23 октября было продано свыше 6 млн. акций; телеграфные аппараты, установленные в маклерских конторах, не поспевали сообщать об этих продажах и передавали результаты биржевых сделок с запозданием примерно на два часа. Индекс «Нью-Йорк таймо, отражающий изменения курсов акций 50 крупнейших промышленных и железнодорожных компаний, зарегистрировал падение на 18,24 пункта за один день.
На следующий день, в четверг, 24 октября, шторм разразился с полной силой. За день было продано около 13 млн. акций. В первый час цены на акции падали с катастрофической быстротой. Тысячи спекулянтов были сметены лавиной паники. Огромный зал нью-йоркской фондовой биржи превратился в ад; обезумевшие маклеры с перекошенными от ужаса лицами метались во все стороны, размахивая руками и испуская дикие вопли. В маклерских конторах всех крупных городов толпились взбудораженные клиенты, лихорадочно пытавшиеся сбыть свои акции, пока за них можно было хоть что-нибудь выручить.
Вскоре после полудня Чарльз Митчелл из «Нэйшнл сити бэнк», Альберт Уиггин из «Чейз нэйшнл бэнк» и еще, два крупных банкира примчались в контору компании Дж. П. Моргана и заперлись в кабинете Томаса Ламонта. Через несколько минут они приняли решение сложиться вместе с еще одним финансистом и создать фонд в 240 млн. долларов для скупки акций. Таким путем они рассчитывали замедлить бурный темп продаж и восстановить на мятущейся бирже хоть видимость порядка.
Президент Гувер, сидя у себя в Белом доме, по телефону поддерживал непрерывную связь с Ламонтом. Он обратился к американскому народу с заявлением, в котором говорилось, что «основные элементы нашей экономики, то есть производство и распределение товаров, покоятся на прочной и многообещающей основе».
Однако ни многомиллионный фонд, созданный банкирами, ни оптимистические заявления президента не смогли предотвратить крах. Катастрофическое падение биржевых цен продолжалось. 29 октября растаяли в воздухе ценности, составлявшие еще сотни миллионов долларов, и было продано рекордное число акций — 16 410 030.
Воздушный замок, построенный из кредита, спекуляции, бумажных ценностей и биржевых комбинаций, разлетелся впрах. Катастрофа породила панические слухи: «Все банки лопнули! Правительство отдало распоряжение закрыть фондовые биржи! Двадцать банкиров покончили самоубийством! Возмущенная толпа движется на Уолл-стрит!»
Разразилась великая паника.
«Коммершэл энд финзншэл кроникл» писала 2 ноября 1929 г.: «На этой неделе мы были свидетелями величайшей биржевой катастрофы в мировой истории».
Но это была отнюдь не просто биржевая катастрофа. Это была мировая катастрофа. Эра дутого послевоенного процветания и устойчивости пришла к концу. Наступил небывало суровый экономический кризис, быстро охвативший весь земной шар.
Экономическая катастрофа, обрушившаяся как ураган на Америку, Европу и Азию, сопровождалась безработицей, голодом, обнищанием и деморализацией масс. Крупные финансовые и промышленные компании разорились до тла; миллионы мелких вкладчиков потеряли все свое достояние; рабочих выбрасывали на улицу. Массы голодали, а фрукты топили в море, зерно гноили в силосных ямах, кофе сжигалось в топках, а скот резали и зарывали в землю. Народы были не в состоянии платить за все то, что очи производили в таком изобилии. Вся система распределения рухнула.
В начале 1932 г. бывший министр финансов США Эндрю Меллон, которого президент Гувер назначил послом в Англию, заявил в речи, произнесенной на обеде в лондонском клубе Пилигримов; «Я считаю, что нет такого средства, которое могло бы быстро и эффективно устранить зло, поразившее весь мир, но я не разделяю и того мнения, что наша социальная система порочна в своей основе».
Знаменитый американский стальной магнат Чарльз М. Шваб выразил иные чувства, обуревавшие деловые круги. «Я боюсь, — сказал он. — Каждый из нас боится».
