"...В Чертковской библиотеке, - пишет Циолковский в автобиографии, - я заметил одного служащего с необыкновенно добрым лицом. Никогда я потом не встречал ничего подобного. Видно, правда, что лицо есть зеркало души. Когда усталые и бесприютные люди засыпбли в библиотеке, то он не обращал на это никакого внимания. Другой библиотекарь сейчас же сурово будил.
Он же давал мне запрещенные книги. Потом оказалось, что это известный аскет Федоров - друг Толстого и изумительный философ и скромник. Он раздавал все свое крохотное жалованье беднякам. Теперь я вижу, что он и меня хотел сделать своим пенсионером, но это ему не удалось: я чересчур дичился".
Последнее строение левой стороны Сретенки - церковь Троицы Живоначальной в Листах, ее порядковый и "домовый" номер - 29. Церковь отреставрирована, и в ней идет служба. Нижняя, откопанная от наслоений культурного слоя часть церкви оказалась в яме - уже одно это наглядно указывает на ее древность.
Церковь действительно старая, в начале XVII века она была деревянная, в середине века начата постройкой каменная. Строили ее своим иждивением стоявшие здесь слободой стрельцы полковника Василия Пушечникова. В 1667-1671 годах полк был в походе в Астрахани - усмирял бунт казаков под предводительством Разина и, разбив бунтовщиков, привел в Москву их главаря Стеньку, за что царь Алексей Михайлович пожаловал стрельцов разными наградами, в том числе 150 тысячами кирпичей для окончания строительства церкви, и в том же году она была достроена. Как объясняет путеводитель начала XIX века, "название На Листах, данное сей церкви, происходит от того, что на ограде оной в прежние времена продавались известные картинки для простого народа, которые печатались в приходе церкви Успения в Печатниках, на Сретенке, и назывались просто листы. Впоследствии продавались оные на Спасском мосту, потом у Казанского собора, а ныне в Холщовом ряду и других местах города".
Таким образом, именно церковь Троицы в Листах была первым в Москве народным книжным магазином.
Церковь была закрыта в январе 1931 года в связи, как рассказывали местные жители, с арестом священника.
В 1930-е годы разобрали главы храма, в 1950-е снесли колокольню. В церкви помещались склады, потом - скульптурные мастерские. С конце 1970-х годов церковь была поставлена на госохрану как памятник архитектуры, и Всероссийское общество охраны памятников начало ее реставрацию. Автором проекта реставрации был О.И.Журин. Сначала церковь определили под репетиционные залы Москонцерта, в 1990-м по письму патриарха Алексия II ее вернули верующим, а в 1991 году состоялось малое освящение храма.
"Листы", или, употребляя более привычное для современной речи название, лубок, не ушли и с нынешней Сретенки, и нынче она является центром их пропаганды. Здесь, приблизительно на равном расстоянии от Печатникова переулка, где листы печатались, и от церкви Троицы в Листах старинного места торговли лубочными листами, в небольшом особнячке Малого Головинского переулка (дом № 10) открыт единственный в нашей стране музей лубка - Музей народной графики.
Краткие сведения о нем дает информационный лист, выпущенный музеем:
"Сегодня историю лубка можно проследить на примере редчайших графических экспонатов Музея народной графики, который был создан в 1992 году по инициативе художника Виктора Пензина, при поддержке Комитета культуры правительства Москвы.
Этот уникальный музей находится на Сретенке, вблизи церкви Троицы в Листах, где когда-то шумел лубочный базар.
Основу постоянной экспозиции музея составляет коллекция его директора Виктора Пензина, дополненная реконструкциями древних листов, а также произведениями современных мастеров-лубочников".
Напротив храма Троицы в Листах, на противоположной стороне улицы до революции находился магазин одежды Миляева и Карташева "Мануфактурные и галантерейные товары, модные товары", после революции он назывался "Московско-Рижский универмаг", снесен в 1980-е годы.
Левая сторона Сретенки заканчивалась также магазином, дом этот тоже снесен, на его месте - вход в метро.
В этом доме в 1930-е годы находился комиссионный магазин, который местные жители называли "Слёзтовары", а официально он назывался "Магазин конфискатов". Местные в нем никогда ничего не покупали, была примета: приобретенные здесь вещи приносят несчастье; покупали пришлые.
