Мой покойный отец не раз говорил мне, что менять моей подписи никогда не следует, разве что я имел возможность сам убедиться в том, что я ошибся или поступил сгоряча и необдуманно. В отношении Вашего назначения я был уверен в том, что я поступаю не только вполне справедливо, но и с пользою для государства, и между тем Меня заставили отказаться и уничтожить подпись.
Я этого никогда не забуду, тем более, что я вижу теперь явное недоброжелательство к Вам и даже личный каприз. Вы не должны Меня судить строго, и Я уверен, что Вам понятно Мое душевное состояние".
Я поспешил заверить Государя, что вполне понимаю в какое трудное положение Он поставлен настояниями Графа Витте и {106} даже глубоко благодарен Ему за принятое решение, так как он выводит и лично меня из крайне тягостного положения - рассматривать дела в Департаменте Экономии при отсутствии Министров, а тем более при предвзятом, враждебном отношении ко мне Председателя Совета Министров.
"Мой авторитет в Государственном Совете был бы разом подорван", мне не осталось бы ничего иного, как при первом столкновении самому просить Вас, Государь, сложить с меня исполнение обязанностей не отвечающих пользе дела". Государь горячо поблагодарил меня, крепко обнял меня и просил всегда помнить, что Ему доставит истинную радость, если только у меня будет какая-либо нужда, помочь мне или моим близким. Его последние слова на этот раз были: "Помните, Владимир Николаевич, что двери этого кабинета всегда открыты для Вас по первому Вашему желанию".
На этом кончилась первая пора моего служения на должности Министра Финансов.
Я воспроизвожу все частности пережитых мною обстоятельств не только потому, что они в точности восстановляют. пережитое мною в эту пору, но еще и потому, что в воспоминаниях Гр. Витте, сделавшихся общеизвестными, об них нет ни одного слова. В них говорится только, что моя отставка вовсе не была необходима и даже ничем не оправдывалась. Как будто ничего и на произошло между нами, и не Гр. Витте вынудил мой уход и не принял на себя той исключительной роли, которая описана мною.
Не упоминается там ни одним словом ни о личных столкновениях со мною, ни о возмутительном эпизоде с назначением меня на должность Председателя Департамента Государственной Экономии Государственного Совета. Нет ни одного слова и о собственноручном письме его Государю с протестом против моего назначения. Как будто все это не существовало на самом деле. Такова точность и правдивость этих Воспоминаний.
Все, что мне пришлось вынести в столкновениях с Гр. Витте, и вынужденное оставление мною Министерства, с которым я так сжился за полтора года ответственной работы, тяжело отразились на мне; нервы расстроились, я почти потерял сон и настроение мое было в ту пору самое подавленное. Будущее рисовалось мне в невеселых красках, тем более, что, хорошо зная работу в Государственном Совете, я давал себе ясный {107} отчет в том, что она не даст мне нравственного удовлетворения и ничем не уменьшит тоски бездействия. Особенно болезненно отражались на мне все многочисленные заявления моих недавних сотрудников о том, как тяжело переживают и они расставание со мною и насколько теряют они со мною ту ясность и определенность отношений, с которой они сжились за время совместной нашей кипучей работы.
И теперь, много лет спустя, припоминая пережитое мною в ту пору состояние, я не стыжусь сказать, что я глубоко грустил и никогда впоследствии не испытывал более такой острой боли, какую пережил при первом моем уходе из Министерства Финансов. Я спешил как можно скоре покинуть стены Министерства, где мне было в особенности тяжело потому, что все напоминало прошлое и на каждом шагу мне приходилось встречаться с моими недавними сослуживцами, которые не стеснялись говорить мне, как трудно стало им работать с моим преемником, не дававшим ни на один вопрос прямого ответа и оставлявшего докладчиков в полном недоумении того, что им делать.
Ко мне И. П. Шипов ни с какими вопросами не обращался, но был в личных отношениях крайне предупредителен и все уговаривал, меня не переезжать из Министерства потому, что сам не предполагает занимать казенной квартиры, но еще и потому, что ему совершенно ясно, что он не справится с делом, и мне же придется вернуться на старое место.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
От моей отставки до нового
назначения меня Министром Финансов.
1905-1906.
{111}
ГЛАВА I.
