Мы подошли к его руке, он благословил нас и тут же, как бы стирая всякую грань между архиепископом и мирянами, прихватил за плечи и повел к столу. Приветливый хозяин, принимавший приставших с дороги гостей. И был так непринужден, так славно шутил, что забывалось о его учености и исключительности, выдвинувших его на одно из первых мест среди тогдашних православных иерархов.
Мне были знакомы места под Серпуховым, откуда был родом владыка Илларион. Он загорелся, вспоминал юность. Потом неизбежно переходил от судеб своего прежнего прихода к суждениям о церковных делах России.
- Надо верить, что церковь устоит, - говорил он. - Без этой веры жить нельзя. Пусть сохранятся хоть крошечные, еле светящие огоньки когда-нибудь от них все пойдет вновь. Без Христа люди пожрут друг друга. Это понимал даже Вольтер... Я вот зиму тут прожил, когда и дня не бывает потемки круглые сутки. Выйдешь на крыльцо - кругом лес, тишина, мрак. Словно конца им нет, словно пусто везде и глухо... Но "чем ночь темней, тем ярче звезды...". Хорошие это строки. А как там дальше - вы должны помнить. Мне, монаху, впору Писание знать.
Иллариону оставалось сидеть около года. Да более двух он провел в тюрьме. И, сомневаясь, что будет освобожден по окончании срока, он все же готовился к предстоящей деятельности на воле. Понимая всю меру своей ответственности за "души человеческие", преосвященный был глубоко озабочен: что внушать пастве в такие грозные времена? Епископ православной церкви должен призывать к стойкости и подвигу. Человека же в нем устрашало предвидение страдания и гонений, ожидающих тех, кто не убоится внять его наставлениям".
Незадолго до окончания срока Иллариона перевели из Соловков в Ярославль. Там, в тюрьме, его посещал ответственный работник ГПУ и уговаривал присоединиться к новому, поддерживаемому властями, церковному расколу, возглавляемому епископом Екатеринбургским Григорием. "Вас Москва любит, вас Москва ждет", - уговаривал агент Иллариона, обещая ему свободу и высокое место в иерархии григорианства. Илларион отказался. После переговоров, продолжавшихся несколько месяцев, агент ГПУ сказал: "Приятно с умным человеком поговорить. - И тут же добавил: - А сколько вы имеете срока на Соловках? Три года?! Для Иллариона - три года?! Так мало?"
Иллариону добавили еще три года и возвратили на Соловки. По окончании нового срока его отправили этапом на вечное поселение в Казахстан. В пути он заболел сыпным тифом и 28 декабря 1929 года умер в тюремной больнице в Петербурге. Петербургский митрополит Серафим (Чичагов) упросил начальство НКВД выдать тело усопшего. Ми-трополита Иллариона отпели в Воскресенском храме Новодевичьего монастыря и похоронили на монастырском кладбище.
Годы спустя, когда на Соловках не осталось ни одного заключенного, лично знавшего митрополита Иллариона, стойко держалась память о нем. От одного потока заключенных к другому передавались уже не воспоминания, а предания, ставшие фольклором. Фольклорное предание, как известно, имеет в своей основе действительный факт, обычно трансформирует его, дополняет фантастическими вымыслами, но при этом всегда сохраняется идея и смысл того события, которое лежит в его основе. Таковы и две легенды о митрополите Илларионе. Первая - о его неколебимой верности православию, вторая - об общегосударственном масштабе значения его деятельности и личности.
Первая легенда повествует о том, как однажды на Соловки приехал посол Папы Римского, католический кардинал, для переговоров с сидевшим в Соловках духовенством, среди которого было много высших иерархов. Папа решил воспользоваться в своих целях тяжелым положением русской Церкви и осуществить давно лелеемый Ватиканом коварный план.
Священники-соловчане избрали для переговоров с папским нунцием митрополита Иллариона.
И вот они встретились - князья двух Церквей - одетый в пышные облачения католический кардинал и митрополит Илларион в заплатанной телогрейке арестанта.
Нунций сказал, что он может добиться освобождения православного духовенства из лагерей, но за это Православная Церковь России должна объединиться с католической в унию и признать власть папы над собою. Митрополиту Иллариону в униатской церкви России он обещал тиару кардинала.
Но владыка Илларион ответил, что Православная Церковь предпочитает лучше принять терновый венец, чем изменить истинной вере.
В действительности такой встречи не было. Борис Ширяев, автор воспоминаний о Соловках, в которых он приводит эту легенду, специально расспрашивал сидевших там иерархов, и все они "решительно отрицали этот факт". "Тем не менее, апокриф родился и жил на острове, - пишет Ширяев. Он даже перекинулся на материк: позже я слышал его в Москве. Легенда возникла и жила потому, что люди хотели видеть реальное воплощение духовной силы Церкви, ее несокрушимой твердыни, и самым подходящим объектом для такого воплощения был владыка Илларион".
