тащит вперед, осыпает благословениями. Я подхватываю де-ла-Сент-Коломб... и там начнется жизнь напропалую!
В эту минуту в лавку вошел почтальон и, подавая письмо, проговорил:
- Господину Шарлемань... оплаченное...
- А, это таинственному старичку, со столь необыкновенными привычками. Издалека оно, это письмо?
- Я думаю... оно из Рима... из Италии, - отвечал Нини-Мельница, взглянув на конверт. - А что это за удивительный старичок? - прибавил он.
- Представьте себе, пузатый мой апостол, - отвечала Роза, - старикашку, снимающего во дворе две комнаты... Он никогда дома не ночует, а приходит только иногда на несколько часов и в это время сидит, запершись, совершенно один, никого к себе не пускает и неизвестно что делает.
- Это заговорщик или фальшивомонетчик! - воскликнул, смеясь, Нини-Мельница.
- Бедный старичок! - заступилась матушка Арсена. - Где же его фальшивые деньги? Он всегда расплачивается медяками за редьку и черный хлеб, которые покупает у меня на завтрак.
- А как зовут сего таинственного старца? - спросил Нини-Мельница.
- Господин Шарлемань, - отвечала зеленщица. - Постойте-ка... про волка речь, а волк навстречь...
- Где же этот волк?
- А вот... возле дома... маленький старичок с зонтиком под мышкой.
- Господин Роден! - воскликнул Нини-Мельница и поспешно спустился в лавку, чтобы его не заметили.
Затем он прибавил:
- Так как же его зовут?
- Господин Шарлемань... Разве вы его знаете?
- Какого черта он здесь делает под вымышленным именем? - спрашивал себя вполголоса Жак Дюмулен.
- Разве вы его знаете? - с нетерпением допрашивала Роза. - Почему вы так смутились?
- И этот господин нанимает здесь квартиру и таинственно появляется? допрашивал, все более и более удивляясь, Жак Дюмулен.
- Ну да, - отвечала Роза, - его окна видны из Филемоновой голубятни.
- Скорее, скорее, войдем в ворота, чтобы он меня не видал, заторопился Нини-Мельница.
И, выскользнув из лавки незаметно для Родена, он из ворот пробрался на лестницу, которая вела в квартиру, занимаемую Махровой Розой.