И что, мы на краю бездны будем обмениваться упреками по поводу того, чья традиция катастрофичнее, отдавая себе отчет в том, что иудейский катастрофизм, ничем не отличающийся от других, — это неизымаемая часть той традиции, в рамках которой Пиама Павловна выступает с докладом? Рождественские Чтения как-никак…
Ну, так все же кто-то считает, что альфа и омега катастрофики — Всемирный потоп — не является кросскультурным мифом? Так, значит, краеугольный миф кросскультурен, а породившая его ветхозаветная традиция уникально катастрофична?
Гдe больше катастрофики — у Иоанна Богослова или у пророка Исайи? Что такое эсхатология без катастрофики? Что такое наша религиозная традиция без эсхатологии? И на кого рассчитан такой заход? На аудиторию, состоящую из тех или иных модификаций «4Д-дженерейшн»?
Итак, согласно Пиаме Павловне, корни хилиазма — мессианско-иудаистические. А «ветхозаветная традиция» подчеркивает именно катастрофический аспект спасения, то есть призывает «до основания снести с земли все здание старого миропорядка».
Несколько ниже говорится о том, что для всех хилиастических движений характерно болезненно-острое (всегда хотел знать, чем болезненно-острое отличается от острого) переживание царящих в мире зла и страдания. Понятно, почему надо говорить «болезненное». Потому что просто сказать, что характерно острое или чрезвычайно острое переживание царящих в мире зла и страдания, недостаточно. Скажешь так — и люди подумают! «А чем плохо-то? Как иначе это переживать?» А вот если скажешь «болезненное» — это другое дело.
Дальше Пиама Павловна говорит о «всепоглощающей страсти разрушения, которая отличает революционеров всех мастей — приверженцев как утопий социоцентрических и атеистических, так и утопий метафизически-религиозных».
Страсти разрушения чего? Часто приходится слышать обывательское: «Как же! Разрушим до основанья, а затем…» На это ерничанье можно лишь возразить, что в тексте Интернационала сказано о разрушении мира насилья. И тот, кому это не нравится, должен твердо сказать, что ему НРАВИТСЯ мир насилья. Нравится также, чтобы паразиты всегда владели землей. Не «никогда», а всегда. Что надо делать с миром насилья, если он совсем распоясался? Пасовать перед ним?
И о чем вообще речь? О том, что у хилиазма — еврейско-мессианские корни, хилиазм этот является источником революционных гадостей… Ну, и… И обнаружен, наконец, общий корень всех скверн. Пресловутое «Что со слонами сделали?» — отдыхает.
Я не знаю, как выступала Пиама Павловна на партсобраниях, но заявить в научном докладе (конференция ведь научная), что, «к сожалению, от абсолютизации царящего в мире зла и от хилиастических настроений не вполне свободны и многие русские философы и писатели, такие, например, как Достоевский и Соловьев». — это знакомый стиль. «К сожалению, антимарксистские настроения затронули и таких западных философов, как…» (разве не похоже?).
Я внимательно вчитываюсь и пытаюсь понять, куда же это все должно быть заточено. То, что это должно быть заточено на что-то актуальное, понятно по стилю. Но куда же это «заточено»? Развернутая цитата из Гершома Шолема, которая призвана противопоставить иудаизм, алчущий внешнего спасения, христианству, алчущему внутреннего спасения… Шолем — блестящий и глубокий исследователь. Но очень далекий от, так скажем, однонаправленности. Пролистнете еще две страницы — будет написано нечто сложно сочетаемое с только что сделанным утверждением.
Да и сама цитата, в которой, как говорит Пиама Павловна, Шолем нечто выразил с предельной ясностью, далеко не настолько ясна. Она достаточно длинна, но, видимо, придется привести ее целиком — в точности так, как цитирует Пиама Павловна.
«То, что христианство полагает… основанием своего вероисповедания и главным моментом Евангелия, решительно опровергается и отвергается иудаизмом. Последний всегда и везде рассматривал искупление как общественное событие, которое должно произойти на исторической сцене и в лоне еврейской общины, — другими словами, как событие, должное совершиться видимым образом и немыслимое без этого внешнего проявления. Христианство, например, рассматривает искупление как событие, совершающееся в мире в сфере духовной; как событие, происходящее в душе, во внутреннем мире отдельного человека и призывающее к внутреннему преображению, не влекущему за собой с необходимостью изменения хода истории. Град Божий св. Августина, представляющий собой в рамках христианской догматики куда более смелую попытку сохранить и в то же время переосмыслить иудейские категории искупления в пользу Церкви, — этот Град определяется как сообщество людей, таинственным образом спасенных внутри неискупленного мира. То, что иудаизм поставил твердо в конец истории как момента кульминации всех внешних событий, в христианстве стало центром истории, обретающей таким образом особый смысл «истории спасения». Церковь убеждена, что этим она преодолела временное представление о спасении, связанное с физическим миром, и заменила его новым, более возвышенным… То, что христианину представляется как более глубокое понимание события, в глазах еврея представляется его выхолащиванием и уверткой. Это обращение к чистому, ирреальному внутреннему миру кажется ему попыткой избежать мессианского испытания в его конкретности».
