- Разведчикам, им легче это сделать, они уже знают многие маршруты.
- Ну что ж, так и решим, - заключает Кувалдин. Он поднимается и некоторое время смотрит на Запорожца. Потом, порывшись в своем вещмешке, передает Никите Петровичу небольшой сверток: - Здесь две пачки махорки. Это подарок Мухтарова для твоих бойцов, да себя не забудь. Понимаешь, Али наш хозяйственный человек. Не знаю, где он нашел табак. Принес, разделил, а себе и щепотки не взял, Пришлось пожурить. Видите ли, он называет себя тыловым работником. Под землей все - бойцы переднего края. Колодец он роет. Скоро у нас вода будет. Так и сообщи своим ребятам.
Они прощаются. Запорожец глубже натягивает шапку. Бросив взгляд в сторону Правдива, он решительно шагает навстречу черной пасти подземного хода. Проходит минуты три. Там, где скрылся старший лейтенант, появляется желто-красное пятно, Никита Петрович зажег фонарь. Вскоре и огонек исчезает.
Егор еще держит в руках кусок фанеры, о чем-то думает... Командир батальона, у него много забот.
- Чупрахин! - вдруг зовет он Ивана.
Чупрахин лежит на разостланной шинели: он два часа назад возвратился с Мухиным и Геной с задания. Они обследовали одну галерею, пришли усталые, с царапинами на лицах. Только Генка возвратился без синяков. Он великолепно ориентируется в катакомбах. Мы мало обращаем на него внимания: у нас он вольный казак, может пристроиться к любой группе, и никто не возразит мальчишка, что ж с него спросишь. А ему это не нравится, иной раз насупится: что вы, мол, на меня так смотрите. Тогда Иван дает ему пистолет и даже величает его по отчеству: Геннадий Федорович!
Сейчас Генка лежит рядом с Чупрахиным и крепко спит. Устал парнишка. На зов Кувалдина Иван откликается не сразу. Протерев глаза, он говорит Мухину:
- Приснится ж такое! Будто доктор меня целовала, а губы у Маши горячие-горячие, аж страшно стало.
- Это у тебя, Ваня, папироса в зубах тлела, - поясняет Мухин. - Я ее погасил.
- Испортил сон... Ведь в жизни меня еще ни одна девушка не целовала, замечает Чупрахин Алексею и, спохватившись, обращается к Егору: - Что случилось, товарищ командир?
- Есть срочное задание. Иди сюда и слушай внимательно. Проволоку видел в отсеке? - спрашивает Кувалдин, когда Иван подходит к нему.
- Видел и слышал, о чем вы говорили с Запорожцем, - скороговоркой отвечает Иван.
- Ты же спал! - улыбается Егор.
- А я теперь сплю по-особому: минуту сплю, минуту прислушиваюсь, вернее, одно ухо спит, второе слушает.
- Значит, все понятно?
- Понятно. Я на этот провод уже давно смотрю. Думаю, куда бы его приспособить. А вот вы нашли ему место. К работе приступать сейчас?
- Нет, сначала подумай хорошенько, как лучше сделать. Пойдите с Мухиным, осмотрите провод, прикиньте, хватит ли его, чтобы соединить КП с секторами, какие другие материалы потребуются. Дело серьезное.
У центрального входа, который хорошо виден с КП, вырастают яркие вспышки. Свет от разрывов гранат короткими волнами прокатывается по стенам и потолку.
- Нервничают фрицы, - замечает Чупрахин и говорит Алексею: - Пойдем, Алеша, теперь мы с тобой прорабы-строители.
Проводив ребят, Егор углубляется в какие-то подсчеты. Я вижу, как он быстро водит карандашом по листу фанеры: видно, трудность сообщения с ротами сильно беспокоит его. Да, пока еще есть керосин, спички, мы кое-как передвигаемся под землей. Но кто знает, когда мы выйдем на поверхность, возможно, пройдут недели, месяцы. Ни керосина, ни спичек к тому времени не останется...
- Думай, думай, Егор, наметил ты крайне необходимое дело.
- Сам сообразил или кто подсказал? - спрашиваю Кувалдина, когда он показывает мне свой чертеж.
- Что, плохо, не годится? - беспокоится Егор.
