- Нет, нет, - закрутил головой ошалелый фашист. - Здесь, под землей, показал он пальцем и потом признался, что его рота чувствует себя так, словно находится на раскаленной сковородке. Под ними горит земля.
Теперь враг долго не осмелится подойти к катакомбам.
У нас триста раненых. Медикаментов совсем нет, только то, что в санитарных сумках у девушек. Врача нет. Но медицинская сестра Гаврилюкова уже организовала перевязку раненых. Ей помогает Зина Бурдоносова, пятнадцатилетняя девочка. Она пришла в, катакомбы вместе со своей старшей сестрой Верой и тетей. Привели с собой корову. Буренка давно съедена. Зина очень смелая девочка. Вчера ходила на разведку катакомб. Я ее пожурил. Она в ответ; "Михаил Григорьевич, я же - боец!" У нее нет родителей. Я сказал: "Зина - хочешь я буду твоим отцом, приемным?" "Ага, дядя Миша. Вы славный человек". Мы договорились: как только побьем фашистов, сразу оформлю соответствующие документы, и Зина станет моей приемной дочерью. Она обрадовалась... юная героиня!
Подсчитали продовольствие: два мешка сахара, полтора мешка муки, мешок риса, мешок вермишели. Старший батальонный комиссар Манукалов говорит: "Не густо, Михаил Григорьевич", - - и смотрит мне в глаза, что я на это скажу. "У немцев есть продовольствие", - отвечаю. "Значит, будем драться?" - и опять в упор глядит. "Для этого и остались, комиссар. Драться до последнего дыхания". Подходит Коля Шкода. Он докладывает о людях, об укомплектованности рот. Его данные подтверждают старший лейтенант Нестеренко, старший лейтенант Трубарев, политрук Бубенцов, политрук Пейчев, старший лейтенант Калабуков...
Старший писарь сержант Ильясов составляет первую строевую записку. Людей много, а продовольствия маловато. Устанавливаем дневной рацион на каждого бойца: ложка муки, ложка риса, ложка сахара, пять граммов жиру. Воду каждый добывает сам.
Леня Карадуба возражает: "Михаил Григорьевич, надо организованно. Колодец у нас под носом, несколько метров от входа". Эх, ты, морячок, да разве противник допустит нас до колодца! И все же попробовали. Два ведра воды стоили десять жизней. Так не пойдет! А как? У раненых губы потрескались от жажды. Как? Я смотрю на потолок, замечаю мокрое пятно. Штыком просверлили дырку, вставили фитиль. Ждали долго, и вдруг с кончика фитилька скатилась капля цокнула в подставленной кружке. Потом вторая, третья...
За полдня полкружки. Первые глотки - раненым.
Вторая вылазка. Подготовились хорошо. Ночь. Тшшша. Слышно, как переговариваются немцы. Мы лежим громадной темной полосой. И вдруг, как обвалу мы обрушились на поселок. Грохнули гранаты, зарычали автоматы^ Гитлеровцы бежали в панике, остановились где-то под Керчью...
Так повторяется через каждые три-четыре дня вот уже полтора месяца. Радист говорит: "Как же, Михаил Григорьевич, Совинформбюро сообщило: двадцатого мая наши войска оставили Керченский полуостров, а мы, тут кукиш кажем немцу, неужели Совинформбюро поправочку не объявит?"
Был бы передатчик, мы и сами бы это сделали: граждане, извиняемся, полуостров не оставлен.
Вернулись разведчики. Посылаем; их перед каждой новой вылазкой. Молчат.
- Что случилось?
Леня Карацуба отвечает: - Полундра, товарищ старший лейтенант. Нас огородили проволокой, обнесли дотами, через каждые десять метров гнездо установили пулеметы и овчарки - не пройти...
Послали в разведку Шкоду с группой командиров. Тот же доклад. Потом комиссар с группой; Мадукалов не вернулся. Как же я без комиссара? Лично пошел. У самого входа кто-то лежит с простреленной головой. Комиссар? Он еще был жив. Принесли в госпиталь. Два дня жил. Карацуба не отходил от него ни на минуту, ухаживал, не спас, скончался Манукалов...
