647 мандатов после первого подсчета распределялись следующим образом:
5 марта 6 ноября 13 июля Национал-социалисты 283 195 23 °Cоциал-демократы 120 121 133 Коммунисты 81 100 89 Центр 73 70 75 Германская национальная партия 52 52 40 Германская народная партия 2 11 7 Германская государственная партия 5 2 4 Христианско-социальный народный союз 4 6 3 Германская крестьянская партия 2 3 2 Вюртембергский крестьянский союз 1 2 1 «Всего» 647 585 607
В прусском ландтаге, который был переизбран одновременно, национал-социалисты получили из 474 мест 211, а дейч-националы — 43.
Таким образом, в обоих больших парламентах кабинет «национальной концентрации» едва располагал абсолютным большинством, в рейхстаге же он имел неполных 52 % мандатов. Без дейч-националов национал-социалисты не располагали и этим большинством. Неужели же Гугенберг вышел победителем из этой избирательной кампании?
Возможно, что так бы оно и случилось, не будь Геринга и чрезвычайного декрета «в защиту народа и государства». Геринг арестовал коммунистов и этим самым лишил одну восьмую германских избирателей ее законных прав. Право на арест давала Герингу новая конституция «Третьего Рейха», состоящая всего из 6 параграфов. В результате в рейхстаге могли участвовать в голосовании не 647, а только 566 депутатов. Кроме того, Геринг по собственному усмотрению мог послать из рейхстага в концентрационный лагерь сколько вздумается депутатов социал-демократов. Это обеспечивало национал-социалистам абсолютное большинство. Именно благодаря этому национал-социалисты вышли победителями из избирательной кампании, и Папен уже 6 марта от имени своих коллег с подозрительной поспешностью выразил благодарность имперского правительства Гитлеру за его действия.
Буржуазные члены в правительстве Гитлера попытались сказать наилучшее о положении, от которого они не ждали для себя ничего хорошего. Они хотели порядка и находились теперь среди революции. Они рассчитывали, что дело ограничится триумфальными шествиями штурмовиков, а не пожаром рейхстага и концентрационными лагерями. Они надеялись, что эти явления носят преходящий характер, а тем временем притворялись, что ничего не замечают. Когда господину фон Папену были представлены заверенные документы о национал-социалистских эксцессах, он был потрясен и заявил, что он этому не в состоянии поверить. Кругом вздымался потоп, но господа из дейч-националовского фронта лишь сильнее нахлобучили шляпы и вели себя с полным достоинством, как будто они совершали приятную прогулку по воде.
Наибольшей политической неожиданностью в избирательной кампании 5 марта был триумф национал-социализма в Баварии и Рейнской области. Обе провинции считались политическим владением католических партий. Поэтому казалось, что они служат верным оплотом против превышения власти национал-социалистского центрального правительства. Рейнская область, хотя и являвшаяся свыше 100 лет составной частью Пруссии, всегда питала некоторое стремление к самостоятельности. Правда, об отделении от государства не думал ни один серьезный человек, а лишь об отделении от Пруссии и о возведении вала, через который не могла бы проникнуть полицейская рука Геринга. Чтобы быстро покончить с такого рода стремлениями, национал-социалистский министр полиции вскоре после своего вступления в должность усилил боеспособность полиции запада и поставил ее под начало высших полицейских командиров. Напротив, южногерманские провинции, особенно Бавария, вплоть до 5 марта являлись центрами сопротивления и предметом серьезных забот для Гитлера. Считалось, что эти провинции настолько обеспечены от национал-социалистского наводнения, что социал-демократия перенесла в Мюнхен свои руководящие органы.
Ненависть к Пруссии в течение ряда десятилетий считалась одним из популярных политических чувств в Баварии. Несмотря на это, нарушение прусской самостоятельности 20 июля 1932 г. рейхсканцлером Папеном вызвало в Мюнхене не меньший ропот, чем в Берлине на Унтер ден Линден. Баварцы опасались, что если имперское правительство позволило себе подобное выступление против Пруссии, то оно в один прекрасный день точно так же поступит и с Баварией. Правительство Гитлера — Папена — Гугенберга рассматривалось на юге просто-напросто как создание ост-эльбской юнкерской клики, которая снова собиралась захватить власть над германским западом и югом. Популярности Гитлера и свастике можно было противопоставить в Баварии человека и символ, которые были здесь еще популярнее, а именно — принца Рупрехта и баварскую корону.
