Результат всех этих испытаний был рассмотрен в заседании факультета, который определил: "Поелику сим словесное испытание студенту Пирогову на степень лекаря оканчивается и как г. профессор Альфонский словесно донес факультету, что вследствие определения оного факультета от 28 февраля с. г. студент Пирогов сделал в присутствии его, г. профессора, хирургическую операцию "трахеотомика" на трупе весьма хорошо сего же года марта 15 дня; то: 1) взять сведения от г. адъюнкта Терновского о сделанной студентом Пироговым анатомической демонстрации и 2) на основании высочайше утвержденных правил об экзаменах медицинских чиновников, статьи IV, 2 послать его, Пирогова, в Клинический институт университета, дабы он доказал практические свои сведения под надзором директора Института в течение двух недель и обязать по окончании сего срока представить журнал о пользовании им больных, также свидетельство от г. директора, о чем известить (и извещено) г. директора Института проф. Мудрова".
Что касается журнала о пользовании больных, то в "деле" под назв. "Экзамен в лекари" (No 67, т. II, за 1828 г.) имеется несколько историй болезней, "представленных от Николая Пирогова". Из них видно, что П. вел след. больных: 1. Крепостного генеральши Муравьевой, Петра Михайлова, 20 лет; он был болен изнуряющей, нагноительной лихорадкой; поступил в Институт 31 марта 1828 г., пробыл там до 20 мая; ежедневные наблюдения этого больного записаны П. в истории болезни на нескольких страницах большого формата с указанием способов лечения и применявшихся средств; заключительная пометка П. удостоверяет, что больной "чувствует себя лучше". 2. Лекаря Г. Смельского, 25 лет; он страдал психическим расстройством; П. наблюдал его с 19 по 30 апреля 1828 г.; история болезни записана на двух страницах, с указанием применявшихся способов лечения и заключительной пометкой: "лучше себя чувствует". 3. "Крестьянина госп. Серебрякова" (крепостного) Бор. Григорьева, 38 лет, поступившего в Институт 28 апреля и пробывшего там до 18 мая 1828 г.; у него была катаракта; в истории болезни, написанной П. на двух страницах, изложены способы лечения (не хирургического характера) и в заключение отмечено: "в лучшем состоянии" (лл. 80-85). Все истории болезней написаны по-латыни; на всех листах пометка руководителя Института: "представлено от Николая Пирогова". Только на одном листе в истории болезни Михайлова было написано: "представлено от Александра Пирогова"; но прямо по этому имени исправлено-"Николая".
Имеется еще собственноручно написанный П. 12 мая 1828 г. на латинском языке "образец рецепта", подписанный им: "Nicolaus Pirogoff"
(дело No 47, т. I, л. 50).
Директор Института также представил требуемый от него документ:
Свидетельство. Дано сие г. своекоштному студенту медицинского факультета Николаю Пирогову, выдержавшему словесное испытание на степень лекаря, в том, что он, Пирогов, вследствие определения факультета от 8-го числа майя сего 1828 года, с 9-го числа того ж майя и по 23-е число, в течении двух недель находился в Клиническом институте Университета и занимался лечением больных под моим надзором, причем свои практические сведения доказал пользованием больных очень хорошо, в чем свидетельствую. Директор Клинического института Матвей Мудров. 1828 года. Майя 23 дня" (Дело No 67, т. I, л. 67).
В конце мая завершились все испытания новых московских лекарей, назначенных к "путешествию". Попечитель предложил совету университета прислать избранных к 1 июня в Петербург для поверочного испытания при Академии Наук с тем, чтобы они могли прибыть в Юрьев до начала осеннего курса-в августе 1828 г. Но в звании лекаря П. был утвержден значительно позднее. Лишь 28 июля 1828 г. поступило в Отделение врачебных наук [медиц. факультет] сообщение Совета университета от 23 июля за
No 533 о том, что попечитель 4 июля известил Совет (за No 897) об утверждении своекоштного студента медицинского отделения Николая Пирогова в звании лекаря 1-го отделения (Дело No 47, л. 106). В медицинском факультете это было оформлено 28 августа (Дневная записка No 25, л. 107).
Все это не помешало П. отправиться вместе с другими профессорскими кандидатами в Петербург, хотя расписываться ему пришлось в Москве при отъезде званием студента)
Что же я вез с собою в Дерпт?
Как видно, весьма ничтожный запас сведений, и сведений более книжных, тетрадочных, а не наглядных, не приобретенных под руководством опыта и наблюдения.
Да и эти книжные сведения не могли быть сколько-нибудь удовлетворительны, так как я в течение всего университетского курса не прочел ни одной научной книги, ни одного учебника, что называется, от доски до доски, а только урывками, становясь в пень перед непонятными местами; а понять многого без руководства я не мог.
(Недовольство гениального ученого знаниями, вынесенными им из Московского университета, преувеличено. Это видно из приведенных выше сообщений о студенческих полукурсовых и курсовых и лекарских экзаменах П. Его блестящие способности, любовь к науке, обширные знания были замечены уже в его студенческие годы товарищами по университету. Известный впоследствии археолог Н. Н. Мурзакевич (1806-1883) учился в Москве - на Отделении нравственно-политических наук - одновременно с П. Вспоминая выдающихся студентов своего времени, он писал: "На анатомических лекциях знаменитого Лодера указывали на молоденького студента Николая Ивановича Пирогова, уже тогда обращавшего на себя внимание своих сверстников". "Жестокая оценка Н. И. Пирогова, доходящая до сарказма, может быть понята и иначе: это ретроспективное сожаление старика о даром и непроизводительно потерянном времени в молодости" (Н. Н. Бурденко, 1940, стр. 108).