Вторая легенда утверждала, что существует тайное завещание покойного патриарха Тихона, в котором он указывает на Иллариона как на истинного хранителя и местоблюстителя патриаршего престола.
В заключение рассказа о митрополите Илларионе приведу стихотворение, о котором шла речь в его разговоре с Олегом Васильевичем Волковым. Это стихотворение принадлежит А.Н.Майкову.
Не говори, что нет спасенья,
Что ты в печалях изнемог:
Чем ночь темней, тем ярче звезды,
Чем глубже скорбь, тем ближе Бог...
Теперь вернемся к началу 1920-х годов, когда совету общины Сретенского монастыря удалось спасти от закрытия Владимирский собор, защититься от обновленцев и сохранить приход.
Колокола Сретенского монастыря славились в Москве своей мелодичностью. Один из последних дореволюционных путеводителей "Всеобщий путеводитель по Москве и окрестностям", вышедший в 1915 году и по обширности заявленной программы вынужденный писать лишь только о самых значительных достопримечательностях, тем не менее приглашает послушать великолепные колокола Сретенского монастыря.
12 июня 1920 года Н.П.Окунев, запись из дневника которого приводилась ранее, отметил новое звучание сретен-ского колокольного звона:
"Прошел домой мимо Сретенского монастыря, не закрытого еще в полном объеме, но оставшегося с одной только церковкой и братией человек в 5. Но от былого остались музыкально подобранный звон и звонарь, какой-то удивительный человек - я вижу его, он "штат-ский", тощий, болезненный, типа старых сухаревских мелких торговцев. Еще бы чуть-чуть попотрепаннее одеяние, ну и подавай ему Христа ради копеечку. Такова наружность, а кто его знает, может, он богатый человек, любитель позвонить. В нем нет профессионального звонаря, он несомненно дилетант, но зато какой в своей сфере гениальный! Я, по крайней мере, никогда не слышал такого замечательного звона. Когда он звонит, на углу Сретенки и Сретенского переулка всегда собирается толпа и смотрит на его переборы по веревочкам. Голова без шапки, закинута вверх, - точно смотрит в небо и аккомпанирует ангелам, поющим гимн Богу. Так играют вдохновенные пианисты, смотрящие не на клавиши, а куда-то ввысь..."
Этот звонарь - Константин Сараджев - еще одна московская легенда 1920-х годов. Он не был профессиональным звонарем и звонил на разных колокольнях. У него был круг поклонников из любителей и знатоков колокольного звона и музыкантов-консерваторцев, которые заранее узнавали, где и когда он будет звонить, и приходили слушать.
После того как в 1977 году была напечатана документальная повесть А.И.Цветаевой "Сказ о звонаре московском", имя Константина Константиновича Сараджева приобрело широкую известность.
К.К.Сараджев родился в 1900 году в Москве. Отец - профессор Московской консерватории, скрипач, дирижер, мать - пианистка. Детство и отрочество Сараджева прошло на Остоженке. С раннего детства он прислушивался к звону колоколов окрестных церквей, благо вокруг их было много. Особенно привлекали его внимание колокола Замоскворечья - церкви Преподобного Марона у Крымского моста, знаменитый колокол Симонова монастыря...
Сараджев обладал особым абсолютным слухом. Музыканты с абсолютным слухом в звуке колокола различают три основных тона, он же слышал более восемнадцати, а в октаве он, по его словам, четко различал 1701 тон.
Хотя Сараджев жил в музыкальной семье, музыке систематически не учился и всем музыкальным инструментам предпочитал колокола. Он свел знакомство с московскими звонарями, в четырнадцать лет ему удалось самому позвонить на колокольне, и с тех пор колокола заняли все его мысли. Наиболее интенсивная его деятельность по изучению и пропаганде колокольного звона падает на 1920-е годы. В это время Сараджев не только звонит, открывая и осмысливая музыкальные возможности колоколов, но и работает над теоретическим трудом "Музыка - Колокол". Он обследовал 374 колокольни Москвы и Подмосковья, составил их каталог с музыкальной нотной характеристикой звучания каждого колокола.
Среди музыкантов, ходивших слушать Сараджева, А.И.Цветаева называет композиторов Р.М.Глиэра, Н.Я.Мясковского, М.М.Ипполитова-Иванова, А.Ф.Гедике - органиста, профессора Московской консерватории.
Известный хоровой дирижер А.В.Свешников слушал звон Сараджева на колокольне Сретенского монастыря. "Звон его, - вспоминает Свешников, совершенно не был похож на обычный церковный звон. Уникальный музыкант! Многие русские композиторы пытались имитировать колокольный звон, но Сараджев заставил звучать колокола совершенно необычайным звуком - мягким, гармоничным, создав совершенно новое их звучание".