В самом деле, в то время ряд известных баварских деятелей обратился к принцу Рупрехту, зондируя почву об его отношении к провозглашению монархии. В переговорах, которые велись через посредников, между прочим, был поставлен даже вопрос о цивильном листе для будущего короля. Далее, с июля 1932 г. возникли планы об объединении самостоятельной Баварии с родственной по крови католической Австрией. Планы эти всплыли в связи с конференцией дунайских государств, происходившей в то время в Мюнхене, и снова оживились в феврале 1933 г. Правительства Гельда и Дольфуса[135] с одинаковым нерасположением относились к правительству Гитлера. Совершенно напрасно в связи с этим Гитлер чуть ли не в качестве первого шага своей правительственной деятельности послал приветственную телеграмму Дольфусу. В баварских планах шла речь даже о собственной валюте нового южного государства.
Проекты эти, однако, были искусственными и выходили далеко за пределы баварского национального чувства, существования которого никто не мог оспаривать и которое позднее, уже при национал-социалистском господстве, также давало себя знать. В то же время в старой Баварии подросло новое поколение, которое относилось к империи дружелюбнее своих отцов. К тому же главным образом протестантская северная Бавария никогда не согласилась бы на отделение от Германии. Гитлер прекрасно сознавал это, когда в своей речи от 14 февраля заявил авторам баварских сепаратистских планов, что если они будут грозить проведением майнской линии (отделением от севера), то внутри самой Баварии найдутся силы, которые подавят подобную попытку.
Гитлер оказался прав. 5 марта во время выборов в рейхстаг национал-социалисты выбили всесильную до тех пор в Баварии народную партию из ее позиций, собрав значительно больше голосов, чем она. Так, например, в нижней Баварии они удвоили число своих голосов.
То же произошло примерно и в других провинциях. Национал-социалисты подождали всего один день. Вслед за тем штурмовики вышли на улицу и смели прежнее правительство. Во всех городах Германии они устроили огромные демонстрации, заняли правительственные здания, разгромили дома профсоюзов и типографии социал-демократических газет. На всех занятых зданиях они водружали свое знамя со свастикой. В Пруссии общинные сутяги, игравшие первую скрипку в национал-социалистских фракциях городских самоуправлений, находясь во главе демонстраций штурмовиков, смещали бургомистров или по телеграфу требовали от Геринга их смещения и назначения национал-социалистских государственных комиссаров. Геринг еще 6 марта предусмотрительно предписал обер-президентам и регирунгспрезидентам не чинить никаких помех подобным эксцессам и, в частности, допускать, чтобы штурмовики вывешивали на общественных зданиях флаги со свастикой. Он охотно пошел на уступку своему прямому начальству Папену, распорядившись о том, что вывешивание черно-бело-красных флагов также может быть допущено, если бы этого кто-нибудь потребовал. Пусть-де «Стальной шлем» посмотрит, удастся ли ему вывесить много черно-бело-красных флагов наряду со свастикой!
Такова была прусская революция с разрешения господина министра. Напротив, в других провинциях пришлось преодолеть еще некоторое сопротивление прежней государственной власти. И здесь навстречу насилию снизу приходила легальность сверху, и оба наилучшим образом дополняли друг друга. В то время как штурмовики осаждали правительственные здания, Фрик 6 марта назначил по телеграфу национал-социалистских партийных функционеров имперскими полицейскими комиссарами в Бадене, Вюртемберге, Саксонии и Шаумбург-Липпе. В Бадене был назначен руководитель окружной организации Роберт Вагнер, один из участников гитлеровского путча в 1923 г., в Вюртемберге — один из вождей штурмовиков фон Ягов, а в Саксонии — вождь национал-социалистской фракции ландтага Манфред фон Киллингер, бывший соратник капитана Эрхардта и соучастник убийства Эрцбергера. В других местах дело обошлось без столь явного нарушения законного порядка. Так, например, в Гамбурге под нажимом национал-социалистского руководителя окружной организации Кауфмана сенат вместе с бургомистром подали в отставку и первым бургомистром был избран национал-социалист Карл-Винцент Крогман.
