«Среди военных врачей имелись и знакомые с методами психоанализа. Пациенты, которые теперь у них появились, страдали от неврозов, сопряженных не с сексуальными переживаниями, а с травмировавшими их испытаниями военного времени. С этими пациентами сталкивается и Фрейд. Его прежняя концепция сновидений невротиков, возникшая под впечатлением лечения венских буржуа в конце XIX века, оказалась непригодной, чтобы истолковать психические травмы, возникшие в боевых условиях у вчерашних солдат и офицеров. Фиксация новых пациентов Фрейда на этих травмах, вызванных встречей со смертью, дала ему повод выдвинуть версию об особом влечении, столь же могучем, как сексуальное, и потому провоцирующем болезненную фиксацию на событиях, сопряженных со страхом, вызывающих тревогу и т. п. Этот особый инстинкт, лежащий, наряду с сексуальным, в фундаменте любых форм поведения, Фрейд обозначил древнегреческим термином Танатос, как антипод Эросу — силе, обозначающей, согласно философии Платона, любовь в широком смысле слова, стало быть, не только половую любовь (тем самым значение либидо расширялось до любовного влечения к окружающим людям и любым предметам, а также духовным ценностям). Под именем Танатоса имелось в виду особое тяготение к смерти, к уничтожению либо других, либо себя.Тем самым агрессивность возводилась в ранг извечного, заложенного в самой природе человека биологического побуждения».
В декабре 1920 года в Международном психоаналитическом издательстве (Лейпциг-Вена-Цюрих) вышла работа Фрейда «По ту сторону принципа удовольствия» («Jenseits des Lustprinzips»). В ней наиболее полно изложены новые идеи Фрейда, выводящие психоанализ за пределы объяснения психических процессов через «принцип удовольствия» (Lustprinzip). Психоаналитики заговорили о втором дуализме влечений. Мол, Фрейд переходит от первого дуализма влечений (противопоставление сексуальных влечений и влечений Я или влечений к самосохранению) ко второму дуализму, в рамках которого влечению к жизни (Lebenstriebe) противопоставляется влечение к смерти (Todestriebe). Заодно Фрейд противопоставляет регресс прогрессу, прямо указывая на то, что автономные потенциалы регресса могут победить при определенных ситуациях. И что упование на автоматический триумф прогресса в высшей степени необоснованно.
Итак, смерть против жизни, регресс против прогресса… Танатос против Эроса?
Исследователи творчества Фрейда спорят о том, ввел ли в оборот термин «Танатос» сам великий психолог или его последователи. Ярошевский, как мы видим, считает, что Фрейд именно ввел в оборот сам термин, а не только задумался о равнозначности влечения к смерти — влечению к жизни. А биограф Фрейда Э.Джонс в третьем томе своей работы «Зигмуд Фрейд: Жизнь и деятельность» сообщает, что Фрейд лишь иногда пользовался в разговорах термином «Танатос».
Для нас достаточно и того, на что указывает Э.Джонс, являющийся официальным биографом З.Фрейда. По-человечески очень понятно, почему Фрейд должен был бы избегать публичных официальных упоминаний термина «Танатос». Такие упоминания означали бы прямое признание Фрейдом ущербности построенной им универсталистской моносистемы, основанной на Эросе как источнике всего и вся. А вот то, что Фрейд неявно стал заниматься Танатосом, заявив о равнозначном Эросу альтернативном влечении в работе «По ту сторону принципа удовольствия»… то, что он рискнул обсуждать Танатос со своими учениками, причем настолько открыто, что многие (тот же Ярошевский, например) говорят о введении Фрейдом термина «Танатос» в научный оборот… Это, согласитесь, прерогатива гения, готового поставить под удар дело жизни, свою славу и репутацию — лишь бы добраться до истины. Загадочна не осторожность Фрейда в использовании термина «Танатос», а то, что он, хоть и осторожно, этот термин использует, завещает ученикам и последователям. Эти ученики и последователи (Э.Вейсс, М.Кляйн, П.Федерн, С.Шпильрейн, А.Штерке и многие другие) придают понятию «Танатос», введенному Фрейдом, категориальный статус.
