Вьетнамская контрразведка безусловно тоже не оставляла этот "казус" без пристального внимания.
Нужные встречи были организованы Норберту в Ханое. Он был принят на высоком уровне, но не помнил с кем, где и зачем встречался. Вьетнамцы только руками развели. "Активная мера" не получилась. Подвел запой немца, расчет на серию статей в "Шпигеле" не прошел. Вышла вторая серия "Осеннего марафона" не в кино, а в жизни. Только, пожалуй, кроме меня и вьетнамских агентов, никто ее не видел.
Была и другая деликатная особенность в деятельности спецслужб: следить за видными представителями интеллигенции, не допускать утечки информации, предупреждать диссидентские выступления и главное - оберегать их добрую репутацию.
Как-то один мой знакомый, сотрудник якобы комитета по культурным связям с заграницей, думаю, из самых позитивных побуждений меня... обескуражил. Он сказал следующее: "Послушайте, вас знают и ценят во Вьетнаме. Вы дружите с самыми знаменитыми писателями, художниками, актерами, часто встречаетесь с ними, вместе проводите многие праздники. Умоляю вас, не задавайте им никаких политических вопросов. Это сможет и им и вам очень навредить".
- А кто вам сказал, что мы вообще говорим о политике, хотя кем это возбраняется? - переспросил я, заняв выжидательную позицию. Я был в трудном положении. Как поступить?
Я почувствовал, что где-то, наверное, бродили или даже сгущались тучи. Кто-то, видимо, желал вбить клин между мной и моими верными друзьями писателями, художниками, драматургами, теми, кого называли "Золотые колокола Вьетнама". Если тучи надо мной, то полбеды. У меня был выход отъезд домой, в Москву. А если над ними? Как им помочь?
Я рассказал об этом инциденте одному из моих друзей, и тот ответил:
- Это уже не в первый раз. "Копали" под нас всегда, теперь, наверное, роют и под тебя. Каждому "овощу" - свое...
Сначала нас пытались дискредитировать спецслужбы французских колонизаторов, затем американских империалистов, в 1975-1979 годах китайские гегемонисты. Да только ли они? Существуют и другие "умельцы".
Возможно, человек, с которым ты общался, действовал из наилучших, но перестраховочных соображений. Не исключается и провокация. Лучше не обрати внимания. Пусть все будет, как прежде. А мы разберемся. Время все раскроет, расставит по местам.
Признаюсь, это был психологически очень трудный момент в моей индокитайской жизни. С помощью друзей - вьетнамских писателей, поэтов, художников - я его пережил, сумел по-новому посмотреть на многие проблемы, о которых просто прежде не думал. Хотя и не мог не догадываться.
- Что такое интеллигенция? - спрашивал Нгуен Туан и сам отвечал: - Это - стержень, сила и совесть нации. Ее могут подрывать как чужие, так и свои. История знала и то, и другое. И если Вьетнам всегда достигал побед в борьбе за свободу и независимость в течение многих веков, то в этом есть и заслуга великих мыслителей Вьетнама от Нгуен Зудо наших дней.
Как многому в Великой Отечественной советский народ был обязан гражданскому и творческому подвигу Константина Симонова, Михаила Шолохова, Ильи Эренбурга, Леонида Соболева, Михаила Луконина и других известных и менее известных литераторов, так и Вьетнам обязан своим "Золотым колоколам" - Нгуен Туану, Суан Зиеу, Нгуен Ван Бонгу, То Хоаю, Чан Ван Кану, Нгуен Динь Тхи и другим. Они тоже сражались за Родину. Своим оружием. Пером и кистью.
Мне было известно, например, что американские и китайские представители служб психологической войны считали одним из своих опаснейших врагов писателя Нгуен Туана и поэта Суан Зиеу. Их произведения были запрещены в Сайгоне и не печатались в 70-х годах в Китае. Причина? Они говорили о глубоком вьетнамском патриотизме, несгибаемом национальном духе, о вере в победу, единство, свободу и независимость Родины.
И я понял: если бы поддался на то "предупреждение", то сколько бы потерял в творчестве и жизни. И Туан бы мне этого не простил...
Я бежал на каждую новую встречу с Туаном, словно чувствовал, что этих встреч остается все меньше и меньше... Я любил Нгуен Туана, знал его многие годы, и он для меня никогда не изменялся. Одним и тем же веселым, добрым светом сверкали из-за очков его глаза. Тот же высокий лоб, обрамленный седыми длинными волосами, ложившимися на воротник его шерстяной рубашки. Те же воинственные усы. Та же обкуренная трубка...