Уже 11 мая Вагнер заявил в Бадене, что к нему как назначенному министру-президенту переходит вся правительственная власть. Во все пять министерств были назначены национал-социалисты. Первым шагом правительства явилось введение в силу еще не подписанного конкордата Бадена с католической церковью. Бывший председатель правительства Шмитт и ряд социал-демократических политиков были арестованы. В Вюртемберге уже 10 марта правительство перешло в руки национал-социалиста Мурра. Полицейский комиссар фон Ягов вскоре снова исчез с горизонта.
Самого блестящего успеха добилась эта превосходно подготовленная и начавшаяся по сигналу революция в Баварии. Здесь 8 марта национал-социалисты потребовали, чтобы правительство Гельда, не подавая формально в отставку, передало всю власть национал-социалисту в чине генерального государственного комиссара. До сих пор в Баварии обычно говорили: «Имперский комиссар, которого нам пошлют, будет арестован уже на границе». Такого комиссара всегда представляли себе «пруссаком», т. е. малоизвестным в Баварии эмиссаром из Берлина. Национал-социалисты выдвинули на этот раз настоящего баварца, с которым по части популярности не мог поспорить ни один из тогдашних министров, а именно генерала фон Эппа.
Баварский совет министров отклонил это предложение и после совещания телефонировал об этом в Берлин. Между тем штурмовки 9 марта заполнили улицы. Они подняли над ратушей флаг со свастикой, в ландтаге то же самое сделал национал-социалистский председатель ландтага. Из канцелярии рейхсканцлера баварское правительство получило успокоительные заверения, которые могут служить новым доказательством того, как мало фон Папен знал о намерениях Гитлера.
Быстрота и таинственность, с которыми Гитлер наносил удары, имели свои основания. После выборов 5 марта в Баварии снова оживились монархистские планы. На этот раз принц Рупрехт на легальной основе должен был быть назначен генеральным государственным комиссаром. Днем выступления было назначено 11 марта. Поэтому баварским монархистам показалось до некоторой степени нарушением правил игры, когда их противник нанес свой удар уже 9 марта. Гитлер сконцентрировал в столице Баварии штурмовиков из других провинций. В это время самые влиятельные вожди баварской народной партии, в том числе государственный советник Шеффер, прелат Шарнагль и секретарь партии д-р Пфейфер сидели в одной из боковых комнат пивной Пшорброй, называвшейся «Цум бауернхейзль» (крестьянская избушка), за излюбленной игрой в тарок. Когда какой-то журналист вызвал д-ра Пфейфера по телефону и сообщил ему, что тем временем за пределами этого уютного помещения вопрос был уже решен и всякое сопротивление, как принято говорить, было сломлено, партийный секретарь ответил ему, чтобы он не говорил глупостей.
Что же, однако, произошло в это время?
Вечером в знаменательный день 9 марта Эпп получил телеграмму из Берлина, которая передавала ему высшую полицейскую власть в Баварии. Штурмовики подняли с постели министра внутренних дел Штацеля и руководителя министерства финансов государственного советника Шеффера и избили их. Эпп назначил комиссарских министров. В министерство внутренних дел он назначил депутата ландтага Вагнера, в министерство юстиции — защитника Гитлера, адвоката д-ра Франка, и в министерство юстиции — обер-бургомистра Зиберта. В качестве так называемых комиссаров по особым делам Эпп назначил Рема и Германа Эссера, человека с дурной славой и с членским билетом № 2, старейшего соратника Гитлера, которого вождь после одной из его многочисленных уголовных проделок направил на низшие партийные амплуа. Эпп, как это ни странно, сохранял в течение этих лет дружеские отношения с Эссером. В качестве начальника баварской государственной канцелярии Эссер проявил большие деловые способности, занявшись развитием баварского туризма.
