Измена народу совершается самыми разнообразными способами. Угнетение народа путем насилия, террора и инквизиции; эксплуатация, ограбление и разорение миллионов людей; провозглашение деспотических законов и использование судов как орудия подавления; лживая пропаганда, натравливание одной части народа на другую, войны и иные чудовищные деяния современных алхимиков, превращающие человеческую кровь в золото, — все это различные формы измены народу.
А за всем этим кроется отчаянное стремление привилегированного меньшинства сохранить за собой власть и добиваться новых привилегий ценой страданий большинства народа.
Измена народу — не новое дело в нашем мире. Она омрачала собой все известные нам этапы истории человечества. Но теперь, когда народ достиг небывалой мощи, когда его стремление к лучшей жизни уже ничем нельзя заглушить, меньшинство действует все отчаяннее и безжалостнее в своем стремлении поработить большинство. Фашизм и является порождением этой безжалостности и отчаяния. Немецкие граждане, активно выступавшие против гитлеровского режима, были не изменниками, а настоящими патриотами; изменником было гитлеровское правительство.
Настоящая книга рассказывает об измене, совершенной по отношению к американскому народу. Ее нельзя назвать материалом для легкого чтения. Описание преступлений и заговоров против народа глубоко потрясает рядового американца. Тем не менее совершенно необходимо, чтобы американцы уяснили себе, какими методами действовали изменники в прошлом и чем они угрожают нам в настоящее время. От уяснения этого будут в значительной степени зависеть судьбы американской демократии и всеобщего мира.
Я написал эту книгу в надежде, что она поможет американцам понять все это и поднимет их на борьбу против растущей в нашей стране опасности.
…Отдай мне тех своих сынов,
Кто беден, кто устал, кто крова не имеет, Кто изнемог в борьбе с житейской суетой, Чья грудь без воздуха день ото дня слабеет. Зажгла светильник я пред дверью золотой.
Спустя год после окончания войны, в одно холодное и пасмурное декабрьское утро, незадолго до рассвета тщательно охраняемое транспортное судно, стоявшее под дулами орудий форта Уодсуорт, подняло якорь и покинуло нью-йоркскую гавань при весьма странных и таинственных обстоятельствах. Даже капитан не знал, куда оно направляется: он получил инструкции в запечатанном пакете, который имел право вскрыть только через 24 часа после отплытия. Место назначения судна было известно лишь нескольким видным деятелям правительства Соединенных Штатов.
Всю эту долгую и беспокойную ночь пирс был оцеплен вооруженными до зубов солдатами. По палубам корабля тоже расхаживали патрули, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками. На корабле находились специальный отряд морской пехоты, несколько представителей министерства юстиции и видный офицер разведки генерального штаба американской армии. Перед отплытием всему экипажу были розданы револьверы…
Корабль вез необычайный груз: 249 уроженцев России, которые были арестованы агентами федеральной полиции во время внезапно проведенных по всей стране облав и доставлены под стражей на остров Эллис для последующей высылки. По словам представителей министерства юстиции, арестованные являлись «руководителями и вдохновителями ультрарадикального движения» и «советскими агентами» и «тайно замышляли свергнуть правительство Соединенных Штатов».
В то время как на тихих улицах еще не проснувшегося Нью-Йорка гасли фонари, корабль с высылаемыми медленно удалялся от маячившей в утренней полумгле статуи Свободы, направляясь в открытое море.
Корабль этот назывался «Буфорд».
Тем читателям, которые уже не помнят крикливых газетных заголовков, возвестивших об отплытии «Буфорда», следует напомнить, что это небывалое плавание имело место не после второй мировой войны, а год спустя после первой.
«Буфорд» отплыл из Нью-Йорка 21 декабря 1919 г.[7]
Мировая война закончилась, но подписание перемирия 11 ноября 1918 г. еще не принесло мира.
В этот долгожданный день, официально ознаменовавший конец казавшегося нескончаемым четырехлетия страданий и разрушений, когда желанное слово «мир» с быстротой молнии облетело всю страну, когда в каждом городе, в каждой деревне улицы оглашались неистовым воем сирен, ревом гудков и звоном колоколов, а десятки тысяч людей плясали от радости прямо на улицах, — в этот день президент Вудро Вильсон, сидя за своим письменным столом в Белом доме, писал торжественное и радостное послание к американскому народу:
«Мои соотечественники! Сегодня утром подписано перемирие. Свершилось все то, за что Америка сражалась. Теперь на нас лежит радостная обязанность — содействовать своим примером, разумным дружеским советом и материальной помощью установлению справедливой демократии во всем мире».
