- Спешил к телефону. И точно: друг у меня в Красноярске пропал. До сих пор не знаю, что с ним. У него там мать одна.
Она опять внимательно посмотрела на его профиль. И это было уже приятно.
- Тогда мы прямо сейчас к почте проедем. И вы позвоните.
- У меня деньги в пиджаке у Анюшкина остались.
- Какие проблемы? Отдадите, если не сбежите от Джумы.
Позвонить - это было бы здорово. И потом неплохо было бы и сбежать. Но документы! И эти анкетные данные у участкового. Для кого они? Скорее всего, для пастушков с автоматами... Плохо или не плохо? Теперь-то уже охотники могли бы и смениться - чемодан утерян... Хоть в Москву возвращайся.
- Алло! Евгения Корниловна? Алло! Евгения Корниловна!
Там, в сказочной дали что-то хрустело и хрипело, но голоса не было. Глеб чуть не выпрыгнул из кабинки:
- Ничего не слышно! Не соединилось!
И снова в трубку:
- Алло! Алло! Евгения Корниловна! Алло!
Прямо в ухо вдруг запищал хорошо слышимый старушечий голос:
- Кто это? Кто?
- Это Глеб! А где Евгения Корниловна?!
- Какой Глеб? Евгеши нет дома.
- А где она?
- А кто это?
- Глеб. Друг Володи.
- Друг? А Володя в больнице. И Евгеша у него.
- Володя жив!
- В больнице, в больнице он. И Евгеши нет. Попозже звони.
Вредная бабка положила трубку, но это было теперь не важно. Володя нашелся. Это главное. Хоть в одном месте просветлело. В восторженном настроении он у всех на глазах с легким изысканным полупоклоном поцеловал ручку Светлане. И даже не заметил, как она вздрогнула.
- У вас все обошлось? - Она нажала на "вас".
- Я на небе. И это из-за вас! Чем мне отблагодарить? Желайте!
Они спускались по ступеням, а в окне торчали любопытные. Светлана села в машину, задумчиво смотрела сквозь стекло на Глеба, забыв открыть ему дверцу, а он стоял улыбаясь, тоже забыв ее об этом попросить. Она поморщилась своим тайным мыслям, рывком дернула задвижку: - Садитесь скорее.
- Так чем же отблагодарить?
- Поужинайте у меня.
- Вы хотите еще больше подавить меня своей щедростью?
- Нет. Просто принять у себя московского гостя престижно.
После такого стоило прикусить язык. Собственно говоря, кого касались его радости и беды? Она просто исполняет чужую просьбу. Стоп! Чью? Семенова? Ну да, конечно, его. Не надо больше загадок. А надо побольше ответов. "Нива" опять вывернула на главную улицу и направилась вдоль мелькающей слева за крышами Катуни. Проехали строящийся деревянный храм. Глеб, оглядываясь, вывернул шею, но не смог ничего толком рассмотреть: рабочие поднимали леса, но купола еще не было. Когда село почти уже кончилось и по бокам тянулись только картофельные огороды, Катунь вдруг широко открылась на остро играющем солнцем повороте, с небольшими каменными островками на перекате, с далеким навесным мостом на фоне высоких, голубеющих уже приближающимся вечером вершин... Здесь, на отшибе, стояло пять-шесть новостроенных домов. Дорогих домов. По местным понятиям - очень.
По не укатанной еще щебенке машина поднялась прямо к железным воротам двухэтажного особняка. Огромная усадьба, не менее чем в полгектара, начинаясь большим ухоженным яблоневым садом, потом делилась множеством грядок и уходила вверх, к поросшему смешанным лесом склону невысокой горы, деревянной изгородью, внутри которой вольно паслась белая лошадь.
- Там, с горы, зимой к нам во двор дикие козы забегают- со стожка пощипать, я одну так прямо с крыльца убила.
Первый этаж, по-видимому, был кирпичным, но обложен диким коричневым камнем с выкрашенными резковато-зелеными створами встроенного гаража. А второй, деревянный, выдавался вперед во всю свою ширину крытым и заросшим виноградником балконом с видом на поворот Катуни. Слева близко соседничал дом чуть поменьше, весь обсаженный цветами и таким же яблоневым садом. Справа кто-то еще строился.