В значительной степени это связано с работами австрийского психоаналитика Пауля Федерна, которого Зигмунд Фрейд уже в 1924 году объявляет своим преемником. Под влиянием Фрейда Федерн начинает исследовать Танатос, опираясь на богатый клинический материал, вводит альтернативное «либидо» понятие «мортидо».
Позже Танатосом занимаются уже очень многие, включая знаменитых теоретиков Франкфуртской школы. Герберт Маркузе в своей работе «Эрос и цивилизация» (подзаголовок книги — «Философское исследование учения Фрейда») пишет специальную главу «Эрос и Танатос».
Как мы видим, неслыханная отвага Фрейда, ставящего под удар дело жизни во имя рассмотрения альтернативной Эросу реальности, находит отклик у очень и очень многих. Но по мне, так сдержанные рассуждения Фрейда на тему о Танатосе — намного важнее развернутых построений его последователей и его оппонентов.
Итак, одна светская метафизическая линия порождена физикой и ее представлением о Тьме. Тут, как мы видим, свою лепту вложили Эйнштейн и Фридман, Гут и Линде, Гамов и Логунов… И другие известнейшие теоретики.
Другая светская метафизическая линия порождена психологией. Ее создателями стали Фрейд с его Танатосом (той же по сути Тьмой, окаймляющей Эрос как внутреннюю Вселенную, Вселенную личности) и последователи Фрейда. А также его оппоненты, принадлежащие к разным школам (маркузианцы, постмодернисты и пр.).
Я прошу читателя увидеть эти линии как две трассы, тянущиеся к мистическому опыту Тьмы, на базе которого построены и красная, и черная религиозная метафизика. А увидев две трассы и встречные пунктиры, тянущиеся к ним с метафизической территории, увидеть трассу третью — не психологическую и не физическую, а тоже научную и особо для нас важную. Ту очень неявную, но определяющую для моего исследования трассу, которая наиболее связана с развитием, политикой, судьбами человечества и имеет не менее научный характер, чем трассы физическая и психологическая, являясь при этом абсолютно (хотя и скрыто) метафизической.
Имя этой третьей трассе, тянущейся со светской (научно-метафизической) территории на территорию канонической (религиозно обусловленной) метафизики, — марксизм.
Маркс, по моему мнению, наткнулся на ту же Тьму, что и Эйнштейн с Фрейдом.
Ведя полемику по поводу Красного проекта, обсуждая Танатос перестройки, я вкратце уже это оговаривал. А вот теперь настало время перейти от кратких и полемически обусловленных констатации к серьезному разбору до крайности непростой темы. Маркс — это решающее звено между Эйнштейном и Фрейдом. А уж о роли этого звена во всем, что касается светских дериватов красной метафизики, и говорить не приходится. Нет коммунизма без Маркса, как нет и Маркса без коммунизма. И все-таки главное — эта самая Тьма. Для Маркса уже не физическая, то есть сугубо внешняя, и не психологическая (то есть сугубо внутренняя), а промежуточная. То есть решающая.
Если Эйнштейн исследовал мир без человека, а Фрейд — человека без мира, то Маркс занимался связью между миром без человека и человеком без мира. Общество — это и есть такая связь.
С одной стороны, оно сотворяет материальный мир. Разве город, в котором живет современный человек, менее материален, чем лес, в котором жил его первобытный предок?
С другой стороны, этот предметный мир теснейшим образом связан с сознанием тех, кто его строит, влияет на это сознание, и потому является не просто материальным миром, таким же, как другие миры, а именно особым материальным миром, каждая молекула которого пронизана творчеством и сознанием.
Так на что же наткнулся Маркс, исследуя общество? Согласно моей гипотезе, которую я собираюсь обосновать, он, исследуя так называемые превращенные формы, наткнулся на источник превращения, который оказался поразительно похож на все ту же Тьму.
Я не хочу сказать, что Маркс во всеуслышанье стал говорить о Тьме социальной, подобно тому как Фрейд сказал о Танатосе. Но ведь и Эйнштейн не заговорил напрямую о Тьме физической.