Журналист А.Е.Лазебников - редактор "Комсомольской правды", репрессированный в 1938 году и просидевший 18 лет, в своих воспоминаниях рассказывает об этом магазине.
Летом 1937 года он с главным редактором "Комсомолки" Владимиром Бубекиным и несколькими репортерами пошли искать игрушку для подарка сыну шефа. В магазине, в который они зашли, не было ничего привлекательного. Продавщица решила им помочь.
" - В конфискаты заходили?
Мы не поняли вопроса. Продавщица пояснила:
- На Сретенке. Вверх по Кузнецкому, свернуть на Лубянку, пройти Сретенские ворота и по левой стороне улицы до конца. Угловой дом...
Беспорядочными казались прилавки вдоль стен, густо увешанных полотнами в дорогих рамах. Мы невольно замедлили шаг. Лампочки, свисавшие на шнурах, не принесли разгадки замыслам товароведов Сретенки. Непонятным было расположение вещей. Блики шарили по полкам в такт покачиваниям лампочек. Там, где лежало что-то цветастое, яркое - бухар-ский халат, черная шаль в красных розах, - лампочки будто раздували тусклый свет и опять уходили в закат.
Лишь в отделе готового платья удивило обилие армейской одежды. Правда, было немало и гражданских костюмов - двойки, тройки, но они терялись на задворках, словно нездешние. Здешними были военные. Суконные френчи, гимнастерки из тонкого шевиота и габардина, нарядные бекеши индпошива, кожаные регланы, синие кители моряков. Над полками витал запах лежалых вещей. Рядом с одеждой стояла обувь, как на плацу, - голенище к голенищу, сапоги, шеренги мужских туфель, ботинок и опять сапоги, некоторые щеголеватые. Весь товар лицом.
Привыкнув к полумраку, можно было разглядеть, чем заполнены полки. Два покупателя молчаливо разглядывали товары без этикеток и ценников. Вместо привычного гула голосов - шепот. Казалось, эти двое понимали, что здесь ни о чем не нужно спрашивать. Странное чувство, которое мы испытали, переступив порог магазина, не оставляло нас. Что это? Распродажа, конфекцион? У кого узнать? Кто-то недоверчиво оглядывал себя в полукружье трельяжа. Ощупывал, на месте ли хлястик у кителя цвета хаки. Опустил руки в карманы, будто поискал - не забыл ли чего прежний владелец.
- Не лады. Велик малость френчик! - И на нас глянул, не решаясь на покупку без постороннего совета. Вот он уже снял с себя китель, держит в руках, подбирая глазами другой в колонне защитного цвета: какой примерить? Наверное, впервые в жизни представился такой выбор.
То, чего мы страшились, о чем леденящая догадка еще с первого шага стиснула виски: мы увидели в петлицах кителя следы ромбов. Тот, кто носил этот китель, видимо, был высок. Где-то на полках, пониже, лежали, наверное, его синие галифе. Комдив? Комкор? Командарм? Неясный отпечаток всех ромбов скрыл его звание. Как хорошо, что здесь одна только лампочка, один тусклый глазок на привязи шнура - зрелище изувеченных петлиц с вырванными знаками различия нестерпимо, как и проколы аккуратно обметанных дырочек над карманами, - все, что осталось от брони орденов. Хаки! Защитный цвет! От кого защитный - от Юденича, Врангеля, Колчака, бело-поляков, Чжан Цзолина на КВЖД? Насколько он старше нас? Лет на десять - двенадцать: он мог успеть, а мы нет - носить подпольную кличку, видеть Ленина, идти по этапу в турухан-скую ссылку.
...А покупатель все лопочет и лопочет, не пряча своего счастья. А у прилавка шепот: "Кожаные брюки сорок восьмой бывают?"
- В начале недели, - говорит продавщица.
Здесь еще умеют предсказывать будущее? По каким дням доставляют сюда товары? Ночью? На рассвете?
- В начале недели, - повторяет продавщица, и я слышу в ее голосе презрение к этому мешковатому парню, переступившему в круговерти столичных лавок не разгаданный им порог Сретенки.
Звуки слабого гудка донеслись до нашего слуха, и мы увидели на соседнем прилавке игрушечный паровоз. Он тащил по металлическому кругу пассажирский состав.