На втором году великого кризиса известный американский писатель Теодор Драйзер писал в своей книге «Трагическая Америка»:
«Мне приходилось много слышать и читать о нынешней жизни, но мне хотелось и лично познакомиться с некоторыми конкретными сторонами жизни в условиях существующей у нас экономической системы… Я побывал в горняцких поселках западной Пенсильвании… и увидел там невообразимую нищету. Шахтеры зарабатывают от 14 до 24 долларов за две недели работы… Питаются они отвратительно; я знакомился с их меню. Одним из основных продуктов их питания в то время были листья одуванчика.
Я решил побывать в Пассаике в штате Нью-Джерси, так как он казался мне типичным маленьким промышленным городком… Местный священник рассказал мне, что люди живут здесь по восемь-десять человек в одной-двух комнатах… Он рассказал также, что некоторые рабочие не имеют работы уже больше года; в частности, он говорил об одной женщине, которая, стараясь прокормить свою семью (ее муж сидит без работы), делает искусственные цветы по 15 центов за 24 штуки и зарабатывает этим самое большее 90 центов в день…
3 января 1931 г. 50-летний безработный жестянщик Джемс Голден вошел в булочную в доме № 247 по Монро-стрит и попросил чего-нибудь поесть. Хозяин булочной Розенберг потянулся за буханкой хлеба, но в этот момент Голден упал на пол и умер… 43-летний Джон Питак, живший в доме № 183 по Хай-авеню, отчаявшись найти работу, покончил самоубийством, оставив жену с тремя детьми…»
Писатель Джонатан Нортон Леонард описывал положение пенсильванских шахтеров, выселенных в 1931 г. из домов компании после того, как они проиграли безнадежную и бесполезную стачку, начатую с целью добиться хоть сколько-нибудь сносного уровня заработной платы. Леонард писал:
«Корреспонденты газет… видели тысячи шахтеров, ютящихся в жалких хижинах на склонах гор, по три-четыре семьи в хижине. Питались они листьями одуванчика и корнями сорняков. Больше половины из них болело, но ни один местный врач не хотел помогать им. Все они голодали, и многие умирали от болезней, которые так кстати косят голодающих, чтобы власти имели возможность говорить, что никто не умирает с голоду».
Луиза Армстронг в своей книге «Мы тоже часть народа» описала следующую сцену в деловом центре Чикаго:
«Мы видели, как примерно пятьдесят мужчин дрались из-за корзины отбросов, выставленной из кухни ресторана. Американские граждане дерутся, как животные, из-за отбросов!»
К 1932 г. массы голодающих нищих наводнили всю страну. Десятки тысяч оборванных бездомных детей бродили по сельским районам. В США насчитывалось от 13 до 17 млн. безработных.
Города Америки кишели нищими и изможденными людьми с провалившимися глазами; по ночам эти люди валялись в подъездах, глухих переулках и подвалах или рыскали по помойным ямам в поисках остатков пищи. С каждым днем все длиннее становились очереди за даровым супом; люди молча толпились перед агентствами по найму рабочей силы и перед запертыми воротами фабрик; истощенные мужчины и женщины продавали яблоки с жалких лотков, бесчисленные рабочие бродили от дома к дому, от мастерской к мастерской в бесконечных и безнадежных поисках хоть какой-нибудь работы за любую плату — лишь бы накормить умирающую с голоду семью.
И в каждом штате, как отвратительные язвы на теле страны, вырастали ряды грязных, убогих хижин и шалашей, построенных из толя, ящиков, жести и железного лома; в них жили тысячи разоренных, обнищавших американских семей. Эти свалки живых людей получили название «городов Гувера».
Президент Гувер был обижен на кризис, который он рассматривал как угрозу своей личной репутации «великого правителя». Вначале он пытался убедить американский народ в том, что кризис всего лишь мимолетное явление и что «процветание вот-вот вернется», но это не удалось, и тогда он стал выступать как оракул с прорицаниями, в которых пытался преуменьшить значение катастрофы, поразившей страну.
