— Взаимно! — поспешно воскликнула она.
Мне хотелось переодеться в сухую одежду, что я и сделала. Но тело никак не могло согреться, несмотря на одеяло, в которое я завернулась и теперь сидела на кровати, напоминая толстый рулет.
Раздался стук в дверь, и на пороге комнаты возник Эрран, не дожидаясь моего приглашения. Он сел рядом и протянул меня большую теплую кружку.
— Отрава, да? — спросила я.
— Все люди такие догадливые? — спросил он и закатил глаза, заметив мое напряжение. — Думаешь, я стал бы тебя спасать, чтобы отравить? Пей.
У меня не было сил, чтобы спорить, поэтому я пригубила напиток. Он оказался сладким, как какао, и терпким. По телу сразу же волной прокатилось приятное тепло.
— Все теперь не кажется таким ужасным, да? — спросил Эрран.
— Кажется, — вздохнула я. — Но теперь вслух об этом говорить не хочется.
— Ну уже лучше. — кивнул он и спросил. — Что Каллиас тебе сказал?
— Он поинтересовался, не знаю ли я, что замышляют люди, потом намекнул, что мне стоит бояться леса и отправил к водяному.
— К водянику. — тихо поправил меня Эрран, задумавшись о чем-то своем. Судя по тяжелому взгляду, мысли его занимали серьезные и нерадостные.
— Каллиас старше тебя?
— На сорок один год, — ответил он.
Я успела забыть, что все они тут не люди, поэтому впала на несколько секунд в крайнее замешательство.
— Но почему тогда не он царь? Или тут титул достается самому младшему?
— Обычно по старшинству, — пожал плечами Эрран. — Но Каллиас не прошел испытания.
— Какие?
— Помнишь церемонию? — он развернулся ко мне. — Лес устраивал нам нечто подобное, что устроил и тебе. Только наши испытания длились неделями и были более… — Эрран задумался, подбирая слово, — неприятными.
Меня начинало колотить от ужаса при одном только воспоминании той могилы, из которой мне приходилось выбираться по милости Леса. Поэтому даже думать о том, через что проходили Эрран и Каллиас, не хотелось.
— А ты справился с испытаниями?
— Ну как видишь. — Эрран произнес это с грустью, без толики гордости или самолюбования, а потом сменил тему. — Ты знаешь, как водяники заманивают своих жертв?
Он усмехнулся, и теперь в его глазах вместо печальной серьезности загорелись насмешливые огоньки. Мне новая тема совсем не понравилась, потому что кожа на шее еще помнила о холодной хватке.
— Дурманят голову? Гипнотизируют?
— Верно, но вначале они принимают образ любимого человека. — заявил Эрран. — Того, кто занимает все мысли и сердце. Водяник заглядывает в голову и чувствует влюбленность.
— Неужели? — удивилась я, а потом спохватилась. — Подожди, но водяник притворился тобой.
Лесной царь ухмыльнулся и хитро прищурился:
— Верно.
— Ну не-ет. — протянула я и на всякий случай отсела от лесного царя подальше. — Вот это вот точно бред. Я никак не могу быть в тебя влюблена, вот никак. Водяник бракованным оказался, и это не мои проблемы!
Подумать только, что за вздор, это даже звучит смешно. Наверное, есть сотни других причин, почему водяник выдал себя за царя, он просто знал, кто я такая, или же Эрран вешает лапшу на уши и издевается надо мной.
— Каким бы слабым водяник ни был, — возразил он, — но разгадать человека может с легкостью. Но не будем об этом.
Надо же, он решил смилостивиться надо мной и не смущать, однако так просто я оставлять это не собиралась. Тут на кону стояла моя честь.
— Ты намекаешь на то, что он меня разгадал!? Да что за ерунда? Ты хоть в курсе, что ты никак не можешь меня привлекать? Мало того, что знаю я тебя совсем мало, так еще ты настоящий негодяй, который не пускает меня домой и держит в заточении!
Конечно, в моих обвинениях было лукавство. Я не считала, что нахожусь в заточении, и воспринимала ситуации скорее, как вынужденную договоренность или невыгодный контракт, однако мою желчь уже нельзя было остановить:
— И стокгольмского синдрома у меня нет! Знаешь, это только в сказках красавица отвечает взаимностью влюбленному в нее чудовищу, которое заперло ее в своем мире. А вот в реальной жизни такие чудовища остаются у разбитого корыта с разбитым сердцем, если, конечно, у красавицы хватило ума вовремя сбежать. Чудовище любит, а красавица терпеть его не может.
Эрран хмыкнул и неожиданно подсел ближе, с любопытством склоняясь к моему лицу. Слова, которые были готовы и дальше сотрясать воздух, застряли в горле. Если водяник заморочил меня, лишив возможности двигаться, то сейчас я замерла с совершенно ясной головой и скачущими мыслями. Почему-то на ум приходила всякая бессмыслица: например, что в Эрране действительно есть что-то звездное, волосы темные, как ночное небо, а глаза — как звездный свет. Наверное, он очень похож на свою мать — звездную нимфу.
— Значит, ты красавица, а я чудовище? — тихо уточнил лесной царь.
— Верно. — согласилась я.
Эрран усмехнулся и посмотрел на мои губы, которые я невольно облизнула, за что мысленно прокляла себя. Стоит отодвинуться или возмутиться, но мне было интересно, что лесной царь будет делать дальше. Если посмеет прикоснуться, то получит пощечину.
А непрошенная мысль о том, что мне хотелось, чтобы он прикоснулся ко мне, была позорно лишена всякого внимания.
Эрран подался вперед, и, когда я уже задержала дыхание, уверенная в том, что он меня вот-вот поцелует, лесной царь прошептал, обжигая дыханием:
— Только вот с чего ты взяла, что чудовище тебя любит?
Эрран после этих слов сразу же отстранился и снисходительно покачал головой, чувствуя себя победителем. На меня же словно ушат ледяной воды вылили, и я задохнулась от досады. Как же глупо я попалась.
Как назло, не удавалось подобрать слова, чтобы с достоинством ответить этому негодяю. Он же поднялся и, шутливо поклонившись на прощание, направился прочь из комнаты.
— Ты мне противен! И верни меня домой сейчас же! — Я взяла подушку и со всей силы запустила ее в закрывшуюся дверь, за которой раздался самодовольный смех.
Мерзавец!
Глава 12. Ведьма по имени Брида
Проходили дни, превращаясь в недели. По собственным ленивым подсчетам я гостила у лесного царя около трех недель, а, может, и вовсе месяц. Но почему-то это не напрягало. Возможно, потому что каждый день пролетал ярко и насыщенно, как вспышка.
Родной мир с его многоэтажками, шумом и отсутствием магии теперь казался таким далеким, почти выдуманным. Тоска по прежней жизни тяготила душу, но терялась в новых разнообразных эмоциях и ощущениях.
Самое неприятное, что я начала привыкать к Лесу, а он — ко мне. Неприятное, потому что желание быстрее вернуться домой пропадало, да я и не знала, что теперь считать домом.