Не буду сулить читателю скорый разрыв «сплошности» наших политических и экономических струй. До такого разрыва — еще несколько лет. Но турбулентность, наверное, ощущает и сам читатель.
Решаясь на довольно странный проект под названием «Медведев и развитие», я должен был ответить самому себе на вопрос: «С чего бы это, собственно?» Давая себе ответ на такой вопрос, я, еще не взявшись за перо, сформулировал десять условий, позволяющих рассчитывать на получение серьезного результата. Условия таковы.
1. Проект эффективен, пока процесс ламинарен. Это не значит, что процесс должен иметь застойный характер. Но, как только начнутся турбулентности, надо прекращать марафон.
2. Проект немыслим без анализа политически актуальных обстоятельств (событий, высказываний), без ведения острой полемики и так далее.
3. Параллельно с этим анализом и внутри этой полемики должна обнаруживаться связь между актуальным (буквальным содержанием полемики) и фундаментальным (историософским, метафизическим) смыслом, прочитываемым за актуальностью.
4. Эта связь не должна быть натужной, высосанной из пальца. Она должна быть органичной.
5. Параллельно с обнаружением связи между актуальным и фундаментальным должен разрабатываться, так сказать «с колес», аппарат, позволяющий глубже понять нечто, волнующее нас всех. Причем нечто такое, что, не являясь злобой дня, действительно нас всех к себе притягивает.
6. Это нечто достаточно очевидно. Речь идет о том, кто мы такие, в какой переплет мы попали и как нам из него выбираться.
7. Ни на минуту не должна теряться связь условий 1–6 с фундаментальной проблемой развития. С судьбой развития в России и мире. Не должно быть подмены судьбы развития судьбой как таковой. Ни судьбой России, ни судьбой мира. Но и судьба развития не должна отрываться от вопроса о судьбе страны и человечества в целом.
8. В какой-то момент придется, анализируя фундаментальное, отказаться от актуального, то есть прекратить марафон. Но не исследование как таковое.
9. Этот момент наступит тем раньше, чем раньше ламинарный процесс превратится в турбулентный. Ведь турбулентность неизбежно начнет комкать политически актуальный рисунок, делать его слишком резким и жестким, превращать его в самоцель. А значит, противопоставлять актуальное фундаментальному. Вот тут-то и надо прекращать марафон, отрываться от актуального, заныривать на глубину, добираться до предельных уровней рассматриваемой проблематики, обретать в этом погружении искомое знание о метафизическом смысле и содержании развития. И использовать это знание как фундамент для политически осмысленного существования в условиях этой самой турбулентности, которая очень быстро превратится в падение с «разрывом сплошности струй».
10. Это погружение на глубину не должно быть сковано жанром марафона. Можно печатать в десятках номеров газеты философско-детективный роман. Это рискованно, но возможно; Но нельзя превращать в газетный сериал, ну, скажем, «Науку логики». Закончить марафон, осуществить отдельное от него погружение, соединить марафон с этим погружением и, переработав все, издать книгу, причем достаточно быстро, — вот в чем конечная цель.
Марафон подходит к концу. Политическая турбулентность приобрела зрелый характер в 20-х числах октября 2008 года. Выходя на финишную прямую, должен оговорить, что в осуществленном были, конечно же, сверхзадачи. Опять же — и актуальная (политическая), и фундаментальная (метафизическая).
Актуальная сверхзадача достаточно очевидна. Мне не хотелось (и не хочется), чтобы вновь избранный президент стал заложником так называемых «оттепельных» процессов (перехода от контрреформ к реформам). Эти оттепельные процессы совершенно не нужны сегодняшней России, а в новом мировом контексте способны приобрести сокрушительный характер. Я верил и верю, что этого можно избежать. И что для недопущения таких перекосов надо говорить правду, с предельной внятностью описывая, чем являются эти самые оттепели и эти реформизмы. И в какую ловушку попадает политик, который в них вовлекается.
Колебание России между контрреформами и реформами, выдаваемое Александром Яновым за циклы российской истории, является на самом деле способом уничтожения России. Причем тут совершенно неважно, отклоняется ли Россия в сторону реформ или контрреформ. В пространстве, где альтернативой реформам являются контрреформы, плохо все. Это ощущал (к сожалению, крайне смутно) совсем не близкий мне консервативный российский политик Константин Победоносцев, считавший: что демократия, что собор — один конец для России.