Я готовился к каждой встрече с Туаном, знал его любимые цветы фузунг, которые он называл цветами "прекрасных мгновений". Их чудесные шапки всегда воскрешали его воспоминания о далеких годах. Когда-то с цветами фузунг встречала писателя после возвращения из колониальной ссылки жена. С цветами фузунг он шагал с маленьким сыном, который в 60-х уже был полковником танковых войск ДРВ. Эти цветы фузунг стояли в самодельной вазе из снарядной гильзы, когда он заканчивал "Очерки войны Сопротивления", удостоенные национальной премии по литературе (правительство республики наградило Нгуен Туана орденом Сопротивления I степени). С цветами фузунг я видел Туана вечером 30 апреля 1975 года, когда в честь освобождения Сайгона весь Ханой вышел на улицы. Нгуен Туан стоял в окружении пятнадцати внучат. Он смотрел в небо, которое разрывали огни победных фейерверков.
- Ты знаешь, - как-то сказал мне Нгуен Туан, - я почему-то в мыслях часто возвращаюсь к прошлому, к моей юности. Это было давно. В Ханое в канун нового, 1941 года. Я прибыл в столицу... в наручниках, в арестантском вагоне в сопровождении полицейских. Возможно, кого-то и ожидал новогодний праздник, а я отправлялся в ссылку. Это был мои второй арест по политическим мотивам. В 1929 году пришлось уже отсидеть в бангкокской тюрьме. Как часто в жизни в трудные моменты нам видятся безвыходные тупики, но время и борьба доказывают, что это были не тупики, а лишь крутые и порой опасные повороты. И вновь перед тобой дорога...
Однажды в полицейском участке Нгуен Туану был задан вопрос: "Род занятий?" - "Литератор", - ответил писатель. "Лицо без определенных занятий", - было занесено в протокол.
Порой судьба изощряется в ненависти к человеку, думал тогда, в 1941-м, Туан, и вспоминал старую легенду: "Два мандарина обратились к королю, желая определить судьбу поэта. У этого человека, говорили они, есть два пути: или с нами, или на плаху. Талант не живет в одиночку..." Поэт избрал плаху...
- Правда, до плахи у меня дело тогда не дошло. Но и с "королями" я не пошел, - продолжал Нгуен Туан. - Через несколько дней события резко изменились.
Колониальная администрация, желая успокоить индокитайскую интеллигенцию, чувствуя, что сместились ориентиры, присудила первую премию за книгу "Тени и отзвуки времени". Вскоре я получил не только свободу, но и чек в Индокитайском банке на целых 500 пиастров. По тем временам это была солидная сумма, учитывая, что мешок в сто килограммов риса стоил два-три пиастра. За столько же можно было справить европейский костюм...
Что делать со свободой, я знал, но как поступить с деньгами?.. - Туан улыбнулся в усы. - Решение было найдено. Разыскал одну из своих знакомых известную в те времена певицу - и отправился с ней в банк. Получил деньги, отдал их даме. Прежде, в трудные годы, она не раз помогала мне.
Но вряд ли эти деньги могли покрыть те расходы, которые она несла, оплачивая долги молодого писателя. И есть ли вообще та монета, которой оплачивается признательность и доброта?
- В годы первой войны Сопротивления, - продолжал Туан, - наши дороги разошлись. Я ушел в партизанские районы, а она осталась в столице, не теряя связи с революционерами. Однажды друг привез от нее посылку. Я развернул сверток и обнаружил слиток золота и шелковый платок. Слиток золота? Я отдал его революционной власти. А вот платок... - Туан вытащил его из нагрудного кармана и развернул...
Долго, сосредоточенно смотрел он на причудливые вензеля. Затем сложил платок и спрятал в нагрудный карман.
- Она погибла во время первой войны Сопротивления. Как и при каких обстоятельствах - не знаю. Мне неведомо, где ее могила; но память о ней сохранил навсегда. Я запомнил ее слова: "На Востоке краешком засветилось солнце: заря - это предвестница дня, это путь к дневному курьеру". Сейчас этот дневной курьер несется над всем Вьетнамом.
Однажды Туан пришел ко мне в канун нового года. В коричневой вельветовой куртке, в черной шерстяной рубашке. (Это была его любимая одежда.) Писатель протянул мне свою новую книгу: старый человек должен еще писать и новые книги.