Как в Европе, так и в Америке эти донкихотские высказывания президента Вильсона стали предметом оживленного обсуждения. В декабре 1918 г. сам Вильсон — высокий, тощий, украшенный очками профессор Принстонского университета — прибыл в Европу для участия в Парижской мирной конференции. Истомленные войной массы горячо приветствовали его, как нового Моисея, который поведет человечество в обетованную землю мира и братской любви.
И все же, как это было ни невероятно, прошло несколько недель, и радужные видения, порожденные волшебными словами Вильсона, рассеялись. Их сменили зловещие предзнаменования бурных и трагических событий.
«Теперь ясно, — писал в своем дневнике 3 марта 1919 г. главный советник и ближайший поверенный Вильсона полковник Хауз, — что мир будет не таким, каким он мне рисовался, и не таким, каким ему следовало бы быть после этих ужасных потрясений».
На строго засекреченных совещаниях Большой четверки в одном из кабинетов французского министерства иностранных дел быстро всплыли на свет подлинные цели, за которые гибли миллионы людей, месивших грязь на полях Европы.
Связанные тайными договорами и торговыми соглашениями, горя нетерпением переделить мировые рынки и раскромсать на части Германскую империю, Давид Ллойд-Джордж, Уинстон Черчилль,[8] Жорж Клемансо и Витторио Орландо, не теряя времени, отмахнулись от пышных фраз мирных предложений Вильсона и занялись практическим делом.
«Старые политиканы, которые вели свою политическую игру еще до войны, ставя на карту чужие жизни ради приобретения территории, выгодных рынков, нефтяных месторождений, угольных станций, закабаления туземных народов и поддержания престижа своих империй, — писал известный английский военный корреспондент сэр Филип Гиббс, — теперь расхватывали с кона проигранное немцами, когда их последние козыри были биты, и ссорились из-за дележа добычи».
Разногласия возникли и в связи с другими вопросами, обсуждавшимися на мирной конференции.
Мировая война принесла не только гибель и увечья миллионам людей, разрушения и эпидемии, голод и нищету. Из этой катастрофы родилось гигантское, неожиданное и непредвиденное движение народных масс, которые восстали против страданий и кровопролития, требуя мира, хлеба, земли и ликвидации старого порядка.
«Вся Европа прониклась революционным духом… — писал в секретном меморандуме английский премьер Ллойд-Джордж, обращаясь к мирной конференции. — Массы населения всей Европы поднимаются против существующего политического, социального и экономического порядка».
Как подавить этот «революционный дух» и отстоять статус-кво? Как ликвидировать Советы в Берлине и Гамбурге, в Баварии и Венгрии? Эти вопросы не давали спать парижским миротворцам.
Но важнее всего для них был вопрос о том, как раздавить русскую революцию, которая 7 ноября 1917 г. установила советскую власть.
В полуофициальной «Истории мирной конференции», изданной Британским Королевским институтом международных отношений, говорится:
«Русская проблема оказывала огромное влияние на Парижскую мирную конференцию. Париж нельзя понять, если не помнить о Москве. Большевики и большевизм оказывали огромное влияние на конференцию на всех ее этапах, хотя они там и не были представлены. Россия играла в Париже более важную роль, чем Пруссия».
«Большевизм распространяется, — встревоженно предостерегал мирную конференцию состарившийся «тигр», французский премьер Клемансо. — Он вторгся в Прибалтику и Польшу… Мы получили очень неприятные сведения относительно его проникновения в Будапешт и Вену. Италия тоже под угрозой… Поэтому против большевизма необходимо что-то предпринять!»
И кое-что предпринималось. Хотя мир был уже объявлен, десятки тысяч солдат союзнических войск плечом к плечу с контрреволюционными белыми армиями, во главе которых стояли бывшие царские генералы, продолжали вести необъявленную кровопролитную войну на территории России, стремясь свергнуть молодое советское правительство.
«Большевизм хуже войны», — заявил на мирной конференции председатель Американской администрации помощи (АРА) Герберт Кларк Гувер.[9]
Шестой из 14 пунктов Вильсона требовал «эвакуации всей русской территории» и предоставления России возможности «самостоятельно определить пути своего политического развития и свою государственную политику». Но в Париже Вильсон капитулировал перед сторонниками интервенции. За день до своего отъезда в Америку он заметил: «Я уже сказал, как я поступил бы, если бы решал один. Тем не менее я буду голосовать за то же, за что голосуют остальные».
