С начала перестройки все, что касается стратегического знания, вообще отторгалось. Истеблишмент стремительно опрощался, освобождался от стратегической миссии, исторической инициативы. Переходил на язык прагматики, общемировых «рыночных панацей».
К 2005 году это безумие, запущенное в 1987 году, как-то «сдулось». Не до конца, конечно, и ни о какой необратимости такого «сдутия» говорить не приходится. Пара—тройка политических пассов — и все это опять «надуется». Да еще как! Но почему же все-таки сдулось?
Потому что «московский райком» почувствовал, что «вашингтонский обком» замыслил недоброе. В том числе и в отношении «райкомовской» элиты. Вроде ты и свой в доску, и по-английски бойко говоришь, и все прочее при тебе — а ты для них все равно «русская нелюдь». Курьезы наподобие того, который случился с Прохоровым в Куршевеле, — это частности. Почуяли же наши — ранее освобожденные от стратегии — элитарии нечто общее. И очень недоброе.
И закрутилась вихрем новая мода. Вместо огульного отрицания всего, что пахнет стратегией, началось огульное же заглатывание всего подряд. В основном — этих самых вирусов и прикрытий. А также вообще словечек. Возник специфический спрос на специфические словечки — главное, чтобы покруче и помоднее.
Где спрос, там и предложение. В страну с презрительными, скучающими и одновременно ждущими лицами один за другим въезжают иноземные корифеи прошлого. Корифеи ждут гонораров (мол, говорят, что эта жуткая Россия — новый Клондайк), но и презирают дающих.
Презирают за все. За то, что эти дающие почему-то все еще считают их корифеями. За то, что эти дающие «ни ухом ни рылом» в том, что им говорят, и говорить можно что угодно. А можно, например, и не говорить, а петь. Что и сделал один из таких корифеев, выступая перед высоким политическим собранием и сказав, что ему проще спеть песню, чем объяснить, что такое демократия (интересно, ему бы могло прийти такое в голову в Оксфорде?).
Невроз имен соединяется с неврозом подходов. Напоминает пока еще не чуму, а грипп. То есть быструю и бесследно уходящую эпидемию.
Вдруг заговорили о будущем. Что говорить о будущем? Да все, что угодно! Это еще одно свойство подобных дискуссий. В плохой актерской массовке, когда ей надо изобразить шум толпы, каждый член массовки говорит очень быстро и не в такт с другими: «Что говорить, когда нечего говорить? Что говорить, когда нечего говорить?» Примерно так же заговорили о будущем. За этим массовочным неврозом маячит одно: невротики не справились с прошлым и теперь хотят говорить о будущем.
Но если нет прошлого — нет будущего. И это все понимают. Чем больше понимают, тем более невнятно говорят о будущем. Но ведь говорят! Бессмертный Шаляпин высказался по сходному в чем-то поводу: «Бесплатно только птички поют»… «Птички» чувствуют, что истеблишмент беспокоится, и поют. Надо — о будущем, надо — о чем-то еще.
Например, можно и о развитии. Надо — так даже и с философской подоплекой. Можно Тоффлера привезти. Тот давно уже надоел и западной публике, и самому себе. Но если привезти, то он зевнет и что-то расскажет: А «пипл» «схавает»…
«Информационное общество, постиндустриальное общество, технотронное общество»… Мало? Пожалуйста — «нетократия». Мало? Можно и другие слова использовать. «Что говорить, когда нечего говорить?»
Я не хочу сказать, что нет постиндустриальных проблем или информационных вызовов. Все это есть. Но есть и другое. Эти самые вирусы и «фигуры прикрытия». А вот чего нет, так это возможности, о которой молил герой Воннегута. Возможности различать.
Года за полтора до атак на башни ВТЦ ко мне приехал высокий американский чин. И стал звать в Спасо-хаус послушать Хантингтона. Чин явно выполнял задание: пусть, русские слушают Хантингтона.
Хантингтон был уныл, изумлен и испуган. Испуган он был тем, что вдруг оказался нужен. И даже понимал, что это не к добру. Про себя он точно знал, что он компилятор. То есть классический академический профессор, который как-то и зачем-то препарировал идеи Тойнби. Он-то их просто взял и препарировал. У него профессия такая. А кто-то сказал: «О! Это-то нам и нужно!» Появился «конфликт цивилизаций».
Его разминали, разминали, разминали… Бац — «найн-элевен»! Горит ВТЦ, и все начинают кричать о «конфликте цивилизаций» и о величии «угадавшего Хантингтона».
Семя упало на хорошо подготовленную почву. Даже Фукуяма (предыдущая «залепуха» с «концом истории») стал фактически каяться и говорить, что конца истории нет, а есть конфликт цивилизаций. На всех конгрессах по контртерроризму людей начали делить на своих и чужих по тому, поддерживают они концепцию «конфликта цивилизаций» или нет. Что сильно напоминало психбольницу.