16 марта правительство Гельда, как официально сообщалось, ушло «в отпуск». 12 марта Гитлер мог уже прилететь в завоеванный Мюнхен. При выходе из самолета он произнес небольшую речь, в которой, между прочим, заявил: «Много лет вел я отсюда борьбу, первая часть которой может считаться конченной. Произошла невиданная еще унификация политической жизни». Этим самым Гитлер пустил в оборот во внутриполитической борьбе в Германии слово «унификация», которое с тех пор служило прикрытием всех насилий и позорных дел национал-социализма. Что эта унификация является революцией, Гитлер еще 2 дня назад подчеркнул в одном из воззваний к членам партии, которое начиналось такими словами: «В Германии произошел громадный переворот…» Этот переворот Гитлер отпраздновал в качестве «национальной революции 1933 г.». Впрочем, в этом воззвании он умолял своих штурмовиков не грабить магазинов, не красть автомобилей и не убивать штатских лиц, разумеется, употребляя при этом более деликатные выражения, вроде «оскорбления отдельных лиц, задержки автомобилей и нарушения деловой жизни».
В своих победных речах национал-социалисты в эти дни постоянно говорили об уничтожении марксизма. В действительности же они добились тогда победы над буржуазной конкуренцией. Подлинным победителем «марксизма», если уже употреблять это выражение, был Папен, а днем его триумфа было 20 июля 1932 г. Напротив, 10 марта 1933 г. Папен понес поражение, 12 марта Гинденбург подписал документ о капитуляции консерваторов. Он подписал приказ, в котором значилось, «что с завтрашнего дня вплоть до окончательного разрешения вопроса о государственном флаге черно-бело-красный флаг и флаг со свастикой должны вывешиваться рядом. Эти флаги связывают славное прошлое германского государства с мощным возрождением германского народа. Взятые вместе, они должны явиться олицетворением мощи государства и внутренней связи всех национальных кругов германского народа. На военных зданиях и кораблях вывешивается только имперский военный флаг».
Последняя фраза бросала некоторую тень на победу Гитлера. Рейхсвер еще не позволил, чтобы национальная революция распространилась и на него.
В то время как во всей Германии национал-социалистская революция одерживала блестящие победы, в Берлине ей в упорной и продолжительной борьбе приходилось уничтожать гнезда сопротивления консерваторов. 16 марта председатель Рейхсбанка Лютер после победы Гитлера подал в отставку, и честолюбивый д-р Шахт занял это место, оставленное им 3 года назад. Шахт был личным кандидатом рейхсканцлера. Лютер, который до тех пор являлся одним из наиболее современных олицетворений республиканских иллюзий в Германии, был в качестве посла направлен в Вашингтон и с тех пор с энтузиазмом служит национал-социалистскому государству.
Вторым этапом национал-социалистской революции было назначение 14 марта Геббельса министром. Чтобы предоставить поле деятельности особым талантам руководителя берлинской окружной организации, было создано имперское министерство народного просвещения и пропаганды, которое в ближайшие месяцы занялось пропагандой в пользу национал-социализма, в пользу Гитлера, а также в пользу его собственного руководителя. Геббельс, который умеет ценить значение каждой малейшей частицы власти, наряду с новым саном сохранил в своих руках руководство берлинской окружной партийной организацией и пропагандистским аппаратом национал-социалистской партии. В качестве министра пропаганды он изъял из ведомств прочих министерств как национал-социалистских, так и буржуазных довольно значительные части аппарата. У министерства иностранных дел он отнял отдел печати, у министерства почты — радио, у министерства внутренних дел — кино и у прусского министерства культов — высшую политическую школу. Работников печати и кино он старался очаровать приятными застольными речами, весьма средними по идейной глубине, но обязательными по форме и выгодно отличившимися от грубого красноречия пьяной от победы национал-социалистской клики вождей. Когда он говорил о «чудесной стальной романтике» нашего времени или посылал (оставшиеся без ответа) почтительные телеграммы поэту Стефану Георгу, то среди ландскнехтов, какими являлись его соратники, он казался мальчиком с арфой. Постепенно он все больше усваивал роль революционера, принятого в хорошем обществе.
