С милого севера в сторону южную.
Корабли плывут Будто в Индию…
И в памяти проносятся мгновенно
Затерянные где-то во Вселенной
Далекие дремучие века.
Легенда, миф — аккумулированный опыт наших лучших предков.
За последние полвека на Западе часто стали возникать в печати и устно рассуждения, касающиеся проблемы короткой памяти. Люди, охваченные лихорадкой прогресса, отходят с каждым годом все дальше и дальше от накопленного за многие тысячелетия запаса той общей памяти, которую теперь стали называть то генной памятью, то коллективным бессознательным (или подсознательным).
В ряде публикаций прямо ставится вопрос о том, возможно ли полностью разрушить этот запас, хранящийся в неисследованных глубинах нашего мозга, — или, по другому варианту, нашей души. Древняя языческая религия как форма и выражение мироощущения способствовала до распространения христианства сбережению этого запаса, поощряя его сохранность строгими требованиями соблюдения ритуалов, церемониальных и мистериальных действий и, главное, всех предписаний, касающихся личностного и общественного поведения человека, — его отношения к богам и мифам, к жрецам, к членам семьи и рода и т. д. Учение христианства повернуло все это устоявшееся течение в новое русло, хотя все же нельзя не видеть, что оно переняло некоторую часть языческих веропредставлений. К ним, например, относятся культ огня (храмовое и церемониальное возжигание свечей), культ воды (обряд крещения, окропление святой водой), почитание растений (троицыны березки и травы, рождественская елка), поедание жертвенной плоти не только животных (особые праздничные блюда), но даже и человека (причастие «плотью и кровью Господа»).
Существенным является то, что религия, с момента возникновения которой насчитывается всего лишь около двух тысячелетий, во многом подавила древние мифы и связанные с ними поведенческие предписания. Подавила, но не задавила полностью, явным свидетельством чего является вспыхнувшее в ряде христианских стран движение за возрождение язычества. Именно на факт оживления этой глубинной памяти сделал, как известно, главную ставку Гитлер и добился в этом, к сожалению, неслыханного успеха, а это значит, что не следует считать «коллективное бессознательное» навсегда заглохшим и в памяти других народов, о чем и говорят попытки возродить язычество в разных странах, в том числе и в России.
В Индии, которую и в наши дни часто называют страной труднообъяснимых религий (или «страной чудес»), наступление на генную память начало набирать известную силу лишь за последние 150 лет, но не за счет распространения там христианства, почти безрезультатно внедряемого европейскими миссионерами, а за счет гораздо более могущественной исторической силы — капитализма. Вот именно этот процесс постепенно вынуждает индийцев отказываться от некоторых накопленных за многие тысячелетия обычаев, нравов и межгрупповых отношений, ранее признававшихся всеми: в частности, отношений между кастами, обязательности совместного проживания всех поколений одной семьи, необходимости заключения внутрикастовых браков, обычая самосожжения вдов и других издревле сохранявшихся общественных институтов.
Но подобные нововведения нельзя связывать с проблемой воцарения в среде индийцев «короткой памяти», ибо эти изменения в целом почти не касаются духовной и повседневной жизни народных масс, корни которой надо искать в глубине давно миновавших эпох. И память об этих корнях, как и привязанность к ним, поддерживалась из века в век и продолжает поддерживаться и в наши дни постоянно и повсеместно проявляющимся воздействием на души людей. Оно выявляет себя в воспитании детей, в выступлениях бесчисленных групп уличных сказителей и актеров, в словах и молитвах храмовых и домашних жрецов-брахманов, в традиционных произведениях скульпторов и мастеров художественного ремесла. Огромную роль для сохранения народной памяти играют постоянно повторяющиеся пересказы и изображения ряда эпизодов из великих эпических поэм «Махабхараты» и «Рамаяны», время сложения которых до сих пор не установлено наукой (по разным подсчетам — III–II тыс. до н. э.). Их называют бессмертными творениями человеческого духа, и многие ученые сходятся во мнении, что они создавались многими поколениями народных сказителей: в предлагаемой книге читатель встретит рассказы о величии и доблести героев этих поэм и об их неустанной борьбе с темными силами зла и несправедливости, а также о поддержке богами их усилий.
Вся книга составлена из очерков-рассказов, посвященных разным сторонам жизни и истории многонационального индийского народа и хранимому им культурному наследию далеких предков. Один из таких рассказов я озаглавила «Живучесть пережитков», так как полагаю, что под знаком этих слов протекает жизнь значительной части миллиардного населения Индии.
