И те, и другие — истово верующие христиане. Ну и что? Даже если вас коробит моя термидорианская метафора, постарайтесь, продравшись к сути сквозь ценностные колючки и применив ее, добыть важное для вас (для вас, а не для меня) новое понимание.
В моей метафоре Христос — это Ленин, Августин — Сталин (не вполне Сталин, но в первом приближении это проходит, а чуть позже я уточню), хилиасты — Троцкий. И Сталин, и Троцкий — верные ленинцы. Но Троцкий — это партия бушующей лавы (Есенину, видимо, представлялась река, а мне — лавовый поток). А Сталин — это партия заковывания в бетон. И одна, и другая партии верны духу Великого Взрыва и делу того, кто осуществил этот взрыв. В противном случае метафора термидора лишена всякого смысла.
Августин и хилиасты, с которыми он борется. Хилиасты — вернейшие, провереннейшие партийцы. «Возникни» по их поводу Августин чуть раньше — он был бы объявлен меньшевиком, оппортунистом, ревизионистом. А возможно даже, «изгнав из рядов». Но у каждой фазы культурогенеза — свои задачи.
Вчера нужен был «хилиастический газ», сегодня — «августинианский тормоз». Вчера те, кого называют хилиастами, были раннехристианским (катакомбным и посткатакомбным) мейнстримом. Сегодня их необходимо перевести в разряд маргиналов (еретиков).
Справедливости ради надо сказать, что хилиасты всегда «идут вразнос». Как шли вразнос Троцкий в XX веке или Сен-Жюст, Робеспьер, Кутон и Бабеф в конце XVIII века. Но, даже если бы они не шли вразнос, все равно эпоха взрыва должна была смениться эпохой оформления извергнутого им, революция — термидором. А раз так, то Сталин — «верный ученик», а Троцкий — «хилиаст». Исторически это абсолютно закономерно. Но ставить знак равенства между этой закономерностью и содержанием идей — занятие вовсе не безусловное. В Ленине — два духа: взрыва и оформления. В Троцком — только дух взрыва. В Сталине — только дух оформления. Что ближе к Ленину? Пока нужен был взрыв (а очень долго был нужен только он), Троцкий был ближе. Когда Троцкий почуял в Ленине сдвиг к оформлению — он отошел от Ленина и даже напал на него. Но и ленинское «Письмо к съезду» нельзя ни абсолютизировать, ни уничижительно выводить за рамки большой политики.
Августин — член внутренней «партии бетона» в пределах современного ему христианства. Он мыслит так, как ей нужно, дышит с нею «ноздря в ноздрю», понимает, в чем ее (и его) интерес, кожей чувствует веления времени. Все сразу. Я не знаю, сколь подробно Сталин прорабатывал для себя эту коллизию. Августина он, безусловно, читал… И политическую суть августинианства понимал. В спорах о термидоре (а августинианство — это, конечно же, метафизический термидор) он принимал участие. По статусу и роли в РСДРП(б) и ВКП(б) он не мог про это не слышать. Может быть, он не разглагольствовал на эту тему. Но слушал и мотал на ус…
В чем же диалектика любого термидора, любого «бетона», любого взрывооформительства? В том, что термидор должен заигрывать с реставраторством, но он не можете ним не только слиться, но даже и войти в союзные отношения. Потому что войдешь — и тебя сразу же «цап-царап». Не только термидорианцы не могут себе ничего такого позволить… Наполеон не может… Он должен расстрелять роялистов из пушек на площади Святого Рока, а потом… Потом беспощадно убить герцога Энгиенского. Иначе он не трагический великий император Наполеон, а жалкий генерал Монк, предатель дела революции, дух которой делится на «разлив» и «бетон», но не ставит под сомнение общий генезис двух таких модификаций, размещенных внутри Великой Новизны. Только выйди за ее рамки — тебя безжалостно слопает Старое.
Итак, пойти на союз со Старым эта самая Великая Новизна, будь она стократ «партией бетона», все равно не может. Но и обойтись без Старого не может! Откуда возьмешь бетон-то? Своего — нет! Свое — только взрыв и разлив раскаленной магмы. Той самой, которую теперь надо обозвать хилиастической. Или — «торопыжничающей», в зависимости от конкретики данного термидора. В любом случае, говорится-то одно и то же: «Дорогие единомышленники! Хватит жать на газ! Нужен тормоз! Хватит любоваться бушующим разливом! Нужны бетонные оковы, иначе конец и нам, и нашему общему делу!»