Ибо Геббельс, если взять его собственный стиль, является подлинным сыном «демократии асфальта», настоящим прислужником современной толпы. Этот маленький весьма темпераментный человечек с крайне убогой внешностью чувствует себя как дома скорее в «кажущемся мире» кино и ротационных машин, чем в легендарных областях «крови и земли». Его продвижение в министры производит впечатление приема в общество, против которого он, правда, боролся, но к которому тайно всегда стремился. Хотя он отзывается о евреях с большим презрением, чем другие, однако в его устах это звучит менее убедительно — лишь как сознательно преувеличенное приспособление к методам пропаганды его партии. В общем, он скорее производит впечатление потерпевшего крах филосемита, чем прирожденного антисемита. Эти свойства, которые производят в национал-социалистских кругах несколько чуждое впечатление (поэтому-то Геббельс время от времени старается «показать себя», повторяя, в несколько повышенном тоне, Гитлера), делают из Геббельса наиболее подходящего человека для пропагандистского проникновения в поры вражеского общества с помощью прессы, кино и радио.
Его успехи в этом отношении были сильно преувеличены. Правда, верхушка всей буржуазной прессы (иной, кроме национал-социалистской, в настоящее время нет) вся без исключения унифицирована, для чего, к сожалению, потребовалась меньшая смена лиц, чем в том случае, если бы эта верхушка состояла из подлинных демократов. Однако внутри редакций сопротивление еще не угасло.
Сам министр пропаганды вряд ли будет считать своим успехом тот факт, что благодаря бездарной обработке всех новостей в официальных бюро печати все газеты в качестве источника информации потеряли всякое значение и стали неинтересны. Остается по меньшей мере под вопросом, соответствует ли уменьшение тиража буржуазных газет усилившемуся распространению национал-социалистской прессы («Фелькишер беобахтер» имеет тираж свыше миллиона экземпляров; значительная часть подписки носит принудительный характер). Разработанный Геббельсом закон о печати от 4 октября ставит, по итальянскому образцу, право заниматься журналистской деятельностью в зависимость от внесения в профессиональные списки, которые ведутся официальной принудительной организацией журналистов. Для внесения в эти списки требуется выполнение ряда условий (гражданские права, специальное образование, соответствующие идейные и моральные качества), которые могут быть использованы для всякого рода произвола. Требуется также арийское происхождение.
Число зрителей в театрах уменьшилось еще в большей степени, чем число читателей буржуазных газет, ибо зрителя в течение долгого времени трудно заставить отдавать предпочтение плохому качеству во имя благонамеренной тенденции. Кроме того, публика, ищущая развлечений, вряд ли ценит убеждения, которые преподносятся ей в настоящее время в такой концентрированной форме. Потрясение испытало также кино в связи с переворотом и с необдуманной «унификацией» персонала. Геббельс основал «Фильмбанк», которому крупные банки (т. е. отчасти за государственный счет) могут предоставлять кредиты в размере до 10 млн. марок.
Еженедельная хроника находится, конечно, целиком на службе национал-социалистской пропаганды. Напротив, в кинокартинах влияние министерства пропаганды еще не сумело утвердиться.
Национал-социалистская пропаганда сумела полностью овладеть радио, которое Геббельс вместе с назначенным им «имперским руководителем радио» Хадамовским совершенно реорганизовал. Правда, однообразная пропаганда надоедает публике, однако публика все же подвергается беспрестанному воздействию этой пропаганды, благодаря чему политическая задача этой пропаганды может считаться в значительной части выполненной. Кроме того, отказ от радио практически трудно осуществим, ибо это может повлечь за собой неприятности для абонента.
Руководясь своим верным инстинктом, Геббельс в погоне за властью позаботился о том, чтобы его министерство пропаганды не оказалось головой без туловища, как некоторые другие имперские ведомства. В начале августа он покрыл Германию сетью своих учреждений — 13 «областными организациями» и 18 «областными пропагандистскими организациями». Каждая из них имеет в среднем одного руководителя и двух референтов. Вместе с техническим персоналом это дает довольно солидную цифру бюрократических постов. Быть может, самой интересной частью министерства является второе отделение, ведающее пропагандой в узком смысле слова (празднества, шествия, плакатные кампании). Во главе его находится специалист по вопросам рекламы Хегерт, назначенный советником министерства. Именно он является автором многих выдумок, которые прославили Геббельса.