Маркс занимался «отчуждением». Подчеркну еще раз — не «эксплуатацией» только, как кому-то представляется, а именно отчуждением. Я никоим образом не хочу девальвировать при этом его занятия «эксплуатацией». Занимайся Маркс только общим (то есть «отчуждением»), а не частным наряду с общим («эксплуатация» — это и есть частный случай «отчуждения»), он был бы просто мудрецом, а не воином, сражающимся со злом. Зло в XIX веке слишком очевидным образом олицетворялось этой самой эксплуатацией — варварской, неслыханно бесчеловечной, готовой растоптать и людей, и гуманность как таковую. Маркс не мог не бросить вызов этому конкретному злу. Да и сейчас от этого зла нельзя отмахиваться («подумаешь, эксплуатация — частный случай!»).
Частный-то частный… Но если он растаптывает все, что вам дорого, то толку ли, что он частный? Да, эксплуатация на Западе в XXI веке не столь остра, как в ХIХ-м. Да, на первый план все больше выходит отчуждение как таковое. Но в Африке, Латинской Америке, да и других, местах болячки XIX века не излечены, а усугублены. И именно за счет такого усугубления эксплуатация на Западе отодвинута на второй план, а на первый вышло отчуждение как таковое.
Однако, поскольку мы занимаемся не политическим содержанием теории (или учения) Маркса, а Марксовой гносеологией и даже метафизикой (да еще метафизикой неявной), настойчивая констатация несводимости отчуждения (как общего) к эксплуатации (как к частному) совершенно необходима. Маркс действительно был обеспокоен не только отчуждением труда (что и есть эксплуатация), но и отчуждением всего, включая собственно человеческую сущность. Мы видим, как теперь от примитивного отчуждения труда отчуждающие переходят к отчуждению сущности вообще. И видим это благодаря Марксу.
Я предлагаю вниманию читателя одно очень нетривиальное развернутое высказывание, принадлежащее крупному современному религиозному деятелю. Речь идет об интервью, которое 55-летний архиепископ Мюнхена и Фрайзинга Райнхард Маркс дал журналу «Шпигель» (Der Spiegel 44/2008 vom 25.10.2008, seite 170, «Wilde Spekulation ist Sunde» — «Разнузданная спекуляция — это грех»).
Райнхард Маркс — близкий сподвижник Папы Бенедикта XVI. Именно Бенедикт XVI возвел Райнхарда Маркса в ноябре 2007 года в сан архиепископа. Мы имеем тем самым дело с высказыванием крупнейшего консервативного иерарха, а не с эксцентрическим левачеством религиозного маргинала. А коли так, то каждое слово Райнхарда Маркса представляется слишком существенным для того, чтобы делать купюры в его беседе с Петером Вензиерски и Штефаном Бергом. И я привожу эту беседу дословно.
«55-летний архиепископ Мюнхена и Фрайзинга Райнхард Маркс о конце «турбокапитализма» и влиянии Карла Маркса на социальную доктрину католической церкви.
«Шпигель»: Г-н Маркс, мы в некотором сомнении — как правильно к Вам обращаться?
Маркс: Большинство людей используют обращение «господин архиепископ».
«Шпигель»: А мы думали, Вам больше понравится «товарищ Маркс».
Маркс: С чего Вы взяли?
«Шпигель»: Вы написали книгу под названием «Настоящий капитал», которая начинается посланием Карлу Марксу. Г-н архиепископ, зачем Вы кокетничаете с вашим однофамильцем?
Маркс: Карла Маркса следует все еще принимать всерьез. Было время, когда многие считали, что старый Маркс себя изжил. Это оказалось заблуждением.
«Шпигель»: Но все-таки именно католик Норберт Блюм в 1989 году радостно заявил работникам гданьской верфи: «Маркс мертв, Иисус жив».
Маркс: В отношении Иисуса Христа это высказывание остается справедливым.
«Шпигель»: Но марксисты сейчас тоже празднуют: вроде как воскрес их проповедник.