Ухудшение, финансового положения страны. - Обсуждение Финансовым Комитетом представления И. П. Шипова о приостановлении золотого размена. - Мое отрицательное отношение к этому проекту и присоединение Финансового Комитета к моему предложению не торопиться с приостановкой размена и подкрепить золотой фонд небольшим внешним займом. - Данное мне Высочайшее поручение поехать во Францию и сделанное мне Государем заявленье по вопросу об Альжезираской конференции. - Мои переговоры с банкирами в Париже. - Прием у Рувье и оказанная им поддержка. - Прием у Лубэ. - Заключение краткосрочного займа.
Ноябрь 1905-го года прошел сравнительно мало заметно.
Я аккуратно посещал заседания Департамента Государственной Экономии, но они отличались необычною для смутного времени монотонностью. Гр. Витте почти не посещал их. Шипов был почтителен, несловоохотлив и никому не возражал из представителей посторонних ведомств, которые в свою очередь как бы олицетворяли Объединенность Правительства, очевидно сговариваясь между собою вне заседаний Департамента, и последние проходили чрезвычайно бледно и необычайно быстро.
Иной характер имели весьма частые в то время собрания Финансового Комитета, в котором я сохранил звание члена. В этих заседаниях прежний спокойный и согласованный характер сменился чрезвычайно нервным под влиянием резко изменившегося к худшему финансового положения страны.
Собирался Комитет по два раза в неделю, и каждый раз доклады Шипова и Тимашева (по Государственному Банку) носили все более и более мрачный характер. Доходы стали поступать чрезвычайно скудно, под влиянием все разраставшегося революционного и забастовочного движения; сберегательные кассы стали выдерживать систематическую осаду на их средства и {112} каждый день стал давать небывалую до того картину - предъявления требований о выплате вкладов золотом.
Революционная пропаганда делала свое гибельное для государственного кредита и денежного обращения дело. Еще так недавно казавшееся таким солидным и вынесшим с честью военные испытания, наше финансовое положение становилось все более и более шатким.
Государственный Банк вынужден был постоянно увеличивать выпуск кредитных билетов, и эмиссионное право незаметно дошло до своего предела. Министр Финансов, очевидно с ведома Председателя Совета, внес представление о приостановлении размена и проект Указа Сенату об этом, не сопровожденный его почти никакими соображениями, кроме констатирования простого факта - поступил на его рассмотрение в последних числах ноября.
Перед слушанием дела, Граф Сольский пригласил меня к себе однажды вечером и просил высказать откровенное мнение о том, что следует предпринять, чтобы предотвратить предложенную меру, которая казалась ему просто неприемлемою после того, что мы успели справиться с военною неудачею без приостановления размена и не ввели принудительного курса. Я ответил ему, что мое положение, в Финансовом Комитете чрезвычайно деликатное, потому что по опыту прошлого я знаю, что, чтобы я не сказал, я вызову только резкости со стороны Гр. Витте, и всякое мое предложение будет им отвергнуто, как не сомневаюсь я и в том, что И. П. Шипов не решится ни в чем ему противоречить, да и положение самого Комитета таково, что он не может возражать Председателю Совета, у которого одного в руках все нити нашего внутреннего положения, а ключ к надвигающейся финансовой катастрофе находится исключительно в том, чтобы знать, способно ли Правительство справиться с революционным движением или нет.
Если Московское восстание будет подавлено, к чему есть как мне кажется, надежда, то удастся оправиться с движением и в других частях Империи. В таком случае, бессмысленно портить то, что удалось сохранить во время войны, и следует думать о том, как выиграть время, искать например, подкрепления нашего золотого запаса и не страшиться временного усиления кредитного обращения. Если же правительство не видит скорого усмирения восстания, то не останется ничего иного, как ввести принудительный курс, охранить наш золотой запас и сказать прямо и откровенно в Указе о прекращении размена, что все платежи заграницею остаются без изменения и что {113} внутри размен будет восстановлен тотчас по прекращении смуты и восстановлении железнодорожного сообщения.
Сольский просил меня оставить нашу беседу между нами. Третьего декабря я получил приглашение на новое заседание Финансового Комитета.
Началось эта заседание с доклада Шипова, изложенного в самых мрачных красках. По его словам, за одну последнюю неделю убыло золота из внутренних касс Государственного Банка на 200 миллионов рублей. Более половины губернских касс не доставило никаких сведений даже на сентябрь, и все они требуют подкрепления билетной наличности и усиления воинской охраны Казначейства, если только будет прекращен размен на золото, наличность которого у них также настолько мала, что ее хватит лишь на несколько дней.