В общем национал-социалистской пропаганде, несомненно, удалось заполнить до отказа своим гулом опустевшие пространства германского общественного мнения, в которых не раздается больше ни одного критического голоса. Лишив народ его политической самостоятельности, национал-социалисты стремятся уничтожить и свободу мысли и держат каждого человека даже во время сна в состоянии вечного политического напряжения. Возникла форменная философия пропаганды, которая рассматривает народ лишь как создание утонченной рекламы. Однако нет никаких сомнений, что благодаря чрезмерностям пропаганды применяемые ею средства притупляются, и можно без труда предсказать, что в этом стиле пропаганда долго вестись не сможет.
Первым великим испытанием талантов Геббельса на его новом посту явилось 21 марта — день торжественного открытия нового рейхстага. Яркое символическое значение имел выбор гарнизонной церкви в Потсдаме для первого заседания рейхстага. В этой церкви находится усыпальница Фридриха Великого. Депутаты буржуазных партий расположились как на торжественном собрании. Гинденбург зачитал краткую речь, в которой сказал, что народ «явным большинством высказался за правительство, призванное к власти моим доверием». Таким образом он подчеркнул, во-первых, что это его правительство, а во-вторых, дал понять, что таким правительством является лишь это правительство, а не чисто национал-социалистское. В его дальнейших словах: «… и дало ему благодаря этому конституционную основу для его деятельности» — на слове «конституционный» было сделано особое ударение. Гитлер ответил, что восстание последних недель «восстановило честь народа». Теперь правительство «восстановит примат политики, призванной организовать жизненную борьбу нации». Это был одновременно отказ от переоценки роли хозяйства и от переоценки роли отдельной личности. Должно быть снова восстановлено единство духа и воли народа. Своего высшего пункта торжество достигло в момент, когда президент спустился в усыпальницу Фридриха Великого и пробыл там несколько минут, в то время как собрание пребывало в полном молчании. Через несколько часов после этого торжественного акта рейхстаг собрался в наскоро оборудованном зале в опере Кроля, где главным украшением являлся огромный знак свастики. Из коммунистических депутатов, большинство которых было брошено в тюрьму, в рейхстаге, разумеется, не появился ни один. Недоставало также больше 20 социал-демократов: большинство из них отсутствовало из-за ареста.
Главное политическое заседание рейхстага произошло спустя два дня, 23 марта. Цель, которая была поставлена перед ним, — принятие закона о предоставлении полномочий правительству, который должен был послужить легальным прикрытием голого произвола, царящего в Германии с 4 февраля. Этот закон, как и все прочие законы правительства Гитлера, имел звучное название. На этот раз он назывался законом «К устранению бедственного положения народа и государства». Он гласил:
«Рейхстаг принял следующий закон, который опубликовывается с согласия рейхсрата, после того как было установлено, что все требования законодательства об изменении конституции были соблюдены.
Статья 1. Имперские законы, кроме способов, предусмотренных конституцией, могут издаваться имперским правительством. Это распространяется также на законы, предусмотренные в статьях 85-й II и 87-й имперской конституции.
Статья 2. Законы, принятые имперским правительством, могут уклоняться от имперской конституции, поскольку их предметом не является вопрос о рейхстаге и рейхсрате как таковых. Права президента остаются неприкосновенными.
Статья 3. Имперские законы, принятые имперским правительством, изготовляются рейхсканцлером и опубликовываются в имперском сборнике узаконений. Они вступают в силу на следующий день после опубликования, если не содержат иных указаний. Действие статей от 68-й до 77-й имперской конституции не распространяется на законы, принятые имперским правительством.
Статья 4. Договоры с иностранными государствами, относящиеся к вопросам имперского законодательства, на время действия этого закона не нуждаются в одобрении участвующих в законодательстве палат. Имперское правительство издает предписания, необходимые для проведения в жизнь этих договоров.
Статья 5. Данный закон вступает в силу со дня своего опубликования; его действие истекает 1 апреля 1937 года; далее он теряет силу, если нынешнее правительство будет заменено другим».