- У вас много таких? - спросил Володя.
- Много? - как беззвучное эхо отозвалась девушка, удивляясь наивному вопросу. - Единственная...
Володя нагнулся над стойкой. "Мейд ин Суизерланд" - "Сделано в Швейцарии", - прочитал он на паровозике, силясь найти еще что-то на тендере. Может быть, он хотел увидеть нацарапанное русскими буквами имя мальчика, у которого вместе с этой игрушкой отняли папу и маму?
- Возьмете? - спросила продавщица. - Прекрасная игрушка!
Володя медленно повернулся, посмотрел в упор на девушку и без всякой оглядки, забыв, где он, сказал, как сказал бы Мите Черненко, Юрию Жукову, Мише Розенфельду, всем, кого знал, как самого себя:
- Поверьте, девушка, этой игрушке уже никогда не быть прекрасной! Никогда!"
Владимир Михайлович Бубекин вскоре был арестован как враг народа - и сгинул на Лубянке...
После войны магазин стал обычной комиссионкой и в этом качестве окончил свое существование вместе с домом.
СУХАРЕВСКАЯ ПЛОЩАДЬ
До недавнего времени Сретенка с левой и правой стороны заканчивалась домами, которые одним своим фасадом выходили на Сретенку, а другим - на Сухаревскую площадь. Эти угловые дома четко определяли границу улицы и площади.
В 1960-1980-е года они были снесены, с ними заодно прихватили несколько соседних зданий и по улице, и по Садовому кольцу. На их месте по обеим сторонам Сретенки образовались неопрятные пустыри, на них два спуска в метро, ряды торговых палаток, и, как почти у каждой станции московского метро, здесь торгуют с рук луком, петрушкой, водкой, сигаретами и прочими обычными для таких рынков мелочами.
За палатками гудит Садовое кольцо. Плотным, рычащим, дымящим, разноцветным потоком, заполняя его во всю ширину, от тротуара до тротуара, по мертвому серому асфальту мчатся машины.
Мы обычно не обращаем внимания на значение и смысл примелькавшихся городских названий. Но если задуматься над тем, что эта улица называется Садовым кольцом, то нельзя не признать, что название звучит по крайней мере насмешкой над здравым смыслом.
Когда оно возникло, улица действительно была вся в садах. И это было в общем-то сравнительно недавно; о садах на Садовом кольце рассказывают не только предания, их можно увидеть на фотографиях и кинокадрах, их помнят москвичи старшего поколения.
Сады и палисадники на Садовом кольце были уничтожены по Генеральному плану реконструкции Москвы 1935 года в 1936-1937 годах. Ученые градостроители из НИИ Генплана планировали этим решить проблему транспорта в Москве. Но мировая градостроительная наука еще до того, как Научно-исследовательский институт Генплана Москвы придумал превратить Садовое кольцо в автомобильную дорогу, пришла к выводу, что строительство подобных кольцевых транспортных артерий в историческом городе не только бессмысленно, но и усугубляет транспортную проблему.
В отличие от архитекторов, рядовые москвичи понимали всю глупость и бессмысленное варварство проекта, но в оправдание ему придумали, что-де эта асфальтовая полоса имеет стратегическое военное значение: в случае войны с нее будут взлетать и на нее приземляться военные самолеты. Об этом в предвоенные годы потихоньку, но широко говорили в Москве.
Однако раз уж речь зашла о названии Садового кольца, то представляется удобный случай поговорить о том, почему Садовое и почему кольцо. Как и все истинно московские названия, это название представляет собой иероглиф, заключающий в себе содержание целой книги.
Еще в ХIV-ХV веках в том месте Троицкой дороги, где сейчас находится Сухаревская площадь, путники, идущие в Москву, останавливались на последний перед входом в город отдых. По преданию, преподобный Сергий Радонежский по пути из Троицкого монастыря также отдыхал здесь. А у царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича, когда они ехали из Москвы к Троице на богомолье, здесь была первая слазка, то есть они вылезали из кареты пройтись и размяться. По каким-то внутренним математическим законам линия будущего Саового кольца еще в ХIV-ХV веках воспринималась дальней границей города.
В ХVI веке вплотную к этой границе подступил городской посад.