Ну, и что? Про что тут сказано? Про очевидную для всех нас культурологическую вещь. Евреи спрашивали: «Если Христос — мессия, то где спасение? Вы говорите, что он мессия… Но он пришел — и ничего не изменилось, стало еще хуже. И мы не хотим ваших уловок по поводу того, что где-то внутри все изменилось. Мы хотим очевидного блага после прихода мессии, а не блага скрытого».
Эта полемика действительно сильно «развела» иудаизм и христианство. Но чем ответило христианство на подобное вопрошание своего (внутрисистемного и одновременно беспощадного) оппонента? Оно ответило рассуждениями о том, что внутренние перевоплощения выше внешнего? И все? Да, такие рассуждения были, и без них нет христианства. Они внесли великий вклад в общечеловеческую культуру, культуру Запада.
НО, ЕСЛИ БЫ ВСЕ ИСЧЕРПЫВАЛОСЬ ЭТИМИ РАССУЖДЕНИЯМИ, ХРИСТИАНСТВО ОСТАЛОСЬ БЫ МАЛЕНЬКОЙ СЕКТОЙ, НИКОГДА НЕ СЫГРАЛО БЫ НИКАКОЙ РОЛИ В ИСТОРИИ И УЖ, БЕЗУСЛОВНО, НЕ ДОЖИЛО БЫ ДО НЫНЕШНИХ ВРЕМЕН.
Христианство ответило на все эти весьма серьезные возражения концепцией Второго пришествия. Христос пришел первый раз для внутреннего спасения и предуготовления. И это сердцевина истории. Христос придет второй раз для окончательного и полного спасения. И это будет конец истории.
Шолем обсуждает, чем первое (и потому лишь внутреннее) пришествие во спасение в христианстве отличается от единственного (и потому полного) спасения в иудаизме. И он показывает, что это огромное отличие. А кто спорит? Кто-то говорит, что иудаизм и христианство — это одно и то же? Это просто смешно.
Но Шолему в кошмарном сне не может присниться утверждение, согласно которому и Второе пришествие мессии в христианстве будет тоже лишь внутренним спасением. Он вообще не намерен обсуждать разницу между Вторым пришествием в христианстве и пришествием мессии в иудаизме. Потому что он понимает, что и там, и там должно совершиться нечто окончательное и полное. В противном случае надо сказать, что мир будет длиться вечно. И вечно будут приходить и спасать… Но это не христианство. Это ересь, и известно какая — хлыстовская.
Христианство же прекрасно понимает, что окончательное спасение будет полным. Что смерть, например, будет попрана не символически, а буквально. Сказали бы вы накаленным толпам Средних веков, творившим историю, что все и в Конце Концов будет происходить лишь аллегорически, — они бы вас порвали на части. Вы скажите это сегодня — церкви будут пусты на следующий день. Может быть, в них останутся некоторые бывшие партработники и обществоведы. Но не более того.
Пиама Павловна этого не понимает? Она может этого не понимать? Меня иногда начинает терзать кошмарная мысль, что может. Но я гоню эту мысль от себя. Но тогда зачем такие, прошу прощения, заходы? Иудаизм-де понимает искупление буквально, а христианство — внутренне. Окончательное искупление и иудаизм, и христианство, и что угодно другое понимают тотально. И без такого тотального понимания религии нет. А христианство от иудаизма отличается тем, что для христианства есть промежуточное спасение, а для иудаизма нет. Это огромное отличие, которое все знают. Но при чем тут хилиазм, апокалиптика, эсхатология? Кто-то изобрел небуквальную эсхатологию? Кто, простите? Иоанн Богослов на Патмосе? Патмос весь пронизан ожиданием этой буквальности. Кто как ее видит — это другой вопрос. У кого — булки на деревьях, а у кого — пение на небесах.