Останавливаясь в тексте на одной из важнейших проблем истории, а именно на исходе из Приполярья предков всех индоевропейских народов[1], в том числе арьев и славян, я уже не в первый раз попыталась привлечь внимание читателей к поразительному факту сходства древнего языка арьев, санскрита, со славянскими языками; это сходство прослеживается гораздо шире (например, в русском языке), чем в любом другом языке индоевропейской семьи.
Значительная часть очерков-рассказов книги посвящена богам индуизма — той социально-религиозной системе, в которой издревле сосуществуют две основные ее составляющие: ведизм арьев — племен, относящихся к европеоидному (северному, «арийскому») расовому типу, и многобожие доарийского населения, относимого антропологами к негро-австралоидной расе. Большинство наших читателей еще не имело широкой возможности познакомиться с обликами и функциями «белых» и «черных» богов, объединенных в едином пантеоне религии индуизма; поэтому немалое место в книге отводится аналитическому разбору этих вопросов, а также описанию образов таких божеств в храмовых скульптурах и народном искусстве.
Поскольку арьи пришли в Индию в III–II тысячелетиях до н. э. с земель Восточной Европы, то немалый интерес исследователей вызывают проблемы их давнего соседства с предками славян, в силу чего в книге приведены примеры следов славянского язычества, сохраняющегося в индуизме.
Индию часто называют музеем под открытым небом, о чем я не раз упоминала в своих публикациях, отрывки из которых составили часть содержания данной книги. Надо заметить, что указанное название следует относить не только ко множеству великолепных памятников архитектуры и искусства, но и к тому малоизвестному европейцам образу жизни народа этой страны, его мироощущению, поведенческим нормам, необычной одежде и разнообразию внешнего облика, — словом, ко всему тому, что служит прямым указанием на длительный процесс смешения древнейших расовых типов.
В заключение повторю здесь слова своего убеждения в том, что «сколько бы ни писали об Индии — все будет мало». Поэтому хочется выразить надежду, что читатель, ознакомившийся в свободную минуту с этой книгой, ощутит желание поглубже узнать яркую и такую своеобразную культуру этой страны и возьмет в руки другие исследования и рассказы о ней или захочет осмотреть индийские коллекции наших музеев.
Вы приезжаете в любой большой индийский город — пусть это будет Дели, — выходите из поезда и, если вы человек новый и непривычный, сразу теряетесь и не понимаете, что ж дальше-то делать Ваши чемоданы подхватывает кто-то с номерным знаком на ремне — ну, думаете, может быть, и впрямь носильщик, — нагромождает их себе на голову, будь их хоть десять, и убегает. Вы сразу теряете его из виду Даже не пытайтесь его разыскать, это невозможно. Он сам вас будет встречать у стоянки такси, захватив уже для вас машину, и радостно улыбнется, когда вы наконец его там обнаружите.
А вокруг на перроне кипит толпа, огромная, яркая, как движущаяся клумба или цветущий сад. Пестро, разноцветно, разнообразно. Мужчины в белом, цветастом, клетчатом, полосатом и опять в белом. Их головы или увенчаны тюрбанами, или — что чаще — обнажены, и тогда их черные волосы, смазанные особым маслом, блестят, как антрацит. А женщины одеты в сари таких оттенков, которым и названий не подберешь, — желтых, розово-лимонных, палевых, ало-синих, зелено-оранжевых. И повсюду, как тюльпаны в весенней степи, — носильщики в больших красных тюрбанах.
Кто стоит, кто бежит, кто шествует. Говорят и кричат на всех языках Индии и, конечно, на английском. Теряют и снова находят свои купе, багаж, носильщиков, детей и друг друга. Смеются, возмущаются, машут руками, торгуются с носильщиками. Все суматошно, пестро, оживленно, весело. Повсюду кричат продавцы прохладительных напитков, фруктов и сладостей, гудят паровозы, и вы, растерявшись от всей этой суеты и шума, двигаетесь куда-то, как во сне, пока толпа не выносит вас к уже упомянутой стоянке такси.
И тут вы погружаетесь в поток уличного транспорта, при взгляде на который вас в первую очередь поражают велосипеды. Это что-то неописуемое — индийские велосипеды!
Кто бы мог подумать, что велосипеду свойственны такие особенности! Я несколько раз пристально всматривалась в индийские велосипеды и решительно не видела ничего такого, чем бы они внешне отличались от других велосипедов мира. Все то же самое. Но ни один другой велосипед не согласился бы везти на себе то, что возит индийский.
В Индии очень часто можно увидеть, например, трех взрослых людей на одном велосипеде. Трое — это почти правило. А бывает и пять и шесть. Едут семьями или родственными группами, причем техника размещения всех на одной машине продумана до тонкостей.
