Сефиза, заметив, что угли загорелись, и чувствуя, что голова у нее слегка кружится, подошла к Горбунье и сказала:
- Все готово!..
- Сестра, - сказала приподнимаясь Горбунья, - как мы поместимся? Я хотела бы быть поближе к тебе... до самого конца...
- Подожди, - отвечала Сефиза, - вот я сяду здесь в, головах и прислонюсь к стене, а ты, сестренка, вот здесь приляг... Положи голову ко мне на колени... вот так... дай мне свою руку... Хорошо так?
- Но я тебя не вижу.
- Это и лучше... Говорят, что на одно мгновение... правда, очень короткое мгновение... но мучения все-таки довольно сильные... Лучше если мы не будем видеть, как страдает каждая из нас... - прибавила Сефиза.
- Верно... Сефиза...
- Дай мне в последний раз поцеловать твои чудные волосы, - сказала Королева Вакханок, прижимая губы к шелковистым косам, лежавшим короной над грустным, бледным лицом Горбуньи. - А потом не будем больше шевелиться.
- Твою руку, - сказала Горбунья, - в последний раз... Я думаю, если мы не будем шевелиться... нам недолго придется ждать... Кажется, у меня голова уже кружится, а ты... как?
- Нет... я еще ничего... я чувствую только запах углей... - отвечала Сефиза.
- А ты не знаешь, на какое кладбище нас отвезут? - спросила Горбунья после нескольких минут молчания.
- Нет... почему ты это спрашиваешь?
- Потому что я предпочла бы Пер-Лашез... я была там раз с Агриколем и его матерью... Как там красиво: деревья... цветы... мрамор... Знаешь... мертвецы лучше устроены... чем... живые... и...
- Что с тобой, моя милая? - спросила Сефиза, замечая, что Горбунья начала говорить тише и не закончила речи...
- Голова кружится... в висках стучит... - отвечала Горбунья. - А ты как?
- А я только как будто отуманена... Странно, что на меня... это действует не так быстро...
- Знаешь, ведь я всегда была впереди, - стараясь улыбнуться, заметила Горбунья. - Помнишь, и в школе... монахини говорили... что я всегда впереди... Так же случилось... и теперь...
- Да... но я надеюсь тебя догнать! - сказала Сефиза.
То, что удивляло сестер, было между тем вполне естественным. Как ни истощена была горем и нуждой Королева Вакханок, но она все-таки оставалась сильнее и здоровее своей слабой и болезненной сестры. Немудрено, что угар на нее действовал медленнее.
После минутного молчания Сефиза положила свою руку на голову сестры, лежащую у нее на коленях, и промолвила:
- Ты ничего мне не говоришь... сестра! Ты страдаешь?
- Нет, - слабым голосом отвечала Горбунья. - У меня веки... точно свинцом налиты... Я чувствую какое-то оцепенение... и говорить скоро... не могу... но мне не больно... а тебе?
- Пока ты говорила... у меня закружилась голова... в висках стучит...
- И у меня сейчас стучало... я думала, что умирать труднее и тяжелее...
Потом, помолчав, Горбунья задала совершенно неожиданный вопрос:
- А как ты думаешь... Агриколь обо мне очень пожалеет? Долго не забудет?
- Как ты можешь даже спрашивать об этом? - с упреком отвечала Сефиза.
- Ты права, - тихо отвечала Горбунья, - в этом сомнении проявилось нехорошее чувство... Но если бы ты знала!
- Что, сестра?
Горбунья с минуту колебалась, а потом прибавила с тоской:
- Ничего... К счастью, я знаю, что я ему теперь не нужна... он женился на прелестной девушке... они любят друг друга... и я уверена... что она составит его счастье...
Последние слова Горбунья произнесла уже едва слышно. Вдруг она вздрогнула и дрожащим, робким голосом сказала:
- Сестра... обними меня... я боюсь... у меня в глазах сизый сумрак, и... все кружится передо мной...
И несчастная девушка немного приподнялась, обхватила сестру руками и прижалась головой к ее груди.
- Мужайся... сестра! - слабеющим голосом отвечала Сефиза, прижимая к себе Горбунью. - Скоро конец! - Затем она с завистью и ужасом прибавила: Почему же сестра так быстро потеряла сознание?.. А я еще совсем здорова... голова свежа... Но нет! Это долго не протянется... Если бы я знала, что она умрет раньше меня, я пошла бы и сунулась головой к самой жаровне... да, я так и сделаю, сейчас пойду...
Сефиза сделала движение, желая встать, но слабое пожатие руки сестры удержало ее.
- Ты страдаешь... бедная малютка?.. - спросила Сефиза с дрожью.
- Да... теперь... очень... не уходи... прошу тебя...
- А я ничего... со мной почти ничего не делается... - сказала Сефиза, с гневом глядя на жаровню. - А нет... я начинаю задыхаться, - с мрачной радостью прибавила она. - И мне кажется, голова у меня лопнет... сейчас...
Действительно, ядовитый газ наполнял теперь всю комнату, отравив мало-помалу воздух. Было почти совсем темно!.. Мансарда освещалась только горящими углями, отбрасывавшими кровавый отблеск на обнявшихся сестер. Вдруг Горбунья несколько раз конвульсивно вздрогнула, голова ее откинулась, и она прошептала угасающим голосом:
- Агриколь!.. Мадемуазель де Кардовилль... прощайте... Агриколь!.. Я тебя...
Еще несколько непонятных слов, и она перестала двигаться, а руки, обнимавшие Сефизу, безжизненно упали на тюфяк.
- Сестра моя! - с ужасом воскликнула Сефиза, поднимая голову Горбуньи и заглядывая ей в лицо. - Ты... уже... а я... я-то?
Нежное лицо Горбуньи не казалось бледнее обыкновенного; только полуоткрытые глаза были безжизненны, а на посиневших губах еще блуждала кроткая, грустная полуулыбка, и из них вылетало едва уловимое дыхание... Затем ее губы стали неподвижными, а лицо приобрело ясность великого спокойствия.
- Ты не должна была умереть раньше меня... - говорила с отчаянием Сефиза, покрывая поцелуями холодевшее под ее губами лицо сестры. Подожди... подожди же меня, сестра!
Горбунья не отвечала; голова, которую Сефиза перестала поддерживать, упала на тюфяк.
- Боже мой!.. Клянусь, я не виновата, что мы умерли не разом, не вместе!.. - с отчаянием воскликнула Сефиза, стоя на коленях возле распростертой Горбуньи. - Умерла! - с ужасом повторяла несчастная. Умерла раньше меня... значит, я сильнее... но кажется... к счастью, и у меня в глазах все начинает синеть... О! Я страдаю! Какое счастье... я задыхаюсь... Сестра! - и она обняла за шею Горбунью, - сестра... я здесь... я иду за тобой...
Вдруг на лестнице послышался шум и голоса. Сефиза еще не настолько потеряла сознание, чтобы не слышать этого. Она приподняла голову, продолжая лежать рядом с Горбуньей. Шум приближался. Вскоре у самых дверей послышался возглас:
- Боже! Какой угар!..