Но нужно совсем не читать тексты, чтобы сказать, что у евреев — только булки на деревьях, а у христиан — только пение на небесах. А откуда тогда конфликт апостола Павла и греков? Тот самый конфликт, при котором Павел начал, наконец, говорить о воскресении в теле, а греки ему ответили: «Об этом поговорим после».
Христианство к телесности спасения относится невероятно трепетно. Может быть, и более трепетно, чем иудаизм. А хилиазм в разных его модификациях очень по-разному видел Тысячелетнее царство или рай на земле. Согласно тому же Иоахиму Флорскому (и это Пиама Павловна в своем докладе сама оговаривает), в Царстве Третьего Завета исполнятся все обетования Ветхого и Нового Заветов: люди будут обладать духовными телами, не требующими пищи; на земле победит свобода и любовь, а всякая власть отомрет за ненадобностью.
Обратите внимание: люди будут обладать ДУХОВНЫМИ ТЕЛАМИ! Духовными! Не требующими пищи! Значит, нет у Иоахима Флорского булок на деревьях? А хилиазм есть!
В том же тексте доклада Пиама Павловна цитирует А.Эткинда (книгу «Хлыст»). В книге сказано, что последователи Иоахима Флорского «учиняли еврейские погромы». Пиама Павловна как будто не замечает того, что сама же с восхищением цитирует. Так у хилиастов — иудейские мессианские корни, это евреи? Или это другие люди, организующие еврейские погромы? Или это евреи, организующие еврейские погромы?
«Ну, что со слонами-то гады делают!»
Однако это все промежуточные шаги. Пиама Павловна подбирается к главной теме. А главная тема состоит в том, что евреи породили не только хилиазм, но и гностику. То, что истоки хилиазма — в иудаизме, это спорная, но достаточно традиционная версия. Но то, что гностики — это евреи… Это я слышу в первый раз. Нет, я, конечно, знаю, что есть и еврейский гностицизм… Но то, что он изначально еврейский… И то, что он порождение еврейского духа… Не слишком ли? Гитлер — порождение гностицизма в XX веке. Гитлер жег евреев. Видимо, евреи сами жгли евреев. Раз они такое со слонами выделывают, то и с собой, наверное, тоже…
Но почему Гитлер истреблял евреев? Почему он полез в СССР, чтобы добить «еврейский коммунизм»? Вот Сталин, как рациональный политик, сомневался в том, что Гитлер полезет в СССР, поскольку не понимал — зачем? А у Гитлера была иррациональная гностическая мотивация. И она хорошо изучена.
Но, прежде всего, давайте договоримся, что такое гностики и имеем ли мы право «сажать в одну лодку» гностиков и манихеев?
Гностики — это одно из самых многоликих явлений в мировой религиозной культуре. Рассуждать тут по принципу «хорошие или плохие» я не берусь. Вторить антисистемным построениям и ахать по поводу того, что гностический клир не хотел детей рожать, тоже достаточно мелко и бесперспективно. А католические монахи хотели детей рожать?
Демаркационная линия между определенной религиозной патологией, причем невероятно глубокой, о которой стоит говорить в категорически отрицательном духе, и огромной палитрой воззрений, которые я никак не берусь огульно охаивать, абсолютно ясна. Практически все значимые ранние гностики проповедуют принципиальное отличие истинного Бога непроявленной (духовной) благой Вселенной от Творца неблагой материальной Вселенной — Демиурга. Они также настаивают на злом, и именно НЕИЗБЫВНО злом, состоянии материи. В «Евангелии истины» (созданном последователями Валентина, а, возможно, и самим Валентином) читаем: «Форма Изъяна есть мир…» В «Евангелии от Фомы». «Кто познал мир — нашел труп…»
Причем под Демиургом — творцом злой материальной Вселенной — у многих ранних гностиков (особенно явно у Симона Мага и Маркиона) прямо понимается иудейский бог Яхве (Иегова).
Пиама Павловна обнаружила в среде хилиастов некоего иудействующего приверженца гностицизма Керинфа… А я обнаружил, например, вместе со всеми своими согражданами, во главе ДПНИ — Белова-Поткина, а во главе ЛДПР — Жириновского. И что? Если я сделаю из этого такой же вывод, как Пиама Павловна, то получится, что радикальный специфический русский национализм (в спектре от ЛДПР до ДПНИ) состоит из евреев. Не содержит в себе еврейский компонент, а на сто процентов состоит из данного и только данного контингента. И этим контингентом определяется. Если я заявлю нечто подобное, то меня устыдят как политолога. Потому что я займусь экстраполяцией, отождествлю феномен (радикальный русский национализм) с личностями (Жириновский, Поткин).