- Нет, все хорошо, Егор Петрович. Надо немедля приступать к делу.
У Кувалдина чуть вздрагивают губы. Не пойму, почему он улыбается.
- Егор Петрович! - подмигивает он мне. - Чудно это слышать. Егор Петрович, товарищ комбат! Как ты на это смотришь!
- Как все. Ведь обстановка так сложилась...
- А мне иногда становится боязно. Командир батальона! Это такая огромная должность!.. Тут и люди, тут и продовольствие, боеприпасы, госпиталь, организация обороны... И все это под землей, а не где-нибудь там, на поверхности.
- Устал? - спрашиваю я Егора. В ответ он громко смеется:
- Как ты сказал: "Устал?" Я и забыл, что есть такое слово - "устал".
Я тоже начинаю улыбаться: действительно, как непонятно сейчас, под землей, в темноте, при голоде и постоянной угрозе смерти, звучит это слово "устал".
Кувалдин поднимается, смотрит на часы. Я знаю, подошел час, который Егор отводит для разговора с Правдиным. Вот сейчас подойдем к политруку, и Кувалдин, как всегда он поступает, будет подробно рассказывать о прошедшем дне, о людях, о том, что делается в гарнизоне, чтобы укрепить оборону.
...Маша встречает нас предостерегающим жестом.
- Уснул, кажется, - шепчет она и отводит Егора в сторону. - Температура сегодня нормальная, аппетит появился... Может, и встанет. Вообще-то он крепкий, товарищ командир. Водички ему достала свежей.
Крылова сама ходила за водой, туда, к выходу: там есть колодец. Немцы ведут за ним непрерывное наблюдение, еще не было случая, чтобы мы взяли из него воду без потерь. А вот она ходила. Нетрудно представить, как ползла между камней, как долго лежала у колодца, ожидая подходящей минуты. И такой момент настал: гитлеровец, видимо, начал закуривать, и этого времени хватило ей - она проскользнула к источнику, зачерпнула ведерко и мигом прижалась к земле, тут уже не так опасно.
- Товарищ Кувалдин, ты пришел? - тихим голосом окликает политрук. Замечательный народ у нас тут, под землей, - опершись на локоть, говорит Прав дин Егору. - Слышал я, как бойцы требовали воды... Тяжеловато им. И все же понимают, все понимают. Конечно, найдутся и слабые. Но ты, Егор Петрович, будь тверд... Нам драться нужно, да так, чтобы не стыдно было потом, после победы, смотреть людям в глаза. Я вот скоро встану, чувствую, поднимусь, обязательно поднимусь... Маша, верно встану, а?
- Встанете, товарищ политрук, - поправляя сползшую с Правдина шинель, отвечает Крылова.
- Слышали? Доктор наш знает свое дело. Вот когда выйдем из катакомб, кончится война, и мы тебя, Маша, пристроим в медицинскую академию. Не веришь? Обязательно так будет. И станешь ты замечательным хирургом, известным на всю страну, а может быть, и на весь мир. И вот наша Маша выступает на международном конгрессе хирургов... И пойдет рассказывать, как производила операции, про наши катакомбы расскажет... Ну, давай, Кувалдин, выкладывай, что нового, как идут дела.
Егор докладывает подробно. Политрук слушает его о закрытыми глазами.
Просыпается Генка. Затянув потуже ремень, спрашивает:
- А где матрос?
- На склад пошел за проволокой, - сообщаю ему.
- Что же не разбудили меня? - нахмурив брови, сердится Геннадий.
Я даю ему щепотку овсянки:
- Подкрепись.
Но он не берет, обидчиво говорит:
- Дядю Панова угостите, а я сам найду чего поесть. Значит, матрос пошел в отсек? - спрашивает он и, не дожидаясь ответа, спешит к Чупрахину,
- 8
- Пятнадцатая скатка, какая бесхозяйственность, сколько провода оставили! - возмущается Чупрахин, сбрасывая с плеч тяжелый моток. Мухин фонарем освещает место, где нужно наращивать провод. Уже протянули связь в четырех направлениях, осталось соединиться со взводом Донцова. От усталости покачивает из стороны в сторону, будто земля под ногами колышется, а стены уходят из-под рук.