Кто-то упомянул про короля неаполитанского, под кото-рым подразумевался Мюрат. Лабрадор высказался об этом государе в самых резких выражениях, и Талейран, чувство-вавший себя теперь уже вполне непринужденно, позволил себе произнести следующую фразу: «О каком это неаполитан-ском короле идет речь? Мы совершенно не знаем человека, о котором здесь говорят». Со стороны бывшего министра Наполеона, который основал это королевство и приходился шурином королю, это было невероятной наглостью. Талейранне знал этого «человека»! А между тем они вместе фигурировалив целом ряде торжественных церемоний и кортежей, хотя бы на коронации императора. Молчание, которым был встречен этот вопрос, показало, что слова эти были сказаны Талейраном весьма кстати. Меттерниху, который недавно еще вел пере-говоры с Мюратом, приходилось молчать, так как он не осме-ливался вслух признаться в подписании договора с неаполи-танским королем. Ни русский, ни английский представители не соглашались признать Мюрата. Один лишь прусский делегат Гумбольдт, впрочем, не заинтересованный в этом деле, заметил, что державы в свое время признали Мюрата и гарантировали ему владение государством. «Те, кто га-рантировали ему это, не должны были, а следовательно, и не могли этого сделать»,— заявил Талейран. На этом со-брание разошлось, с тем чтобы выработать новый проект декларации.
«Вмешательство Талейрана и Лабрадора убийственно отра-зилось на наших планах,— пишет в своем дневнике Фридрихфон Гентц, секретарь конгресса.— Они протестовали про-тив принятой нами ранее процедуры. В продолжение двух часов они сильно нас пробирали. Это была сцена, которойя никогда не забуду. Князь Меттерних не замечает так ясно, как я, всей затруднительности и даже ужаса нашего положения».
Талейран и Александр. С этого момента Талейрану был открыт доступ на все совещания, ему принадлежала теперь в Вене известная роль, и с этого дня прекратилась его изоля-ция. Пользуясь своим выгодным положением, он составил 1 октября ноту, которую разослал своим коллегам —представителям Австрии, Испании, Великобритании, Пруссии и России. В этой ноте Талейран доказывал, что только восемь держав, подписавших Парижский трактат, имеют достаточные основания для подготовки к конгрессу; что конгресс этот непременно должен собраться,— хотя бы для проверки полномочий,— и после этого можно будет разде-литься на комитеты. В тот же день Талейран отправилсяна аудиенцию, данную ему императором Александром. Послед-ний был страшно раздражен имевшим место накануне вмеша-тельством Талейрана. Казалось бы, что Талейран должен был почувствовать себя неловко в присутствии монарха, для которого он в Эрфурте (и позже) предал тогдашнего своего повелителя Наполеона и вместе с которым еще недавно рабо-тал над делом реставрации своего нового повелителя — Людо-вика XVIII. Но тот факт, что он вместе с Александром при-нимал участие в столь различных делах и что у них имелось столько общих тайн, о которых им обоим выгодно было не вспоминать, настраивал Талейрана, напротив, на очень непринужденный лад.