Большое внимание привлекла последняя фраза. Гугенберг и его сторонники утверждали, что под «нынешним имперским правительством» может подразумеваться лишь такое правительство, в котором представлены и они. На вершине своего триумфа национал-социализм не допускал больше такого толкования.
Каждая статья закона разбивала вдребезги какую-нибудь часть германской конституции. Статья 1 гласила, что законодательные права перешли от избранного народом рейхстага к имперскому правительству. Этим самым парламент упразднял себя. Статья 2 расширяет и без того огромные полномочия правительства, разрешая ему по собственному усмотрению нарушать конституцию. Лишь рейхстаг и рейхсрат в их нынешней форме должны быть сохранены. Не должны быть сужены также права президента. В действительности, однако, согласно статье 3 не президент, а рейхсканцлер подписывает все законы. Это уничтожение одной из важнейших прерогатив главы государства было объяснено в официозном комментарии, в котором нетрудно было различить саркастический тон Геббельса, желанием правительства разгрузить президента.
Для того чтобы закон был принят, требовалось согласно Конституции, чтобы за него высказался рейхстаг большинством в две трети голосов. Это не было, разумеется, подлинное большинство в две трети. Конституция требовала лишь того, чтобы на заседании присутствовали две трети депутатов, а из них опять-таки две трети голосовали за закон. Нетрудно вывести отсюда, что довольно значительная группа депутатов, которая из страха перед террором, быть может, не осмелилась бы открыто выступить против закона, могла тем не менее благодаря своему отсутствию понизить требуемый состав депутатов до нормы, меньшей двух третей. После того как 81 коммунист насильно был удален из рейхстага, для этого было достаточно 120 социал-демократов и около 15 депутатов центра. Разумеется, тайная ярость депутатов центра была достаточно сильна, чтобы мобилизовать для этой цели 15 членов их фракции. От 73 депутатов центра и 19 депутатов близкой ему баварской народной партии зависел отказ правительству Гитлера в диктаторских полномочиях. Они могли достичь этого либо путем открытого отказа, либо попросту отсутствуя на заседании.
С помощью обещаний и угроз Гитлер постарался склонить центр к повиновению. Он обещал его вождю Каасу, что все партии, которые будут голосовать за этот закон, составят рабочую комиссию. Она будет представлять собой как бы уменьшенный и улучшенный парламент, перед которым правительство будет отчитываться в своей деятельности. Это обещание Гитлер нарушил так же, как и многие другие свои обещания, а Каас, возможно, только сделал вид, что верит ему. Большее значение имело то, что Гитлер включил в свою правительственную декларацию ряд обещаний, касающихся прав церкви. По своей четкости они выгодно отличались от большинства прочих его заявлений, носивших большей частью общий характер. Так как эти обещания были даны иностранной державе, а именно святому престолу, то казалось, что они до известной степени связывают правительство.
О социал-демократии Гитлеру не приходилось беспокоиться, хотя эта партия в то время еще не была окончательно изгнана из политической жизни и в соответствии с национал-социалистской стратегией должна была временно играть роль объекта истязаний. После ожесточенных внутренних споров фракция решила присутствовать на заседании рейхстага и голосовать против закона. Она исходила, очевидно, из того соображения, что это более мужественное поведение, чем простое отсутствие.
В своей программной речи Гитлер заявил: «Национальное правительство ввиду бедственного положения, в котором находится теперь народ, считает вопрос о монархистской реставрации не подлежащим обсуждению. Попытку разрешить самовольно эту проблему в отдельных провинциях оно будет рассматривать как посягательство на имперское единство». Далее: «Противоречило бы духу национального восстания, если бы правительство вздумало испрашивать от случая к случаю разрешение рейхстага для своих мероприятий. Авторитет, а вместе с ним и работоспособность правительства пострадали бы, если бы в народе могло возникнуть сомнение в стабильности нового режима». И далее: «Вряд ли какая-либо революция столь большого масштаба протекала в истории столь дисциплинированно и бескровно, как восстание германского народа в эти недели». Далее: «Правительство намерено использовать предоставленные ему полномочия лишь в той мере, в какой это потребуется для проведения жизненно необходимых мероприятий. Ни существование рейхстага, ни существование рейхсрата не должны быть благодаря этому поставлены под угрозу. Положение и права президента остаются неприкосновенными. Высшей задачей правительства явится достижение полного согласия с его волей. Существование провинций не будет отменено, права церквей не будут ограничены, их отношение к государству не будет изменено». И после всех этих заявлений в заключение резкий поворот — несколько фраз, ради которых, собственно, была произнесена вся речь: «Правительство предлагает партиям возможность спокойного германского развития, а в связи с ним возможность соглашения в будущем. Оно однако в такой же мере готово встретить отказ и вместе с ним и сопротивление. Решайте же сами, господа, быть ли миру или войне».