Но почему же другая экстраполяция, не политологическая, а философская, в которой свойства феномена (гностицизма) выводятся из этнической специфики личности (Керинфа), считается допустимой? Но ведь считается! И самой Пиамой Павловной, и теми, кто ее читает и слушает.
Пиама Павловна пишет: «Поскольку хилиазм получил широкое распространение, благодаря гностицизму, особенно его иудействующим приверженцам…»
Каким иудействующим приверженцам? Симону Магу и Маркиону, у которых учились все (вплоть до Гитлера и Мигеля Серрано, «апостола» оккультного неофашизма) абсолютной ненависти к абсолютно злому богу Иегове? И при чем тут хилиазм? Если Космос, согласно воззрениям гностиков, — «творение Бога слепых», «худой выкидыш», а его Творец — «самонадеянная тварь с мордой льва (Иалдаваоф)», то какое благое Тысячелетнее царство, являющееся альфой и омегой этого самого хилиазма? Помилуйте!
Основная мысль гностического апокрифа «Евангелие от Марии (Магдалины)» — избавиться от бремени злой материи и уйти в блаженное небытие.
Это хилиазм, что ли, мечтает уйти от бремени злой материи в блаженное небытие? И одновременно он же является средоточием излишней любви к материи?
Извините, никакие научные статусы и заслуги не избавляют от необходимости соблюдать хотя бы самые элементарные правила логики. И не навешивать хотя бы по этой причине на идеологически ненавидимое взаимоисключающих обвинений. А то, что речь идет о навешивании — и именно навешивании — на нечто идеологически ненавидимое (коммунизм и его предшественника — хилиазм), слишком уж очевидно.
Столь же очевидно и то, в чем цель подобных навешиваний. Отнюдь не только в том, чтобы изобличить нелюбимую религиозно-культурную традицию (иудаизм, еврейство) во взаимоисключающих пакостях. Бог бы с этим… Хотя и это индикативно.
Но главная цель — в другом. В том, чтобы все наши соотечественники, как верующие, так и неверующие, никогда не смогли разобраться, как именно построен судьбоносный для их идентификации и будущего России метафизический конфликт. Тот конфликт, который породил и революцию 1917 года, и победу в Великой Отечественной войне, и все остальное, включая распад СССР.
Как же на самом деле построен он, этот конфликт, который определит в конечном итоге, будет ли Россия развиваться и жить или тлеть в некоей специфической алхимической колбе?
Чтобы обсудить архитектуру конфликта, его сначала надо назвать. А потом доказать, что суть и вправду именно в нем.
Ну, так я и называю, и доказываю.
МЕТАФИЗИЧЕСКИЙ КОНФЛИКТ, КОТОРЫЙ ВСЕ В КОНЕЧНОМ СЧЕТЕ ОПРЕДЕЛИТ, — ЭТО КОНФЛИКТ МЕЖДУ ХИЛИАСТАМИ И ГНОСТИКАМИ.
Если это и впрямь так, то сконструированный Пиамой Павловной Гайденко «хилиасто-гностик» — это неслучайный фантом. Это фантом, сооруженный для того, чтобы никто не мог добраться до сути подлинного конфликта и понять, что либо-либо… Либо хилиасты, либо гностики. А «хилиасто-гностик» — это все равно что горький сахар. То есть, наверное, и сахар может быть горьким, если его долго вымачивать, например, в хинине. Но стоит ли его тогда называть сахаром?
Отдельный персонаж (Керинф), наверное, может упражняться в сочетании несочетаемого — гностики и хилиазма. Но тогда его философия уже никак не гностична в полном смысле этого слова. Это тогда не та гностика, которая отрицает бытие как неисправимую пакость. То есть это не гностика Василида, Маркиона и других.
Это, скорее, констатация крайнего несовершенства мира, сочетаемая с предложениями исправить этот мир, а после исправления продлить его на хилиастический манер.
Любой последовательный гностик пожмет плечами и скажет, что в мире исправлять нечего. Да и не нужно в нем ничего исправлять. Нужно бежать из концентрационной Вселенной, как назвал бытие самый яркий гностик XX века Мигель Серрано. И бежать не в другое бытие, а в небытие. И сбрасывать, сбрасывать с себя пакость любой оформленности, любой, даже самой тонкой, телесности. Не стремиться к этой тонкой телесности, а уходить и уходить от нее, проклиная «вампиризм Формы как таковой».
Где находятся истоки гностицизма? Откуда он пришел? Можно ли последовательный (а только он и интересен) ликвидационный гностицизм уравнивать с манихейством? Откуда пришло само манихейство?