Если бы ельцинская революция была Великим Взрывом, импульсом культурогенеза, то Путина или Медведева нужно бы тоже рассматривать как оформителей продуктов взрыва, людей из «партии бетона». Наверняка кто-то это так и рассматривает. Однако все дело в том, что магму регрессивного взрыва ни во что не оформишь…
Но давайте все же завершим с Августином. Для этого признаем, что Платон и Плотин — это Старое. То есть метафизические роялисты. А Августин — это Новое, входящее во вторую фазу культурогенеза. То есть это классический термидор, пусть и метафизический.
Для Августина, как метафизического термидорианца, Платон и Плотин — это не передовое учение, которым надо вооружиться. Это — роялисты, враги. Это «совсем Старое», «чужое Старое», «враждебное Старое».
Новое и передовое учение для Августина — это Евангелие. У Августина есть и, так сказать, «свое, дружественное Старое», кардинально отличающееся от «чужого, враждебного Старого», связанного с Платоном и Плотином. Это «свое Старое» называется Ветхий Завет.
Прошу прощения у тех, кого параллели, которые я сейчас начну проводить, задевают на ценностном уровне. Но если мы хотим осознать суть фундаментальной коллизии, связанной с необходимостью оформления Нового, то эти параллели необходимы. Правомочность их вытекает из того, что ВСЕ смысловые системы являются системами вне зависимости от того, каково качество наполняющих эти системы смыслов. Спору нет, что христианство это смысл одного типа, а советский смысл — это смысл другого типа. Но и то, и другое — смысл. И то, и другое нужно определенным образом превращать в систему.
А раз так, то ленинизм для превращающего советский смысл в систему Сталина — это то же самое, что Новый Завет для Августина, превращающего в систему христианский смысл.
Сделаем еще один шаг в том же направлении и признаем, что марксизм для Сталина, превращающего советский смысл в систему, — это то же самое, что Ветхий Завет для Августина, превращающего в систему христианский смысл.
Тем самым для Сталина ленинизм важнее марксизма в той же степени, в какой для Августина Новый Завет важнее Старого. Но как Августин не может отказаться от Старого Завета, так и Сталин не может отказаться от марксизма. Отсюда имя созданной Сталиным советской смысловой системы — «марксизм-ленинизм».
По отношению к любой созданной системе (смысловой в том числе) необходима балансировка.
Если тебе нужно бороться с теми, кто хочет растворить Новое в старой жизни, то ты критикуешь буржуазные пережитки или ревизионистский марксизм.
Если тебе нужно бороться с теми, кто хочет противопоставить Новое нормам жизни, то ты критикуешь троцкизм.
Первый вариант критики — это все равно, что нажать на газ.
Второй вариант — все равно, что нажать на тормоз.
Вот так и едем… То на тормоз, то на газ…
А иначе и быть не может! Такая езда — это общий закон культурогенеза, закон поведения больших смысловых систем, в ядре которых — Великий Импульс.
От газа к тормозу, от тормоза к газу… Хрущев мог критиковать Сталина за перебор с тормозом (стынет магма разлива, а он, товарищи, все бетон да бетон). Но лишь адресуясь к Ленину! Брежнев мог снова жать на тормоз, возвращая Сталина.
Когда Система рухнула? Когда, с полного одобрения Горбачева и Яковлева, был нанесен удар по Ленину! И нарушен закон культурогенеза. Ударьте по Христу — какое христианство? Скажите, например, что он сошел с креста и вел с Марией Магдалиной достойную семейную жизнь…
Платон и Плотин — для Августина не передовое учение! Если бы это было так, то он и по духу, и по исторической роли оказался бы предателем Нового, «пятой колонной» Старого, агентом греческой метафизической реставрации. Возможно, Пиаме Павловне нужен именно такой Августин. Ведь нужен же определенным элитным группам, имевшим вес в СССР и сохранившим его в постсоветской России, именно такой, реставрационный Сталин, предавший Новое, удушающий его в своих, якобы неомонархических, державных объятиях. Есть элитные группы, которым до зарезу нужен такой Сталин.
Представитель этих кругов, яркий (а для кого-то и культовый) философ Евгений Шифферс называет, желая сохранить аббревиатуру ВОСР (Великая Октябрьская социалистическая революции), всё произошедшее с октября 1917 года — «Великой Октябрьской социалистической реставрацией». Противопоставляя это, как он считает, благое феодально-реставрационное начинание буржуазно-либеральным ужасам февраля 1917 года. Чаще, однако, «Великой Октябрьской социалистической реставрацией» называют не всё произошедшее с октября 1917 года, а именно сталинизм. Впрочем, это уже нюансы. А нас интересует суть.