Колебания между контрреформами и реформами происходят по очень известной схеме. Россия устает от аскетического, мобилизационного напряжения (затягивания поясов), связанного с необходимостью давать отпор явным или скрытым внешним угрозам. Усталость эта обычно носит многомерный характер.
Это, прежде всего, усталость от так называемого культа личности, всевластия лидера, который олицетворяет нечто наподобие мобилизационного усилия и сопровождает мобилизационное усилие так называемым закручиванием гаек.
Это еще и усталость, порождаемая корыстным использованием мобилизационного пафоса бюрократией в целом и отдельными бюрократическими кланами в особенности.
Это также усталость от избыточных оборонных расходов, становящихся совсем нестерпимыми в условиях неблагоприятной для России экономической конъюнктуры, последние пятьдесят лет определяемой ценами на нефть.
Мало ли какая еще это усталость. Отдельную книгу по этому поводу написать можно.
Устав, Россия шарахается в сторону того самого реформизма, которому с тонкой иронией аплодирует Александр Янов. Культ личности разоблачается, жертвы культа восстанавливаются в правах, элементы мобилизационного сознания демонтируются и дискредитируются, оборонные расходы снижаются… Бюрократические (и иные) кланы, связанные со всем этим оборонным, мобилизационным, контрреформистским, «культличностным», атакуются как политически, так и иначе. Начинается борьба с коррупцией, засильем чиновников, излишней зарегулированностью.
Очень быстро обнаруживается, что это все — путь в никуда. Июльский пленум 1953 года и XX Съезд КПСС (классика оттепели, то есть движения в сторону реформ) сменяются Октябрьским пленумом 1964 года и XXIII Съездом КПСС (классика застоя, то есть движения в сторону контрреформ).
Александр Янов отнюдь не только подменами занимается. Он справедливо обнаруживает на всех этапах российской истории процессы, сходные с вышеназванной классикой. Хоть Киевскую Русь возьми, хоть Московское царство, хоть Российскую империю, хоть СССР — всюду это есть.
Яновские подмены начинаются тогда, когда содержание российской истории сводится к этим биениям между реформами и контрреформами. Потому что на самом деле не эти биения создают те полюсы, которые маркируют собою действительные циклы российской истории. Биения, образно говоря, истирают Россию в прах. Они усугубляют тление, наращивают его. После серии таких биений возникает отрицательный полюс цикла — «бобок».
Благодаря полемике с Аверьяновым и Мультатули мы убедились, что отрицательный полюс, завершающий цикл «Российская империя», вполне подходит под определение «бобок». Элиты Российской империи истлели. Чему доказательством абсолютность элитной измены, осуществленной в феврале 1917 года. Политическая система стала абсолютно дисфункциональной. Если власть не может вызвать на свою поддержку даже полк (не то что дивизию), если к ней никто не прислушивается, ее приказы не выполняют, от нее с наслаждением отрекаются, то это дисфункция, прячем всеобъемлющая.
Всеобъемлющая дисфункция системы и истление элит — это и есть «бобок». В «бобок» входит также характерное поведение политических лидеров и самого института лидерства. В случае Российской империи лидер — это государь Николай II, а институт — монархия. Неадекватная инерционность, ступор лидера и института лидерства — часть «бобка».
Итак, «бобок» февраля 1917 года. Но ведь и в августе 1991-го был тот же «бобок». Так не является ли «бобок» инвариантом, описывающим отрицательный полюс каждого российского цикла (не путать с псевдоциклами реформистско-контрреформистских биений)?
Всмотримся в еще один отрицательный полюс — начало Смутного времени. Там все происходит аналогичным образом. Про это очень много написано. Если бы не жанр, можно было бы приводить исчерпывающие развернутые доказательства. Данные так смердят, что становится страшновато, когда в виде безусловной и консенсусной даты выбирается 4 ноября — как подведение черты под ужасами Смутного времени.
Что касается ситуации накануне завоевания России татаро-монголами (отрицательного полюса, завершающего цикл Киевской Руси), то тут данных меньше. И, конечно, надо проводить отдельное исследование собственно исторического (или историко-политического) характера. Но то, что враг воспользовался распрей князей, что поведение элиты по отношению к татаро-монгольскому врагу не было консолидационно-мобилизационным, общеизвестно.
