Сообщаю товарищам, что скоро, быть может, что-нибудь узнаем, так как жандарм назначил свидание. Отправляюсь в условленный огород, Иду медленно, опираясь на палку. За мной "он".
- Вот 35-ый, дожили таки! иерихонские стены то рухнули!
- Говорите толком, что такое произошло?
{179} - Да что произошло! Очень просто, вся страна отказалась служить правительству.
- Как вся страна? Кто же именно?
- Известно кто: рабочие - те уже завсегда первые в битву, земство, крестьяне, железные дороги, чиновники, словом сказать, все!
- Чего же они требовали?
- Да не хотим, говорят, служить старому правительству, бюрократии, значит, а требуем, чтобы новое было, вроде как от народа.
- Как? и железные дороги, и земство? Вы это наверное знаете?
- Чего не знать? Говорю - вся страна! Не желаем, говорит, служить старому правительству.
- Что ж, вышел указ какой?
- Большой указ, 35-ый! Большие свободы объявлены. И амниссия всем.
- Как амниссия, что такое?
- Да ослободят, значить, всех, в тюрьмах которые. Всех социан-демокрантов приказано освободить.
- Т. е. как социан-демокрантов? (Очевидно, в канцелярии, разбирая "амнисию", начальство толковало, что с.д. подлежать все освобождению. Унтера приняли это на наш счет.) Кого вы называете социан-демокрантами ?
{180} - Политические, значит, которые! Вас, примерно, всех, ну и прочих по России которые.
- Да вы откуда это знаете? Может так болтают только зря?
- Чего зря! Сегодня дежурил в канцелярии, при мне начальство разговор имело: всех, говорят, социан-демокрантов освободят. А нам что! Мы сами рады.
- Что ясе, так вот просто совсем и освободят? Прямо из крепости на волю?
- Да как же иначе? Я уж и не знаю! Сказано ослободить, значит, они ослободить и должны.... Тсс . .. Идите 35-ый, часовой смотрит! Вот тоже псы цепные, своего же брата загрызут!
Мчусь в парламент. В сердце и голове так все и заходило: "отказались служить правительству ... Большие свободы... Амнистия...
Сопоставляешь с заявлениями смотрителя, - ясно, что-то произошло.
В парламенте, оказывается, уже получены из другого источника, тоже от унтера, кое-какие сведения, дополнительные к моим. Кто-то робко говорит : "да ведь это, господа, на всеобщую стачку похоже."
- Ну, уж и выдумали! Это у нас то {181} всеобщая стачка, да еще с земствами, с банками !... Тут что-то не то!
- Чего не то? Что им за расчет выдумывать? Смотрите, они сами вес сегодня какие-то приподнятые, особенно молодые! Ясное дело, была грандиозная стачка, под давлением ее правительство бьет отбой!
Обсуждали, обсуждали, однако решили, что надо постараться еще собрать сведения.
Разошлись по клеткам. Я пошел в клетку М. Ф. Фроленко. Она помещалась в конце, там удобно было говорить с жандармами. Дежурный на галерее, очевидно, очень встревожен. Оглядывается по сторонам, нервно ходит около наших клеток.
Несколько раз останавливается и восторженно смотрит на нас.
- Вы что сегодня, точно именинник, сияете? спрашиваем, улучив момент, когда дежурный на стене пошел в другую сторону.
- Вести уж больно веселые...
- В самом деле? А для кого веселые, для нас, или для вас?
- Да я так полагаю, что ежели для вас веселые, то и для нас тоже.
- Уж будто бы?
- А как же по вашему ? Ведь, чай, у меня {182} родные то есть? А кабы у меня что в деревне было, нешто я бы за двадцать то пять рублей на этой собачьей службе был? Нужда заставляет!
- Так вести то какие?....
- Да ведь вы знаете, нам говорить запрещено, каким то невероятно грустным голосом, даже с дрожью, отговаривается жандарм.
- Говорить запрещено? Вот видите, сами говорите "собачья служба", т. е. делу то собачьему служите, наше дело считаете своим, а начальство приказывает вам молчать, вы и молчите?
Жандарм все больше и больше волнуется, указывает на часового и уходит.
Через некоторое время снова подходит.
- Вот, верьте совести, уж так бы хотелось вам все рассказать, да право же нельзя - с нас строго взыскивают. Спросите у начальника - он скажет.
- Пойдите вы к чорту с вашим начальником. Мы с народом, а не с начальством. Мы за народ жизнь отдаем - так нам не жалко, а вы боитесь нам хорошее слово сказать.
- Да что сказать? Толком то я объяснить не сумею. Прямо сказать рушится все.
- Что рушится?
- Да бюрократья проклятая,
{183} - И уступает?
- Уступишь, когда за горло так схватили, что дохнуть не дают!
- Стало быть, здорово дуют каналью?
- Ого, аж пыль идет! В хвост и в гриву, с злорадством говорит жандарм.
- А вы и рады?