Суть же в том, что определенные круги категорически отказываются считать реальную ВОСР новой исторической вехой, новым историческим импульсом. Отказываются же они от исторической инновационности «ВОСР» — в силу очень специфического отношения к истории как таковой.
Их отношение к истории абсолютно несовместимо на деле с христианством как воплощенной историофилией. Отношение этих кругов к истории — обратное (историофобческое). По той же историофобческой причине эти круги так специфически заточены против иудаизма. Который для них является родоначальником столь ненавистной историофилии.
Реальной совместимости с христианством у историофобческих кругов быть не может. Зато историофобия прекрасно совместима с иными началами. Для Пиамы Павловны — с греческим. А для Шифферса — так и иным («шамбхалийским»).
Почему-то мне кажется, что и лоргусовские эскапады в адрес развития, и заходы Пиамы Павловны, которые я вынужден разбирать, буквально (да-да, буквально) из той же политической (и именно политической) оперы. Но этим группам не удастся долго отсиживаться в окопе всяческой невнятности.
При этом я понимаю, что этим группам особо важно как можно дольше сохранять именно метафизическую невнятность. Отсюда — совсем уж вопиющий антинаучный заход, в котором Пиама Павловна создает гибрид из хилиазма и гностицизма. Все в принципе может оказываться в сложном ситуационном соотношении со своими сущностными антагонистами. Хилиазм хилиазму рознь. И я могу представить себе союз между гностиками, желающими покинуть землю и ждущими «летающих тарелок», и хилиастами, которым гностики оставят Землю в далеко не райском состоянии. Ибо в этой версии «летающие тарелки» должны прилететь и забрать гностиков после начала ядерного Армагеддона…
Я знаю степень элитной влиятельности именно группы (или групп) с такими воззрениями. Я отдаю себе отчет в том, что речь идет о группах (или системах) с американским ядром. Но одно дело — ядро, а другое — периферия. Ядро может быть американским, а часть периферии — вполне российской. И даже очень патриотично настроенной. Я все это знаю. И если бы не знал, то и не занимался бы чьими-то манипуляциями с фигурой Блаженного Августина.
Да, все это имеет место. Как имели место и попытки Карла Радека найти общий язык с Гитлером и его отребьем (оккультным в том числе). А потом война расставила все точки над «i». Доказав, что на самом деле мир спасает не воля к «онормаливанию», а готовность «партии жизни» дать бой «партии смерти» (испанские фалангисты так прямо взяли в качестве варианта «зиг хайль» приветственный возглас «вива ла муэртэ», то есть «да здравствует смерть»).
«Партия жизни» — хилиасты.
«Партия смерти» — ликвидационные гностики.
Ведь хилиазм (абсолютно необязательно еврейский, но и еврейский тоже) и впрямь был религиозным предтечей коммунизма.
А гностицизм — религиозным предтечей фашизма.
Не «и хилиазм, и гностицизм» — а ИЛИ хилиазм, ИЛИ гностицизм.
Русский народ каким-то невероятно тонким чутьем уловил это ИЛИ-ИЛИ.
И своим выбором решил судьбу одной из острейших схваток между хилиазмом и гностицизмом. Схватка называлась Вторая мировая война. В схватке этой противники выступали под некими светскими масками. Но суть схватки была метафизической. Так ее и предощущал Блок. Гностицизм не может простить русским их хилиастического выбора. Между тем та схватка была судьбоносной, но не последней. Мир движется к новой схватке. Или к новому туру Большой игры. Ставкой будет штука под названием развитие.
Поскольку для гностицизма и его питательной среды (эманационизма и прочего) истинно лишь неизменное, то развитие для него — это нечто очень вредное (возвращаю читателя к А.Лоргусу).
А для хилиазма развитие — это высшая и сокровеннейшая суть (сакральное время, кайрос).
Поскольку Творец — это, как ни крутись, движущийся сверхсубъект (иначе какой Шестоднев?), то он для гностиков не только не благ (не истинен), но и враждебен. А благ вовсе не Творец, а совсем другое начало — пассивное и лишенное всяческих атрибуций. Чтобы прорваться в это начало, нужно обрушить мир атрибуций. А некто тебе мешает. Да еще развиваться хочет, то есть дальше мучительствовать.
Столкновение неизбежно. Нет более острой метафизической коллизии, чем столкновение хилиастов и гностиков. Тут или-или.
Или восхождение форм — или их аннулирование.
Или развитие — или покой.
Или высшая личностность — или безличностность…
Или собор, где важен каждый и нет низших, — или «собирание искр».