Ирак — конфликт цивилизаций… Афганистан — конфликт цивилизаций… Всё — конфликт цивилизаций. Ах, нет, забыл, не всё. Босния с Сербией — это не конфликт цивилизаций. Это борьба боснийского (забываем, что мусульманского) «добра» с сербским (забываем, что христианским) «злом».
Но бог с ней, с такой примитивной лживостью. Важнее обсудить лживость более тонкую. Она же — семантическое прикрытие.
Предшественники Хантингтона говорили о цивилизации более или менее уклончиво. Но все же признавали, что это общность, задаваемая религиозной идентичностью. Современная Индия — это индуистская цивилизация? Китай — это… наверное, даосская цивилизация? Или конфуцианская? А со светским населением что прикажете делать? А с межконфессиональным миром в странах, подобных Индии или России?
Игроки, осуществляя семантическое прикрытие, прятали от «лохов» главное. Что там, где есть проект «Модерн», не может быть никаких цивилизаций. Что либо Модерн и нация — либо домодернистские формы идентичности. А поскольку миллиарды людей уже перешли от домодерна к Модерну, то их, видимо, надо вернуть обратно, чтобы создать цивилизации. Ну, так это и называется — архаизация и регресс. А также Контрмодерн.
Однако и это еще не все. Для России цена вопроса намного выше. Россия — это либо больше, чем цивилизация, либо меньше. Она либо имперский (шире — сверхдержавный) конгломерат, либо недостроенное национальное государство.
Но «лохотрон» — он для того и нужен, чтобы не думать, а болтать. «Что говорить, когда нечего говорить»…
Ведущие западные теоретики цивилизаций участвовали в большой интеллектуальной войне. Они эти самые «цивилизационные монады» не выявляли, а конструировали. Их стратегическому субъекту (под названием Британская империя) цивилизационные монады были нужны для того, чтобы «управлять мировым балансом». Потом Рузвельт «похоронил» этот субъект. (Кто-то, правда, считает, что субъект похоронил Рузвельта. Но это экзотическая конспирологическая точка зрения, хотя в целом и не такая уж беспочвенная). Потом появились американские неоконсерваторы.
Почему появились? Потому что американские демократы не смогли справиться с Китаем. Тогда их заменили неоконсерваторами. А неоконсерваторы, появившись на политической сцене, тотчас вынули теорию цивилизаций из пронафталиненного сундука. Обнаружили Хантингтона, слегка отряхнули нафталин — и началось. Они-то знали, что делают. А наши? «Что говорить, когда нечего говорить»…
Сходным образом обстоит дело с пресловутым тоталитаризмом.
Тоталитаризм — это семантический вирус, выведенный в лаборатории Поппера для того, чтобы отнять у Советского Союза победу во Второй мировой войне и дискредитировать коммунизм. Всем понятно, что коммунизм и фашизм диаметрально противоположны. Что коммунисты клялись завершить дело конвента и Великой Французской революции, чтобы двигаться выше по спирали развития, а фашисты хотели вбить в это дело осиновый кол. Но чужаки «впаривают» потому, что им надо. А наши «хавают» потому, что им все равно.
«Постиндустриальное общество»? Ростоу надо было бороться с Марксом. Противопоставить свой подход его формационному и классовому подходу. А противопоставив, еще в него и мину «конвергенции систем» заложить. Чем закончилась конвергенция — мы видим.
Все эти словечки надо не заглатывать, а расковыривать. «Информационное общество»… «Технотронное общество»… «глобализация»…
Глобализация — это интернет и мобильные телефоны? Только идиот и провокатор может подменять социальное качество явления его техническими атрибутами. Глобализуются труд и капитал. Труд движется туда, где больше платят. И — разрушает западную цивилизацию, создавая общеизвестные миграционные феномены. Капитал движется туда, где надо меньше платить за труд. И — добивает западную цивилизацию до конца. Принося главный приз («на блюдечке с голубой каемочкой») Китаю.
Феномен Косово показал еще раз, что слово «глобализация» — это фигура прикрытия, а на самом деле осуществляется «глокализация». То есть соединение глобального с локальным. Государства рвутся на части. Подменяются племенными региональными образованиями. Над ними что-то надстраивается («Европа регионов», кстати, была проектом Ваффен СС). Идет война с национальным государством как таковым. А значит, — уничтожение проекта Модерн.
Информационное общество… Ах, мы перестанем воевать за ресурсы… Информация принадлежит всем…
Любая информация? Вы «опера» спросите, поделится ли он агентом с другим «опером»…
Меритократия… Государство экспертов…
Платон и Аристотель тоже описывали нечто вроде меритократии. А уж в средневековом Китае она временами была налицо. И что?
ДЕМИШУРИЗАЦИЯ ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ — ВОТ ЕЩЕ ОДНА ИЗ НАИБОЛЕЕ АКТУАЛЬНЫХ ЗАДАЧ. Не сумев ее решить, не выйдем из бессубъектности. А это чревато не теоретическими, а сугубо практическими издержками. Стратегия — не умствование. Это вопрос национальной судьбы.