И не приближаемся ли мы сейчас к очередному «бобку», метафизическому отрицательному полюсу, особо опасному потому, что предшествующего положительного полюса в целом не оформилось?
Что же такое положительный полюс в рамках нашего понимания цикла?
Это момент, когда исчезает биение между реформами и контрреформами, снимается противоречие между отпусканием и натягиванием вожжей, преодолевается либерально-консервативный «тяни-толкай», а главное — отменяется ложная альтернатива между безопасностью и развитием. Безопасность становится развитием, а развитие безопасностью. Это как минимум. Как максимум, развитие становится метафизической потребностью и элиты (класса), соединившейся с Духом истории, и народа, преодолевшего падение, фактически тождественное выпадению из истории.
Такова историософская диалектика российских сингулярных исторических циклов, весьма далеких от обычных циклов с их растяжениями и сжатиями, положительными и отрицательными экстремумами.
Отрицательный полюс — это всегда метафизическое падение, сингулярность, рассыпание в прах формы, именуемой «государство».
Положительный полюс — это всегда мобилизационное развитие, имеющее под собой метафизическое основание, это всегда соединение с историей, это всегда преодоление альтернативы между безопасностью и развитием.
Так и живем. А кому не нравится, должен жить в другом месте.
Как сделать, чтобы не оформился новый «бобок», не произошло нового обрушения, истления? И что делать, если это произойдет? На что обопрется развитие? И не окажется ли новый «бобок» последним и окончательным?
Метафизика очистительного огня имеет здесь решающее значение. А также метафизика спохватывания. Ведь при совершенно иных, гораздо более оптимистических в плане «безбобковости» и развития параметрах раннесоветской действительности реакция Сталина на «ты мне, рябой, спляши» была именно метафизическим спохватыванием.
Если бы нервом всего нашего исследования не была попытка ответить на этот вопрос, мы бы давно запутались в арабесках политического и метафизического характера. Но мы не запутались.
И именно желание ответить на вопрос, как же не допустить очередного «бобка», оправдывает внимание к разного рода сомнительным опусам. В том числе и тому последнему, который кое-что нам рассказал (и доказал) по части «бобка» февраля 1917-го.
Для преодоления «бобка» надо решить три задачи.
Задача № 1 — соединить элиты с Духом истории (создать субъект).
Задача № 2 — вернуть историческое население, сделав его народом (создать субстанцию, ибо народ — это население, ставшее субстанцией Исторического).
Задача № 1 и задача № 2 не могут быть решены без решения задачи № 3 — соединить элиты с народом через Дух истории, превратить «элиты для себя» («класс для себя») в «элиты для других» («класс для других»).
Покаяния в рассмотренных мною спецвариантах — это подрыв решения сразу всех этих задач. Но лишь их решение в совокупности может преодолеть заваливание в очередной «бобок». И степень внимания к спецпокаяниям (либеральному спецпокаянию–1, квазибелому спецпокаянию–2) определяется именно этим.
В момент, когда нам нужно снять дихотомию «реформы — контрреформы», оформить мобилизационный проект развития, который только и может снять эту дихотомию (а также ложную дихотомию «безопасность — развитие» и т. п.), нам, по сути, непрерывно подсовывают коварнейшую подмену. Вместо проекта развития (который не может не быть мобилизационным) нам подсовывают реформы, являющиеся не синонимом развития, а его отменой. В такой отмене, как я уже показал, суть так называемой перестройки. То есть нам и впрямь навязывают «перестройку–2».
Картина становится совсем уж очевидной, когда к навязыванию реформ вместо развития добавляется навязывание спецпокаяния. Ведь спецпокаяние — это разрыв с историей. Не только с прошлым (что немало), но и с самим Духом истории. А Дух истории — это единственное, способное преодолеть «бобок».
Где Дух истории, там Иаков. Где спецпокаяние, там Исав. Риторика спецпокаянства убеждает в этом раз за разом. Итак, нам опять подсовывают Исава, отнимают первородство ради чечевичной похлебки. И когда же это делается? При ценах на нефть ниже 60 долларов за баррель. То есть на пороге ситуации, которая одним щелчком превратит в труху даже жалкий нынешний консенсус Исава. Это самое лживо-примитивное нефтяное благополучие.
Мне представляется крайне важным рассмотреть еще одно не вполне, очевидное обстоятельство, имеющее серьезнейшее значение для нашего будущего.