обаятельными замашками, подлинной ученостью и новизнойесли не идей, то, по крайней мере, тенденций Виктора Ку-зена. Ларомигьер был последним из учеников Кондильяка,преподававшим доктрину учителя с университетской кафедры.После него в течение короткого времени в Сорбонне читаллекции Ройе-Коллар, не имевший определенной системы, нопо инстинкту, а также отчасти под влиянием шотландскойфилософии склонявший умы к восприятию спиритуалисти-ческих доктрин.
Но истинным восстановителем этих идей был Кузен. Онизвлек из мрака забвения Мэна де Бирана, известного лишьнемногим знатокам. Он заговорил о Декарте, от которогопублика отвыкла и которого она перестала понимать. Съез-див в Германию, он побеседовал с Гегелем, которого, бытьможет, понял и из учения которого, во всяком случае, по-заимствовал нечто для своих лекций. Кузен почитывал и Пла-тона. Изучая (чего уже давно не делали) историю философии,он из всех этих элементов составил не систему, а смесь воз-вышенных мыслей, бессвязность которых скрадывалась красно-речием. Эта смесь, которой Кузен дал имя «эклектизма»,в общем, направлена была на борьбу с материализмом и ста-ралась внедрять в умы «культ долга, бескорыстия и самопо-жертвования». Кузен более или менее откровенно ставилсебе цель — заменить религиозные учения ясной, практиче-ской и возвышенной философией, а духовенство — универ-ситетом. Отсюда явились — когда при Луи-Филиппе он сде-лался чем-то вроде великого магистра философского препо-давания — свойственные ему замашки умственного деспотаи первосвященника среди профессоров философии и в то жевремя крайняя робость перед лицом новых открытий и иссле-дований. Ибо для того, чтобы университетская философиямогла сделаться своего рода религией, она доляша былаполучить характер законченной системы, ученикам подобалоограничиваться повторением слов учителя, а сам учительобязан был пребывать в совершенной неподвижности. Отэтой весьма интересной попытки, которая надолго придалауниверситету, даже не считая профессоров философии «ку-зеновского толка», специфический, с тех пор исчезнувшийдух, сохранились только книги Кузена, порою действительнопрекрасные, как, например, Об истине, добре и красоте (курслекций, читанных в 1818 и напечатанных в 1864 году), и сочи-нения его ученика Жуффруа (Философская смесь, Курс есте-ственного права). Впоследствии Виктор Кузен, наполовинуотказавшись от роли властителя и бойца, ушел в область ли-