14 декабря 1929 г. Гувер заявил, что, судя по статистическим данным об объеме розничных покупок, деловая жизнь в США «вернулась в нормальную колею». В марте 1930 г. он объявил, что «в ближайшие два месяца наиболее тяжелые последствия кризиса в области безработицы будут преодолены». Прошли эти два месяца, и 2 мая он выступил с обращением к народу, в котором оказал:
«Мы переживаем одно из тех великих экономических потрясений, которые периодически приносят нашему народу лишения и страдания. Я уверен, что худшее уже позади и что, продолжая действовать дружно, мы скоро добьемся улучшения».
В июле того же года известный адвокат Амос Пинчот вместе с группой бизнесменов посетил Белый дом и потребовал от президента немедленных и чрезвычайных мер для ликвидации быстро растущей безработицы. Гувер слушал их с явным нетерпением. «Господа, — резко заявил он членам делегации, — вы опоздали на шесть недель. Кризис уже миновал».
В течение всего своего пребывания у власти Гувер (предоставлял из правительственных средств огромные займы в помощь банкам, железным дорогам и крупным промышленным концернам, но упорно противился созданию федерального органа для оказания помощи миллионам безработных, бездомных и голодающих американцев.
«Помощь государства, — утверждал Гувер, — будет просто милостыней, вредно отразится на характере американцев и подорвет их резко выраженный индивидуализм».
Сенатор Роберт М. Лафоллет младший протестовал: «В нынешней чрезвычайной обстановке нужно заботиться сначала об облегчении человеческих страданий, а потом уже об интересах богатых плательщиков подоходного налога».
«Это демагогия», — презрительно ответил Гувер…
Горе народа росло, а Гувер составлял хитроумные статистические таблицы и диаграммы, рисующие экономическое положение, создавал комиссии для «изучения» вопроса о безработице и промышленном производстве и периодически созывал конференции мэров, губернаторов и представителей деловых кругов для обсуждения различных сторон кризиса.
В одной частной беседе губернатор штата Нью-Йорк Франклин Делано Рузвельт описывал такое совещание по безработице, происходившее в Белом доме при участии нескольких губернаторов.
«Нас пригласили к президенту на обед, и я поехал туда с женой. В ожидании президента все мы стояли, не шевелясь, вокруг огромного обеденного стола. Гувер опаздывал, и мы стояли недвижно и молча, как каменные изваяния. Такого строгого ритуала нет даже в Букингемском дворце. Г-жа Пинчот, стоявшая по другую сторону стола, подошла ко мне и сказала, что никто не будет в обиде, если я сяду. Но тут подбежал адъютант в расшитом золотом мундире и шопотом попросил ее вернуться на свое место и стоять, пока не придет президент. Когда президент явился и уселся за стол, все заговорили шопотом.
После обеда мужчин пригласили в Красную комнату, а дам — в Синюю. Президент бесшумно вошел к нам в сопровождении своей супруги и поздоровался с каждым из присутствующих, осторожно пожимая руку и произнося при этом шопотом несколько слов. Затем нас загнали, как скот, в концертный зал, и мы уселись на непрочные стулья, вроде тех, какие ставятся на похоронах, когда для некоторых гостей не хватает мест. В дальнем конце зала, отделенные от слушателей огромным пространством сияющего паркета, играли несколько скрипачей, нервно уставясь на адъютантов в полной парадной форме.
Выходя из зала г-жа Рузвельт узнала одного из музыкантов и сообщила об этом мне. Это были первые слова, которыми мы обменялись с ней вслух за весь вечер в Белом доме. Вдруг рядом с ней появился, как из-под земли, еще один раззолоченный адъютант и прошептал, что если она хочет побеседовать со знакомым музыкантом, он может устроить им встречу у самого выхода. Здороваясь с г-жой Рузвельт, музыкант дрожал от страха. Мы вышли ошеломленные. Я не могу припомнить, что именно говорилось за этим обедом о безработице».