Министр Финансов заключил свой доклад категорическим требованием прекратить размен и прибавил, что Военный Министр обещает усилить наряд войск, но только в одних губернских центрах, так как по уздам у него нет воинской силы.
Гр. Витте был молчалив и подавлен и заявил только, что он не возражает против предложенной меры, хотя и сознает все ее печальные последствия.
Гр. Сольский перевел разговор на желательность иметь сведения о внутреннем положении и развил мысль о связи денежного обращения с ним и подробно говорил о том, какой вред нанесет нашему кредиту введение принудительного курса. Не получая от Витте прямого ответа на его вопрос, он предложил отложить заседание на один день и вызвать Министра Внутренних Дел П. Н. Дурново, для выслушания его взгляда на этот вопрос. Точно очнувшись от сна, Витте сказал очень резко: "я отвечаю за правительство и не вижу надобности вызывать кого бы то ни было, хотя, скажу, конечно, что с Москвой мы почти справились, и Дурново уверяет меня, что справится и везде, если я ему дам волю, но одними пулями все равно управлять нельзя".
Это замечание дало Гр. Сольскому больше решительности отстаивать свою точку зрения, совпадавшую с тою, которую я ему изложил,- на нежелательность немедленно решать этот вопрос и попытаться спокойно обдумать нет ли какой-либо возможности еще протянуть время и выяснить, как отразится подавление Московского восстания на других частях Империи, захваченных революциею.
Его поддержали почти все члены Комитета. В особенности был настойчив в смысле заявления Гр. {114} Сольского - Фриш и его поддерживали Иващенков и Череванский. Я долгое время в прениях не участвовал и ждал случая высказать мои беглые мысли после других.
Неожиданно для меня, Гр. Витте, сидевший, как раз против меня, протянул мне через стол записку, на которой я, к удивлению моему, прочитал: "Вы видите какой ужас кругом; я совершенно измучен и одинок, мои нервы истрепаны, и голова отказывается соображать. Вы же отдохнули, голова у Вас на плечах и опыт большой, помогите же нам, возьмите дело в Ваши руки".
Я ему тут же ответил, также карандашною запискою (они долго хранились мною), что совершенно не понимаю, в чем может заключаться моя помощь и каким образом могу я быть полезен, отойдя более месяца от дела и даже, не зная как составлен расчет Министра Финансов об истощении эмиссионного права.
Не отвечая лично мне на мою записку, Витте стал более спокойно говорить, что "пожалуй можно и повременить с таким важным решением, пока несколько выяснится внутреннее положение, но это можно сделать только при одном условии, чтобы Финансовый Комитет встал ближе к делу и помог ему в такую минуту, так как лично у него решительно нет времени все делать самому, а Министр Финансов и Управляющий Государственным Банком сами просят, чтобы им помогли, так как он не имеет даже возможности принимать их достаточно часто".
Тут же он предложил Комитету возложить эту обязанность на меня, не поскупившись на самые льстивые эпитеты о моей опытности, знаниях и авторитете в глазах всего ведомства. Его предложение было горячо поддержано всеми членами Комитета, кроме Шидловского, отнесшегося совершенно безучастно к нему. Я всячески отказывался, ссылаясь на то, что нельзя ставить постороннего человека руководить ведомством в такую критическую минуту, но на самом деле, просто желая избегнуть щекотливого положения, не сулившего никаких практических результатов, и только в виду особых настояний Сольского и Фриша согласился попытаться проверить расчеты Министра и, в особенности просмотреть отчетность Департамента Казначейства и доложить мои выводы в ближайшие дни.
Я просил при этом не возлагать этой работы на меня одного, а поручить ее исполнить вместе со мною П. X. Шванебаху, как человеку совершенно свободному от других занятий, - для того, чтобы было меньше личного в моих выводах. На этом все разошлись, постановивши, что через 6 дней - 9-го декабря я представлю все, что успею сделать за эти немногие дни.
{115} На утро ко мне, на Сергиевскую, пришли Шипов и Тимашев. Оба казались совершенно удовлетворенными принятым решением, - первый, как он сам сказал, оттого, что с него снимается ответственность за скверную меру, а последний, оставшийся нисколько минут после ухода Шипова, оттого, что "есть с кем переговорить и посоветоваться потому что Шипов ничего сам не решает, идет к Председателю Совета, сидит у него часами и, не дождавшись приема, возвращается ни с чем".