Сараджев мечтал об устройстве специальной "Московской Художественно-Музыкально-Показательной Концертной колокольни". Музыкальная общественность поддерживала его ходатайство перед Наркомпросом о создании такой звонницы. Но во второй половине 1920-х годов в России настали роковые времена для церковного колокольного звона и колоколов: колокольный звон как "нарушающий общественный покой" был запрещен, закрывались и разрушались церкви и колокольни, снимались и отправлялись в переплавку колокола.
Наступила очередь и звонницы Сретенского монастыря.
В 1927 году живший по соседству с монастырем член партии "с дореволюционным стажем" ответственный работник ВСНХ Н.С.Попов отправил письмо тогдашнему председателю Моссовета К.Я.Уханову, также партийцу с 1907 года, бывшему слесарю:
"Тов. Уханов!
Ты хозяин Москвы: обрати, пожалуйста, внимание на Б. Лубянку. Стоит тут развалина, называемая храмом божьим, живут в нем какие-то Братские общества и т.п., а улица от этого страдает: уже не один человек в этом месте раздавлен трамваем. Улица в этом месте благодаря этой балдахине имеет искривленный вид и, если ее снести, а снести ее надо, то будет совершенно другая улица с свободными проходами. Улица слишком бойкая. Во дворе как раз в этом месте, где стоит эта чертова часовня, где гуляют только кошки и мыши, стоит еще колокольня, где сумасшедший какой-то профессор выигрывает на колоколах разные божеские гимны, ничего абсолютно нет. Тебе как хозяину Москвы во имя благоустройства города надо в конце концов обратить внимание...
С коммунистическим приветом - По-пов Н.С.".
В 1928 году в газете "Рабочая Москва" была опубликована фотография Сретенского монастыря, огражденного забором, с пояснительной подписью: "Для расширения уличного движения сносится Сретенский монастырь, мешающий движению".
Приход Сретенского монастыря был ликвидирован в 1928 году. В 1928-1930 годах снесены церковь Марии Египетской, церковь Николая Чудотворца, колокольня, монастырская стена. Соборный Владимирский храм был приспособлен под общежитие сотрудников НКВД, затем использовался как гараж и под помещения для реставрационных мастерских. В 1950-е годы собор был поставлен на госохрану как историко-архитектурный памятник. Из старых построек Сретенского монастыря к 1990-м годам сохранились только три: Владимирский собор, совершенно опустошенный внутри и со сбитой росписью, двухэтажный хозяйственный корпус ХVIII века, перестроенный в XIX веке, так что от первоначального здания остались лишь так называемые "ушастые" наличники на трех окнах (Большая Лубянка, 17), и часть настоятельского корпуса ХVII-ХIХ веков в глубине двора.
В 1991 году храм Сретения Владимир-ской иконы Божией Матери был возвращен Церкви.
С этого времени история Сретенского монастыря - это хроника возрождения обители, продолжающаяся и в настоящее время.
В январе 1991 года во вновь освященном соборе началась служба.
В 1994 году в монастыре разместилось подворье Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря.
В 1995 году возобновлена монашеская жизнь.
8 сентября 1995 года в ознаменование 600-летия встречи Владимирской иконы Божией Матери - события, в память которого основан монастырь, впервые после революции совершен традиционный крестный ход с чудотворной иконой из Успенского собора в Сретенский монастырь. Для крестного хода Третьяковской галереей был предоставлен подлинный образ Владимирской Божией Матери. Литургию в этот праздничный день совершал Патриарх Московский и всея Руси Алексий II.
В тот же день, 8 сентября 1995 года, патриархом освящен установленный в монастыр-ском дворе, справа от ворот, у глухой стены соседнего дома, каменный резной памятный крест-распятие. Рядом с ним установлена медная пластина с надписью: "Крест воздвигнут в память православных христиан, умученных и убиенных на месте сем в годы смуты". Мне объяснили, что под "местом сим" имеется в виду весь окрестный район вокруг Большой Лубянки...
В 1997 году во Владимирском храме помещен выполненный в натуральную величину цветной фотографический снимок известной христианской святыни так называемой Туринской Плащаницы - полотна, которым было обернуто тело Иисуса Христа при погребении и на котором имеется отпечаток Его лица. С самого первого ее появления в одной из французских церквей в 1375 году подлинность Плащаницы и изображения на ней вызывала сомнения и дискуссии, однако в настоящее время, после проведения разнообразных исследований при помощи современных научных методов, доказано, что Плащаница относится к I веку, и точнее - к 30-м его годам.
Лик Христа на Плащанице поражает своей выразительностью, здесь он предстает в двойной своей евангельской ипостаси: Сын Божий - Сын Человеческий.
В 1997 году на монастырской территории сооружена звонница.
В настоящее время Сретенский монастырь получил статус ставропигиального, то есть монастыря, пользующегося особыми привилегиями и подчиненного непосредственно патриарху. При монастыре имеется издательство, книжная лавка и магазин церковной утвари.