Что если Россия, не разобравшись, что к чему, впрыгнет в отцепленный вагон? Поясню на самом элементарном примере. Россия хочет войти во Всемирную торговую организацию (ВТО). Очень упорно хочет. Кто-то говорит, что это хорошо, кто-то — что это плохо. Но никто не говорит главного: будет ли ВТО через несколько лет?
Не я, а Вулфовиц и его разработчики (знаменитая альтернативная группа стратегической оценки «Би–2») сказали, что последний срок для победы США над Китаем — это 2017 год. Потом будет поздно.
Китай–2008 — это как бы Германия–1908. То есть молодая капиталистическая супердержава, рвущаяся использовать закономерности неравномерного развития при империализме. А ведь никто эти закономерности не отменил, их на время сдержал коммунизм, который выбил полмира из империализма. Но теперь весь мир опять там!
США–2008 — это как бы Великобритания–1908. То есть старая капиталистическая супердержава, пытающаяся сдержать молодую в условиях этого самого неравномерного развития. Сдержать в условиях глобализации — невозможно. То есть, конечно, возможно, но недопустимо издержечно для самих США. Если очень высоко поднять нефтяные цены (примерно еще вдвое), то возникнут очень серьезные проблемы и у Америки. Значит, задирать цены нельзя. Тогда что делать? Натравливать на Китай тибетцев, уйгур? Дело бросовое. Китайцы сепаратистов вырежут и продолжат «триумфальное шествие». Начинать разыгрывать против соперника старую карту «большой игры» (то есть стратегически «затачивать» на Китай ислам)? Дело более перспективное, но для современных США неподъемное. Воевать с применением ядерного оружия? Согласитесь, пока это чисто умозрительный сценарий.
Мои зарубежные знакомые говорят: «Американцы в итоге найдут правильное решение. Но только после того, как попробуют реализовать все неправильные». Неправильные и как бы очевидные, добавлю я.
Такое неправильное, но как бы очевидное решение — остановить триумфальное шествие китайских товаров на мировых рынках, и прежде всего на рынке американском. А как остановить? Только через закрытие национальных внутренних рынков (конечно, прежде всего американского) тарифными и другими барьерами. Это несовместимо с правилами ВТО? Ну, сначала это будут как-то — косо-криво — совмещать. А потом, если не получится, доломают ВТО.
Именно к этому моменту мы сделаем все для того, чтобы в него вступить. Мы потратим огромные деньги, немереные административные усилия, сломаем об колено кое-что из жизненно важного — ради сомнительных приобретений. Прыгнем в ВТО — и окажемся в отцепленном вагоне.
Хотел бы ошибиться в своем прогнозе. Не хочу его никоим образом абсолютизировать. Да мне это и не так интересно, потому что ситуация относительно мелкая. Но она яркая, и на ней удобно показать, что такое прыжок в отцепленный вагон.
Но какие еще могут возникнуть прыжки более важного типа?
Почему не считать таким «прыжком в отцепленный вагон» прыжок в Модерн, понимаемый как западный мегапроект? А Запад-то от этого мегапроекта отказывается (смотри Косово)! И что нам делать? Я уже показывал, что. Защищать Модерн вместе с теми, кто от него не хочет отказаться. Но, во-первых, это вовсе не называется входить в западную цивилизацию. Это прямо обратное. И, во-вторых, надо понимать, что с самим-то Модерном действительно все не вполне благополучно!
Следующий отцепленный вагон — капитализм. Надо честно себя спросить: капитализм — это совершенный общественный уклад? Но тогда он знаменует собой конец истории. Просто вместо слова «коммунизм» ставим «капитализм», и все.
А если капитализм вскоре станет несовместим с прогрессом, с Духом истории (который не умер, вопреки Гегелю), с идеей Развития как такового? Почему это могло произойти с феодализмом и не произойдет с капитализмом? Ведь те, кто изобретал слова «постиндустриальное общество», «технотронное общество» etc, делали это не только для атаки на коммунизм, но и потому, что отчетливо видели тупики этого самого капитализма!
Что теперь планируется? Модерн пронизан духом Великой Французской буржуазной революции и других великих революций того же типа, включая американскую. Так революции-то были буржуазные! Что теперь?
Стал ли капитализм тормозом? Если стал, то в чем именно? Мы, уходя от социализма, принесли колоссальные жертвы на алтарь построения капитализма. Если что-то и построили, то капитализм эпохи первоначального накопления. Да и это сомнительно. Хорошо, предположим, что построили. Нам надо выходить из первоначального накопления? Или что нам надо делать? Мы выйдем из него через десять лет, когда вожделенная для нас западная цивилизация поставит крест на капиталистическом проекте? Что, например, нет серьезных западных разговоров о перспективе отмены денег? Это моя фантазия?