Брошенные на произвол судьбы своим правительством, погружаясь все глубже в нищету и отчаяние, американцы постепенно начали действовать самочинно.
То в одном, то в другом штате безработные организовывали «голодные походы» в столицу штата. Во многих городах озлобленные люди объединялись, чтобы помешать выселению своих разоренных друзей и соседей. При распродаже за долги имущества фермеров нередко группа фермеров с мрачным видом окружала аукционера плотным кольцом, не давала никому из посторонних принять участие в торгах, покупала продававшееся имущество за гроши и тут же возвращала его владельцу. Лига борьбы за единство профсоюзов организовала повсюду в стране советы безработных, которые проводили демонстрации, требуя продовольствия, одежды, работы или выдачи достаточных пособий.
Центральные и местные власти принимали суровые меры для подавления растущего возмущения народа. Вооруженные войска и полиция чинили кровавые расправы над демонстрациями голодающих безработных. Репортер газеты «Нью-Йорк уорлд» описал типичный случай разгона демонстрации безработных полицией:
«…Женщин били дубинками по лицу; группы в семь-восемь полицейских избивали подростков; одного старика загнали в парадное и там стали избивать; время от времени его сшибали с ног, тут же поднимали и снова били кулаками и дубинками…
У некоторых сыщиков за ленту шляпы были заткнуты корреспондентские удостоверения; многие не имели значков. Они носились в толпе с криками, избивая тех, кто казался им похожим на коммуниста.
Окровавленных людей втаскивали во временные помещения полицейских участков, и там они валялись на земле, пока за ними не приезжала полицейская карета».
Но ни разнузданная жестокость полиции, ни панические вопли о том, что «коммунистические агенты» подстрекают безработных, ни вопли членов конгресса, требовавших немедленно заключить в тюрьмы или выслать из страны всех «красных»,[50] не могли рассеять собиравшуюся бурю возмущения и гнева.
Всю страну облетел призыв: «Довольно умирать с голоду — боритесь!»
В середине мая 1932 г. 200 безработных ветеранов первой мировой войны в Портленде (штат Орегон) наскоро собрали свои жалкие пожитки и выступили в поход за 3000 миль. Они собирались пересечь весь континент, добраться до Вашингтона и «подать конгрессу ходатайство о немедленной выплате пособий ветеранам». Их выступление послужило толчком к началу совершенно необычайной, стихийной, небывалой в истории США народной демонстрации — походу ветеранов на Вашингтон.
После двух с половиной лет безработицы и тяжкой нужды возмущение участников войны нашло себе выход; со всех концов страны стали поступать требования, чтобы конгресс утвердил закон о немедленной выплате ветеранам сумм, которые правительство им задолжало по их сертификатам.[51]
Поскольку до каникул конгресса оставалось всего несколько недель, ветераны стали стекаться в Вашингтон, чтобы подать свою «пешую петицию».
Они являлись в столицу поодиночке, небольшими группами и отрядами в несколько сот человек. Многие приводили с собой жен и детей. Они останавливали поезда и заставляли кондукторов сажать их бесплатно. Они добирались с попутными машинами, в товарных вагонах, в набитых битком старых рыдванах. Одна небольшая группа приехала из Аляски, пройдя и проехав более 4000 миль через весь континент. Три ветерана прибыли тайком с Гавайских островов, спрятавшись на пароходе.
Жаркими летними днями и душными ночами по дорогам Америки, через пустыни, горы и равнины, через города и деревни, тянулась в столицу нескончаемая процессия бывших военнослужащих. Не проходило дня, чтобы печать не сообщала о выходе новой партии: 900 человек из Чикаго, 600 — из Нью-Орлеана, 1000 — из Огайо, 700 — из Филадельфии и Кэмдена; 200 делегатов от инвалидов, содержащихся в Национальном приюте для солдат в г. Джонстон, штат Теннесси.