- Читатель видит в нас источник нравственной силы. Он не прощает нам слабых, бездушных строк. Чашечка зеленого чая утоляет жажду, рис кормит человека, а книга насыщает мозг, - говорил мне Туан. Он приобрел известность в литературных кругах в середине 30-х годов. Еще до Августовской революции 1945 года без колебаний включился в революционную борьбу. В 1946-м - в возрасте 36 лет (родился 10 июля 1910 года) стал первым генеральным секретарем Ассоциации литературы и искусства Вьетнама. Его книги и рассказы "Чашка чая из утренней росы", "Без родины", "Храм музыки", "Дух сопротивления ", "Черная река" и многие другие отмечены романтической приподнятостью, отточенностью стиля. В переводах Нгуен Туана Вьетнам "открыл" Чехова, Гоголя... Он - автор статей о творчестве Л. Толстого, Ф. Достоевского...
Когда массированным налетам американской авиации подвергался угольный район Вьетнама - Хонгай, он писал гневные репортажи с места событий для ханойской газеты "Тхонгнят" - "Единство". Как-то я застал Туана за письменным столом. Он заканчивал новеллу "Островной уезд". За окном громыхала гроза. Писатель открыл ставни: "Люблю буйство природы. Дожди вспучивают ручьи и реки, правда, они грозят прорвать дамбы, но зато обновляют землю". Пока Туан заваривал крепкий зеленый чай, я углубился в чтение его новеллы.
Легендарные герои словно восстали из огня туановской водяной бамбуковой трубки - кальяна...
"Гудит северный ветер. Голубоватые блики пламени пляшут на бревнах. Я чувствую, как глубоко в душу мне западают знакомые издавна стихи прославившегося в боях князя Чан Куанг Кхая. Да будет дозволено мне перевести на нынешний наш язык их начертанные старинными иероглифами строки:
Не надо жалеть
ни стараний, ни сил,
чтоб мир вековечный
на нашей земле наступил...
Нгуен Туан не жалел своих сил во имя этой великой цели.
Когда над Винем - главным городом провинции Нгетинь, что лежит примерно в 300 километрах от Ханоя, и днем и ночью патрулировали американские самолеты, Нгуен Туан приезжал на зенитные батареи, в рыбачьи селения и читал бойцам, крестьянам, строителям дорог свои новеллы. Когда в декабре 1972-го стратегические бомбардировщики сбрасывали "ковровую" смерть на Ханой, превращали в руины Кхамтхиен - улицу древних Звездочетов, он писал книгу "Ханой сбивает самолеты". Очерки и новеллы, составившие книгу, - рассказы о людях фронта. Ракетчики и летчики, бойцы ударных строительных бригад и отрядов самообороны... Их подвиги, описанные Нгуен Туаном, вошли в антологию произведений о великих победах Вьетнама.
Как-то премьер-министр Фам Ван Донг спросил Нгуен Туана:
- Скажите, мэтр, что пишете?
Туан хитро улыбнулся и переспросил:
- А что бы вы хотели и стали печатать?
- Все, - ответил Фам.
"В годы мира силы свои напрягай", - повторял Туан слова Чан Куанг Кхая. "Тысячу лет будут озарены светом горы и реки твои". И тут же заметил: "Деревья хотят тишины, но ветер им этого не позволяет". Фам Ван Донгу, талантливейшему человеку и политику, были понятны эти слова...
- Жизнь - как крутая горная дорога, - часто слышал я от Нгуен Туана. Писатель - вечный путник. Он словно поднимается в горы, по крутизне, где надрываются даже идущие без вьюка кони. И как он мечтает тогда о нежном и ласковом море! Пот льет с него градом. Жажда все сильнее. Но помни: чем труднее, тем соленее должно быть питье. Прими крупицу-другую соля, и ровным станет шаг, ноги пойдут бодрей по острым камням, не защемит болью сердце (с солью во Вьетнаме часто ассоциируется понятие воли человека. - М. И.).
* * *
Нгуен Туан ушел из жизни, но не из моей памяти военных лет. И тем, что я прожил в "Метрополе" в номере 112 почти десять лет, я обязан Туану. Он мне как-то в 1967-м сказал: "Если хочешь написать что-либо большое, живи только в номере 112, там Грэм Грин закончил "Тихого американца". Напиши про "Тихого русского". Сможешь?" - "...Пойдет!.." - "Тебе сам Бог велел..."
* * *
Я не встречал более открытого, восторженного и, наверное, ранимого человека среди вьетнамских литераторов, чем Суан Зиеу (Нго Суан Зиеу родился 2 февраля 1917 года в провинции Нгетинь). Один из крупнейших вьетнамских поэтов старшего поколения. Он из той плеяды литераторов, о которых говорят: "В одно прекрасное утро проснулся известным". Это его великоханьские гегемонисты были готовы приговорить к смертной казни за свободолюбивые стихи.