Вернувшись в Америку, президент Вильсон представил Версальский договор на рассмотрение сената. Не желая признаться ни самому себе, ни другим в провале своей миссии и в том, что условия мирного договора несправедливы, Вильсон ораторствовал:
«Наш путь ясен! Перед нами раскрыто будущее! Все это произошло не по нашему замышлению, а по воле господа, который повел нас на войну… Теперь мы можем итти только вперед с просветленной душой и устремленными ввысь очами, следуя божественному предначертанию».
Но теперь вильсоновское красноречие ни на кого не действовало. Сенатская комиссия по иностранным делам, возглавляемая старым твердолобым изоляционистом Генри Каботом Лоджем, начала кромсать и исправлять мирный договор, сосредоточив основной удар на Уставе Лиги наций.
Ни в Европе, ни в Америке (подписание перемирия не принесло мира.
Пока президент Вильсон разъезжал по стране, произнося страстные речи в защиту своих планов установления всеобщего мира, страну потрясали бурные конфликты и ожесточенная борьба в промышленности.
Наступившее во время войны непрочное перемирие между трудом и капиталом вдруг закончилось. Руководители Американской федерации труда повторяли еще на все лады вильсоновский лозунг «промышленной демократии» и предсказывали наступление «новой эры» для рабочего класса США, как вдруг в основных отраслях промышленности началась бурная кампания, имевшая целью свести на нет уступки, которых рабочие добились во время войны, и подавить профсоюзы.[10]
«Я считаю, что в далеком прошлом существование профсоюзов еще можно было оправдать, — заявил на собрании акционеров председатель правления стального треста «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн» судья Эльберт X. Гэри. — Но… в настоящее время, по мнению подавляющего большинства предпринимателей и рабочих, нет никакой надобности в них… Самое существование и деятельность профсоюзов, по крайней мере в США, наносят ущерб коренным интересам рабочих, предпринимателей и народа в целом».
Газета «Миннесота бэнкер» писала в передовой статье:
«Ценность системы «открытых цехов» с экономической точки зрения не вызывает сомнений… За систему «закрытых цехов» рьяно борется радикальное крыло рабочего движения. Ввести систему «открытых цехов» легче всего путем устранения радикальных элементов из рабочих организаций… а там, где их позиции слишком сильны, добиться этого, в конечном счете, можно лишь путем применения силы».
Председатель «Нэйшнл фаундерс ассосиэйшн» Уильям X. Барр подытожил положение одной выразительной фразой: «Заработную плату военного времени надо ликвидировать!» Но американские рабочие не спасовали перед этим дружным наступлением на их жизненный уровень и на профсоюзы. По стране прокатилась волна забастовок.
В январе 1919 г. в знак протеста против снижения заработной платы забастовали судостроители Сиэттля (штат Вашингтон), а еще через три недели вся жизнь города была парализована всеобщей забастовкой. В последующие месяцы из штата в штат перекатывалась волна забастовок печатников и строителей, телефонисток и железнодорожников, портовых грузчиков, шоферов и текстильщиков. Стачечная волна достигла своей высшей точки в сентябре и октябре, когда работу прекратили почти 350 тыс. рабочих сталеплавильной промышленности и полмиллиона горняков; общее число бастующих в стране перевалило за два миллиона…
«Это не что иное, как открытая и наглая революция», — гласил заголовок одного из сообщений о стачке горняков в декабрьском номере журнала «Эмплойер», органа Ассоциации предпринимателей штата Оклахома, В том же номере журнала ставился вопрос: «Кто причинил Америке больше зла: Гинденбург и Людендорф или Льюис и Фостер?»[11]
Подавление стачек было поручено федеральным войскам, милиции штатов, муниципальной полиции и целым армиям штрейкбрехеров и наемных убийц, состоявших на службе у предпринимателей. Во многих промышленных центрах было объявлено военное положение. В угольных районах происходили ожесточенные бои. В одном таком бою в западной части штата Вирджиния против бастующих горняков, взявшихся за оружие для отпора наемным убийцам, выступавшим в качестве штрейкбрехеров, было направлено около 1500 вооруженных полицейских и 2000 солдат федеральной армии. В жарких схватках при подавлении выступлений рабочего класса были убиты и ранены сотни людей.
Применение после войны насильственных мер с кровавыми последствиями не ограничивалось областью взаимоотношений между рабочими и предпринимателями.
«За этот год (1919), — пишет известный ученый Дюбуа в своей книге «Предрассветная мгла», — крупные и мелкие столкновения на почве расовой вражды происходили в 26 городах США. При этом в Чикаго во время августовского погрома было убито 38 человек, в округе Филлипс штата Арканзас — от 25 до 50 человек и в Вашингтоне — 6 человек».