Маркс: Ну, это уже действительно дело не мое. Но мне бы хотелось, чтобы мы, как церковь, снова вернулись к социальной доктрине католической церкви, которая всегда всерьез принимала и Карла Маркса, и его анализ отношений в обществе. Есть реальные причины, делающие движение марксистов столь живучим. Многие вопросы оно ставит обоснованно. Социальная доктрина католической церкви одновременно и предупреждает: если пойти за Карлом Марксом, станет еще хуже.
«Шпигель»: А почему Вы именно сейчас занялись Карлом Марксом?
Маркс: Одна фундаментальная мысль занимает меня уже много лет. Она содержится в энциклике Centesimus annus, провозглашенной Иоанном Павлом II после крушения коммунизма. Он сказал: если капитализм не сможет действительно разрешить фундаментальные проблемы справедливости, солидарности и свободы человека, а лишь углубит рвы, разделяющие людей, то вернутся старые идеологии. И имел в виду он, конечно, именно марксизм. Этот вывод кажется мне весьма логичным.
«Шпигель»: В наши дни капитализм и рыночная экономика переживают тяжелый кризис. В своей книге вы задаете вопрос, не пришло ли время просить прощения у Карла Маркса. Но ясного ответа в вашей книге найти не удается.
Маркс: Патриарх социальной доктрины католической церкви Освальд фон Нелль-Бройнинг высказал спорную мысль: мы стоим на плечах Карла Маркса. Его резко критиковали за это. Но он оказался прав.
«Шпигель»: То есть Вы, католический архиепископ, стоите на плечах Карла Маркса?
Маркс: Мы все стоим на его плечах, потому что в истории общества и в истории духа все мы занимаемся им, признавая или отрицая его. Анализируя положение, сложившееся в XIX веке, Карл Маркс сделал много выводов, остающихся бесспорными.
«Шпигель»: Вы хотите сказать, что пора попросить у него прощения?
Маркс: Полагаю, это уже случилось. Те из нас, кто в католической церкви занимается вопросами социальной этики, никогда не отождествляли философское наследие Маркса просто со Сталиным или ГУЛАГами. Нельзя обвинять Маркса во всем, что сделано некоторыми его последователями. Но в концепции Маркса, конечно, содержится претензия на тотальную власть, в ней изложено представление об обществе, которое я не могу принять. По его мнению, общество состоит из классов, и одни люди противостоят другим. На это я, как христианин, однозначно отвечаю: «Нет». Поскольку в каждом человеке вижу образ Божий.
«Шпигель»: Частью этого классового учения была концепция диктатуры пролетариата, ставшая основой притязаний коммунистических партий на власть — с ужасающими последствиями. Чему вообще можно научиться у человека с такими идеями?
Маркс: Глобализацию Маркс распознал в ее сути как глобализацию капитала. Он видел в этом аккумуляцию капитала, способную приобрести новое «качество» — капитал становится очень несправедливым. Маркс верно анализировал товарный характер труда и проникновение экономики во все сферы жизни.
«Шпигель»: Следовательно, в тот момент, когда рухнул Советский Союз, коммунизм вовсе не исчез окончательно с лица земного шара?
Маркс: Нет, конечно. Мы же видим, как сейчас Маркс переживает прямо-таки возрождение. Он считал, что капитализм погибнет от собственных противоречий. Он предсказывал, что примитивный капитализм может стать угрозой для нашего мира. И в этом смысле предостережение Иоанна Павла II верно: если распространяться станет радикальная идеология капитализма, марксизм вновь оживет.
«Шпигель»: Капитализм, особенно его турбоверсия, в настоящее время прилагает к этому все усилия. Нет ли у Вас идеи, как его снова обуздать?
Маркс: На сцене актуальной политики епископ не является непосредственным действующим лицом. Но социально активные христиане должны изменять и структуры, существующие в политике. Тут одной лишь благотворительной деятельности недостаточно. Экономику нужно организовывать с учетом этических принципов, не отменяя законов рынка как такового. Но у правил игры непременно должна быть этическая грань. И в этом смысле социальная доктрина католической церкви несет в себе заряд критики в адрес капитализма.