Свидание мое с Министром Внутренних Дел Дурново, на другой день, выяснило, что Московское восстание в сущности уже ликвидировано, и Министр убежден, что и в других местах он справится без особого труда, если - сказал он - "Витте не будет слушать всяких сплетен разных общественных деятелей и перестанет бороться с восстанием газетными статьями и бесконечными совещаниями с пустыми болтунами".
Работа моя с Департаментом Государственного Казначейства и Государственным Банком выяснила, что за полтора месяца в сущности никакой отчетности в центральном управлении нет из-за почтовой и железнодорожной забастовки и "выводы о денежном обращении, быть может и верные, сделаны относительно всей России на основании данных, полученных из меньшинства казенных Палат.
Отсюда само по себе напрашивалось заключение, что строить выводы для всех местностей по тем, которые захвачены паникою и восстанием, неосторожно, и нужно ждать, когда прояснится горизонт, а пока снабжать кредитными билетами те местности, которые доступны для сообщения, и охранять казначейства в местах наиболее опасного настроения.
Выяснилось также, что много денег требовалось на Востоке для демобилизуемых войсковых частей, в то время, как рядом у других воинских частей были большие излишки, которых они почему-то не хотели сдавать в Казначейства. Bce это, вместе взятое, конечно, было неполно, да и добиться полноты не было никакой возможности в ничтожной шестидневный срок, но общий вывод о том, что спешить с принятием окончательного решения не следовало, был по-видимому; верен и к нему охотно примкнул и Государственный Банк и Департамент Казначейства. Лично Шипов продолжал, однако, считать приостановку размена и расширение эмиссионного права предпочтительным, но по свойству своей натуры избегал определенно высказывать свой взгляд, предоставляя Председателю Совета, или Председателю Финансового Комитета решать, по их {116} усмотрению, и выражая полную готовность выполнить затем самым добросовестным образом их заключение.
Девятого декабря, в пятницу, снова собрался Финансовый Комитет. Я доложил результаты нашего предварительного исследования. Шванебах категорически присоединил к ним свою точку зрения, Шипов продолжал отстаивать свою, с полною правда корректностью, а я развил, в заключение, ту мысль, которую уже сообщил ранее, Графу Сольскому о необходимости не торопиться с приостановкою размена и попытаться подкрепить наш золотой фонд, как основу нашего денежного обращения, хотя бы небольшим внешним займом, который дал бы нам возможность усилить выпуск кредитных билетов без нарушения нашего строгого эмиссионного закона и выиграть время, которое покажет, вероятно, в недалеком будущем, справимся ли мы с революционным движением или нет.
Я аргументировал между прочим тем, что необходимость. внешнего займа вызывается и ликвидациею войны, которая оставит после себя несомненно непогашенные счета, и таким образом, небольшой заем данной минуты служил бы для двоякой цели: не допустить введения принудительного курса, то есть разрушить введенное у нас с таким трудом денежное обращение и получить некоторый аванс в счет неизбежного большого ликвидационного займа.
Moе предложение было горячо поддержано всеми членами Финансового Комитета, без всякого исключения. Даже Н. В. Шидловский присоединился к нему без обычных его оговорок.
Гр. Витте назвал мою мысль блестящей и тут же сказал, что никто, кроме меня, не может исполнить этой задачи, чрезвычайно трудной в эту минуту, потому что Европа крайне встревожена нашею смутою и без особых с нашей стороны усилий, вероятно, не пойдет нам навстречу.
Я доказывал всеми доступными мне аргументами, что это дело не мое, бывшего Министра, а исключительно нынешнего, который один может иметь авторитет в глазах рынка, тем более что мой авторитет уже подорван неудачею попытки начала Октября, после чего положение стало еще менее выгодно для меня оставлением мною поста Министра в первом кабинете новой формации. Меня разубеждали, и мы разошлись, не придя ни к какому решению.
Прошло нисколько дней, вероятно не больше двух-трех. Впервые после нашей размолвки, Витте позвонил ко мне рано утром по телефону и спросил меня: настолько ли я {117} формализируюсь, что он должен приехать ко мне или же он может просить меня приехать к нему по очень важному делу, так как его выезды сопряжены с большим риском.
Я согласился приехать к нему и в тот же день впервые был у него в запасном помещении Зимнего дворца. Он стал всячески уговаривать меня поехать заграницу, помочь Шипову, который прямо заявил ему, что ни в каком случае не возьмет на себя этого поручения и предпочтет подать в отставку, нежели взяться за то, чего не в состоянии выполнить.