Война была последним словом Гитлера, его вечная война против второй половины народа. Так как последняя была безоружна, то вначале Гитлер должен был, несомненно, выиграть эту войну. На трибунах и в проходах между скамьями депутатов были размещены вооруженные до зубов штурмовики. Речь, в которой Отто Вельс обосновал отказ социал-демократов, можно бы при таких обстоятельствах назвать даже мужественной; тем не менее она не содержала ни малейшего указания на действительное положение, создавшееся в стране. Гитлер в ответной речи, которая была довольно пустой по содержанию, но в ораторском отношении являлась безусловно одной из лучших, какие пришлось слышать рейхстагу, разгромил Вельса. Каас, соединяя замешательство со сдержанностью, объяснил, почему центр, несмотря на все свои сомнения, голосует за закон. Он напомнил об обещаниях Гитлера во время переговоров, и свободная от предрассудков национал-социалистская режиссура наградила аплодисментами оратора католической партии, которая казалась в то время еще могущественной. Хлопал даже Гитлер. Рейхстаг принял закон о полномочиях 441 голосом против 94 голосов социал-демократов. Национал-социалистская фракция вскочила после этого со своих мест и пропела песню Хорста Весселя.
Унификация провинций, т. е. завоевание важных командных высот, продолжалась и после 23 марта. 31 марта кабинет издал «временный закон об унификации в провинциях», который освобождал провинциальные правительства от зависимости от своих ландтагов, точно так же как имперское правительство было освобождено от этой зависимости законом о полномочиях. Кроме того, провинциальные парламенты (за исключением вновь избранного прусского парламента) были распущены и вновь составлены, не прибегая к новым выборам, на основе соотношения голосов 5 марта. При этом голоса, поданные за коммунистов, были просто-напросто отброшены. Партиям было предложено послать в новые представительные органы столько депутатов, сколько им полагалось согласно этому отношению. Таким же путем были вновь составлены общинные самоуправления и другие выборные органы. Одним ударом национал-социалисты в большинстве представительных органов, во всяком случае во всех наиболее важных из них, начиная с последней деревушки и кончая рейхстагом, не только стали самой сильной партией, но с удалением коммунистов добились даже большинства.
Тем не менее судьба провинций не была передана в руки ставших надежными парламентов, а была поставлена в зависимость от имперского правительства. 7 апреля правительство издало окончательный «закон об унификации провинций и империи». Согласно этому закону президент назначает во всех германских провинциях, за исключением Пруссии, имперских наместников. Назначение происходит по представлению рейхсканцлера. Наместника не следует смешивать с министром-президентом, т. е. руководителем кабинета. Он является совершенно новой, до сих пор неизвестной в Германии фигурой. Его задачей является наблюдение в провинциях за проведением политической линии, намечаемой рейхсканцлером. Он назначает и смещает председателя провинциального правительства (министра-президента), а по предложению председателя — всех прочих членов правительства. Он вправе распустить ландтаг и назначить новые выборы (однако вместе с роспуском рейхстага считаются распущенными и все провинциальные парламенты). Наместник подписывает провинциальные законы и опубликовывает их. По предложению провинциального правительства он назначает и смещает зависящих непосредственно от государства чиновников и судей (на основании новых постановлений правительства эти чиновники не являются больше несменяемыми). Ему принадлежит право помилования. На заседаниях провинциального правительства он может председательствовать вместо министра-президента.