Обычно отец сидит на седле. Перед ним на раме помещается один или два члена семьи. К рулю спереди приделана полукруглая корзинка, в которой сидит, поджав ножки, один из младших детей. На багажник, как на стул, садится мать, держа в руках самого маленького. И так семья выезжает в гости, по делам и даже на загородную прогулку.
Поражает выносливость и сила того, кто везет остальных. Ведь такой груз не легко перевозить, нажимая на педали иногда в течение двух-трех часов Работают, работают тонкие темные ноги, работают не переставая. Пирамиды людей передвигаются на двух колесах во всех направлениях под палящим солнцем
Неру как-то сказал, что Индия сейчас переживает век велосипедов. Это удивительно верно. Все городские улицы, все шоссе буквально заполнены велосипедистами.
В Пенджабе (Панджабе) молодые сикхи сушат свои длинные волосы после мытья, разъезжая на велосипедах (сикхи по предписанию своей религии никогда не должны ни бриться, ни стричься). Зрелище это весьма интересное: «чернобородые русалки» проносятся вдвоем или втроем на одном велосипеде, а за ними по ветру полощутся волнистые блестящие волосы. Не можешь не повернуть за ними голову. Оглядываешься и встречаешь мгновенную вспышку белозубых улыбок. И — мимо.
А вот впереди двигается гора корзин, из-под которой неправдоподобно тонкими и слабыми выглядят еле виднеющиеся колеса велосипеда.
Там на велосипеде везут огромный стог сена, а здесь — клетки с курами. Вот проехала конструкция совсем особого рода, состоящая из бидонов и мешков, свисающих до самой земли. Они нагромождены такой сплошной массой, что от самого велосипедиста видны только ноги на педалях да руки на руле
Я бы не удивилась, если бы увидела, что на велосипедах перевозят автомобили и железнодорожные вагоны.
Послушание и преданность этой тоненькой машины своему хозяину уму непостижимы. Она только иногда позволяет себе сломаться. И тогда ее ведут вдоль улицы и ищут глазами дерево, на ветке которого висит старая, почерневшая велосипедная шина. Это не просто шина — это реклама, это вывеска ремонтной мастерской. Тут, под деревом, на земле расположился мастер в окружении паяльной лампы, нескольких заржавленных инструментов, насоса, запасных частей и мальчишек. Он может исправить любое повреждение. Обязательный мальчишка, что дежурит тут же, накачает камеры за монетку в пятьдесят пай-сов, и благодарный за лечение велосипед снова подставит свою спину хозяину, готовый принять на себя любой груз.
Если к этому велосипеду приделать не одно, а два задних колеса и смонтировать на них коляску, то на седле уже окажется велорикша.
Велорикши собираются группами у вокзалов и автобусных станций, у рынков и на больших перекрестках. Они готовы везти кого угодно, сколько угодно и куда угодно, лишь бы заработать несколько рупий в день Сколько раз приходилось видеть, как в коляске сидят две женщины, у их ног — трое-четверо детей, позади, на оси, стоит мужчина, и все это общество везет один безропотный велорикша. На ногах от чрезмерных усилий вздуваются вены, взмокшая рубашка прилипает к лопаткам, голова в тюрбане или платке, как заводная, покачивается взад-вперед, взад-вперед. Везет иногда из одного города в другой, везет и в гору и под гору, везет под солнцем и ливнем.
К чести многих, кого я видела, должна сказать, что обычно все же пассажиры — главным образом мужчины — сходят и идут рядом, если надо въезжать в гору. Но женщины обычно себя этим не беспокоят, а уж рикша и не заикнется об этом сам, если пассажир не находит нужным облегчить его мучительный труд.
Велорикши служат основным видом транспортной связи в подавляющем большинстве индийских городов.
Правда, на улицах больших городов можно видеть и такси, и так называемые скутера — двухместные крытые кабинки, укрепленные на трехколесном мотоцикле Но в провинциальных городах такси вообще, как правило, не существует, да и скутеров или вовсе нет, или есть два-три, и поневоле приходится пользоваться услугами велорикши.
И все же насколько лучше быть велорикшей, чем просто рикшей, рикшей-бегунком Тут слов никаких не найдешь, чтобы рассказать об этом. И особенно страшно видеть, как толстые матроны в золотых браслетах норовят обязательно сесть по две в одну коляску, чтобы не истратить лишнюю монетку на двух рикш. В Дели рикш нет, но в Калькутте, например, очень много.