...Жена старшего лейтенанта Нестеренко шепчет мне на ухо:
- Михаил Григорьевич, крысы появились в катакомбах... Мы их ловим. Только боюсь я, пухнут люди, не от них ли?..
Шкода слышит наш разговор, роняет:
- Плохо прожаривают...
Я закрываю уши. Вскакиваю и бегу в освещенный плошками отсек. Замечаю приколотую к щиту стенную газету. Смотрю, свежая - 29 июля. Читаю: "Партийное собрание прошло хорошо. Наш командир М. Г. Поважный переведен из кандидатов в члены Всесоюзной Коммунистической партии большевиков.
Товарищи, победа будет за нами!
Смерть немецким оккупантам!"
...Что-то сильно давит на грудь. Дышать нечем,
- Газы!
- Всем отойти в глубину! - нахожу в себе силы крикнуть. - Приказываю... в глубину... Раненые не могли отойти.
Похоронили многих.
- Конец, что ли? - кричит Леня. - Полундра! Я эту машину расшибу.
Какое мужество! Трудно было, но Карацуба сдержал свое слово: ночью с группой бойцов Леня подорвал машину, которой фашисты нагнетали в подземелье газ.
...Николай Шкода настороженно смотрит в потолок:
- Слышишь, Михаил Григорьевич? Бурят.
Грохнули взрывы... Один, второй, третий...
Уже произведено шестьсот взрывов.
Утром захрипел репродуктор, установленный немцами наверху, у пролома. Потом звонко, отчетливо:
- Господин Поважный, если вы выйдете из каменоломен без оружия, немецкое командование гарантирует вам жизнь и хорошее обращение.
Наш ответ: взорвать репродуктор.
Калабуков говорит:
- Тоже дураков нашли, - он доволен удачной операцией, советует мне попробовать связаться о Центральными катакомбами: мы убеждены, что там сражаются наши бойцы. У нас нет ничего - ни продуктов, ни воды. Камни высохли, оружие заржавело, смазывать нечем, может быть, товарищи из Центральных каменоломен помогут нам.
Калабуков берет с собой сержанта. Я даже фамилии не знаю этого младшего командира: он из той роты, которая была сформирована из прибившихся к нам бойцов. Рота эта уже никогда не выйдет из катакомб. Она полностью погребена взрывом в слепом отсеке. Узнают ли когда-нибудь имена этих мужественных людей? Я запомнил лишь фамилию политрука - Таранин, кавалерист.,.
Ушел Калабуков. Ждем два дня. Леня качает головой.
- Ты что, Карацуба...
- Калабуков убит, там, неподалеку от входа, а сержанта нет. Я им сейчас брызну в лицо огнем, - он берет автомат. - Меня... взрывами не возьмешь. Опухший, продымленный, он, качаясь, шагает к выходу, слышится взрыв гранаты. Я вздрагиваю.
- Леня, осторожно!..
Не вернулся Карацуба. Не вернулась и Зина. Придется ли встретиться? Дочь моя, ты слышишь?..
Темнота, густая, непроглядная. У меня борода до колен. Сегодня 31 октября, шесть месяцев не брился: ни минуты свободного времени, бои, бои, шесть месяцев подряд - разведка, бой, взрывы. Сколько осталось?.. Писаря уже нет, строевую некому составить.
- Это кто тут поблизости? Это ты, Николай? А еще кто?
- Да это, командир, Борька-одессит, твой ординарец, - отвечает старший лейтенант Шкода.
- Пошли в разведку.
Ноги тяжелы, будто на них гири. И руки опухшие. Мы останавливаемся у колодца. Так светло, что нельзя смотреть. Я закрываю глаза.
- Немцы, - шепчет Шкода и толкает меня в спину. Руки тяжелые-тяжелые, не слушаются руки.
Последний приказ: не сдаваться!