Хорош я был лекарь с моим дипломом, дававшим мне право на жизнь и смерть, не видав ни однажды тифозного больного, не имев ни разу ланцета в руках. Вся моя медицинская практика в клинике ограничивалась тем, что я написал одну историю болезни, видев только однажды моего больного в клинике, и для ясности прибавив в эту историю такую массу вычитанных из книг припадков, что она поневоле из истории превратилась в сказку.
Поликлиники и частной практики для медицинских студентов того времени вовсе не существовало, и меня только однажды случайно пригласили к одному проживавшему в одном с нами доме больному чиновнику. Он лежал уже, должно быть, в агонии, когда мне предлагали вылечить его от последствий жестокого и продолжительного запоя. Видя мою несостоятельность, я, первое дело, счел необходимым послать тотчас же за цирюльником; он тотчас явился, принеся с собою на всякий случай и клистирную трубку. Собственно, я и сам не знал, для чего я пригласил
цирюльника; но он знал уже par distance, (Издалека, не исследуя), что нужен клистир, и, раскусив тотчас же, с кем имеет дело, объявил мне прямо и твердо, что тут без клистира дело не обойдется.
- Пощупайте сами живот хорошенько, если мне не верите,- утверждал он, отведя меня в сторону,- ведь он так вздут, что лопнуть может.
Я, пощупав живот, тотчас же одобрил намерение моего, мною же импровизированного, коллеги. Дело было ночью; что произошло потом с клистиром - не помню; но помню, что больного к утру не было уже на свете.
В благодарность за мои труды вдова прислала мне черный фрак покойного, в который могли бы влезть двое таких, каков я. Этот незаслуженный гонорар был очень кстати; переделанный портным, полагавшим, что я еду открывать острова и земли, фрак этот поехал со мной и в Дерпт и прожил со мною еще там целых пять лет.
Второй и последний случай моей частной практической деятельности в Москве был тоже такой, в котором клистир играл главную роль.
Заболела весьма серьезно чем-то, не знаю, моя старая нянька, Катерина Михайловна; помню, лежит, не двигается, стонет, говорит: "умираю"; не ест, не пьет, не испражняется, не спит, все стонет. Не знаю, что ей там давали из домашних средств, только помощи не было; проходит неделя, другая,- все то же; старуха исхудала, пожелтела,- очевидно, плохое дело. Мне ее ужасно жалко, хотелось бы помочь, но чем руководствоваться? А вот, постой, думаю, ведь она не ходит на низ целых -10-12 дней; дай, поставлю ей клистир.
Предлагаю на обсуждение мой проект моим домашним и самой больной.
- Да, батюшка мой, ведь я ничего не ем, не пью, почти две недели у меня крохи во рту не было.
- Нужды нет, все-таки поставим. ,
- Да как же это? Да кто же поставит? Да где же взять?
-Не беспокойся.
И вот я достаю трубку, варю ромашку с мылом и постным маслом, надеваю преважно фартук, поворачиваю старуху на левый бок и в первый раз в жизни ставлю клистир самоучкою.
Все обошлось благополучно. Клистир вышел потом не один, и-кто мог думать!-моя старая няня с этого же дня начала поправляться, спать, кушать, а дней через 10 была уже на ногах. Вот что значит искренняя любовь и привязанность, руководившие мной в первый раз в жизни и в диагнозе, и в терапии, и в хирургическом пособии при постели больной.
Моя нравственная сторона ехала из Москвы в Дерпт так же мало культивированною, как и научная [...].
У меня не было ни положительной религии, ни руководствующего идеала именно в то опасное время жизни, когда страсти и чувственность начинали заявлять свои права. Но до 18 лет я избежал сношения с женщинами. 16-ти лет, незадолго до отъезда моего в Дерпт, я был только платонически влюблен в дочь моего крестного отца, девушку старее меня. (Крестный отец-С. А. Лукутин; о нем см. еще примеч. 2 к стр. 310; его дочь Наталия, родившаяся в 1808 г., была жива еще в 1892 г. В старости она вспоминала свое близкое знакомство с Пироговым студентом, показывала друзьям листочки, исписанные его почерком. содержавшие разные шарады, загадки, игры.
На одном из них П. написал четверостишие:
Мы в младости златой встречаем все цветочки
И нет нам на пути ни ..., ни ...
А в старости угрюмой и седой
Что шаг, то ...
Никто не мог дополнить стихов П., а Наталья Семеновна прочитала:
Мы в младости златой встречаем все цветочки
И нет нам на пути ни запятой, ни- точки.
А в старости угрюмой и седой
Что шаг, то точка с запятой.
Затем П. предложил другую шараду:
Как л., вы ж.
В жизни суетной такой,
А в моем лишь то предмете,
Что з. е. н. п.
Наталья Семеновна прочитала и это:
Как люди вы живете
В жизни суетной такой,
А в моем лишь то предмете,