В этом огромном, с бесконечно запутанными улицами и нечистыми на вид домами городе, который переполнен транспортом и задыхается от смога, тысячи рикш бегают с рассвета до глубокой темноты, встраиваясь в ряды машин, затравленно оглядываясь на их скоростные колеса и металлические тела, которые готовы в любую минуту нанести смертельный удар по мягкому, беззащитному человеческому телу, бегают, заломив локти за спину и судорожно глотая зловонные выхлопные газы, бегают, чтобы заработать на семью, на себя, на жизнь. И за каждый день надо отдать пять рупий хозяину коляски — редкий рикша имеет свою, — и только то, что сможет выработать сверх того, и составит его заработок. Больно на них смотреть…
Но уж если говорить о методах передвижения, то нельзя обойти молчанием два чудесных индийских экипажа — тонгу и икку. Тонга — это две соединенные спинками скамеечки на двух колесах и под навесом. Ее везет небольшая лошадка (лошадки в Индии все небольшие и используются только для городского транспорта). Возница сидит на передке, у ног пассажиров передней скамейки, а если пассажиров только двое, то они размещаются на задней — это более респектабельно, — и он тогда по-хозяйски сам сидит на передней.
На тонге вас трясет и подбрасывает, но вы подняты над уличной толпой и вам все далеко и широко видно. Это славный трудовой экипаж, и вы бываете очень рады, когда видите тонгу и можете не пользоваться услугами велорикши.
А икка — это старинный мусульманский экипаж. Он представляет собой почти квадратную дощатую площадку на двух колесах, посередине которой тоже квадратная, немного приподнятая платформочка. По углам этой платформочки тонкие высокие столбики, несущие на себе маленькую выпуклую крышу, похожую на четырехугольный зонтик. Зачем она нужна, мне понять не удалось. Тень от нее обычно бежит где-то рядом по дороге, так что от солнца она не защищает, да и от дождя она не закрывает, так как и мала, и слишком высока. Зачем она? Кто знает.
Люди сидят на икке кучкой, тесно сбившись на платформочке, и едут под солнцем и дождями кому куда нужно. Этих икк я много видела в старых городах Северной Индии — в таких, как Аллахабад или Лакхнау, где столетиями живут мусульмане.
Тарахтят тонги и икки по мощеным и асфальтированным улицам; с дробным стрекотом катятся скутера; непрерывно звеня, маневрируют велорикши; оглушительно клаксоня, проталкиваются автомобили всех марок и выпусков; мчатся велосипедисты, не соблюдая никаких правил уличного движения (и ничего о них не зная), движется во всех направлениях густая, яркая, многоголосая толпа — такова обычная картина оживленной улицы индийского города. К тому же можно видеть и священных коров, которые то стоят в тени домов, то подбирают фруктовую кожуру, то лежат поперек улицы, то едят что-то у лотков торговцев зеленью.
На улицах вы увидите также волов и буйволов. Белые горбатые волы и черные буйволы честно тянут груженые повозки, работая с рассвета до глубокой ночи. Они отворачиваются от машин и косятся на них большими влажными глазами.
А когда на дорогах темно, их глаза загораются в свете фар как зеленые фонарики. Особенно на ночных шоссе, где густая тьма скрывает все вокруг. Вы едете, и вдруг впереди появляются голубовато-зеленые светящиеся пятнышки, которые покачиваются в воздухе и плывут вам навстречу. А потом фары на миг вырывают из мрака пару волов и повозку, и все это сразу исчезает в темноте, и снова перед машиной только серая полоса асфальта да неясные силуэты развесистых деревьев на фоне звездного неба.
Трогательно выглядят буйвол и вол, впряженные в одну повозку. Они такие разные, что и сравнивать их трудно. Волы обычно белые или с дымчатой подцветкой, как сиамские коты, с ровной шерстью, довольно высокие, с развесистыми рогами и с горбом над лопатками. Это зебу — индийский горбатый вол. А буйволы низкие, коротконогие и широкие. Они обтянуты черной блестящей кожей, как морские львы. На ней растут редкие жесткие волосы. Их рога круто загнуты к шее или закручены, как у баранов, а на лбу кудрявый хохолок, иногда белый.
Глядя, как вол и буйвол вместе тянут одну поклажу, невольно думаешь, что все же «в одну телегу впрячь» можно…
А еще на улицах городов и деревень можно видеть быков. Настоящих быков. Но они в Индии не бодаются. Они очень мирные и спокойно стоят, и никто их не боится и не обходит стороной. Они не превращены в волов только потому, что отданы богу В любой семье человек может дать обет богу Шиве, что пожертвует ему бычка за рождение сына или какое-нибудь другое радостное событие. Некогда, в глубокой арийской древности, быков забивали во время жертвоприношения, но постепенно в Индии убийство любого представителя «коровьего царства» стало считаться грехом более тяжелым, чем убийство человека.
Этому жертвенному бычку ставят на ляжку клеймо в форме трезубца — знака бога Шивы — и отпускают его на все четыре стороны.