- Вот, сосед не успел. Так торопился, торопился... Это его три дня назад убили... Утром сегодня были похороны...
У Глеба затянуло желваки: как судьба водит вокруг да около. Из окна на них уже смотрели старая и малая головы. А из сада по выложенной бетонными плитками дорожке, между плотно цветущих и пахнущих розовых кустов, навстречу им важно шел худенький мальчик лет восьми с капроновым красным ведерком.
- Это мой Санька.
Санька с мрачноватым достоинством поздоровался и вошел за ними в дом.
- А вот и мамочка приехала! А ты плакал. Вот она - иди к ней!
Высокая пожилая женщина в бежевом теплом халате, внимательно кося глазом на Глеба, протянула Светлане розово-пухлого, сосущего сразу обе свои ручонки малыша. Глеб, поймав взгляд, попытался сам непредвзято посмотреть на себя со стороны: застиранный солдатский камуфляж, белые растрескавшиеся кроссовки, не брит два дня. Поэтому поклонился очень вежливо.
- Ах ты мой хороший. Соскучился? Ну сейчас, сейчас.
- Мама! - обратилась Светлана к все еще чуть-чуть косящейся на Глеба старухе. - Ты нам обед на большой стол подай. Страшно голодны, весь день на колесах. Сначала на похоронах была, потом вот товарища по всему району искала. Познакомьтесь - Глеб, московский гость!
Прозвучало смачно, как подзатыльник. Глеб еще раз строго поклонился, и бабка немного оттаяла. Она мелко закивала, что-то быстро стала говорить Саньке и, уйдя на невидимую кухню, кричать оттуда на невидимых же помощников - и дело явно запахло.
- А это мой младшенький. Нам еще годик.
На Глеба из-за маминого плеча смотрели еще непуганые выпученные глазенки.
- У меня только одна, - пожаловался он.
- А нас вот уже много. Правда же, много?
"Большой" стол стоял в большой же, чуть темноватой из-за близких к окнам деревьев комнате. В принципе это была вполне, хоть и эклектично, обставленная зала первого этажа, с крутой косой лестницей наверх, даже украшенной некими фрагментами "русской" резьбы, с угловым высоким камином из красного глазурированного кирпича, белой чешской люстрой с вентилятором, сталинскими кабинетными часами в простенке... Глеб чувствовал себя одиноко и неуютно, когда его, посадив с краю, покинули одного не меньше чем на двадцать минут. Вряд ли Светлана хотела что-то еще доказать - еще на почте стало понятно, что она здесь Хозяйка Медной горы. А он и не возражает. Ему-то что? Он, главное, позвонил и успокоился. Еще бы с водилой раньше следственной группы встретиться, чтоб молчал. Тогда, может, за ними и охоту закончат... Перед носом стояло четыре блюда с салатами и порезанный хлеб. Есть хотелось просто ужасно, и если бы хоть малюсенькая уверенность, что кто-то откуда-то за ним не наблюдает, то Глеб бы не выдержал искушения. И правда, с лестницы, кувыркаясь, покатился игрушечный танк... За ним, теперь уже шумно, спустился обескураженный разведчик Санька. У танка отвалилась башня. Глеб протянул руку, и Санька угрюмо и покорно подал игрушку. Пришлось немного повозиться, прежде чем башня вошла в свою резьбу. Но, зато они примирились и вежливо обсуждали достоинства международной военной техники, когда вошла Светлана.
Ну-ну. Для него постарались, и это необходимо было оценить. Привсбитая прическа, немного грима, легкое сиреневое крепдешиновое платье ("а так она уже ничего, только передние зубки немного портят"), в руках у нее ножи и стопка тарелок из сервиза "для гостей". Следом шли ее мать с жаровней, полной сладко дымящейся крольчатины, и дед-отец с малышом и бутылкой вина. Глеб встал и принял бой.
Его рассказы стоили ужина. Под сырокопченую ветчину, оленье жаркое и всевозможные виды салатов, под тончайший хрустящий картофель в гусином жиру и с ярчайшим "хренодером" можно было с увлечением рассказывать про университет и про Интернет, про закулисье Большого и про загулы Ефремова-младшего. Коронкой же, на десерт из белого домашнего пирога с грушево-крыжовниковой начинкой, облитого брусничным желе, стал рассказ, как они с Прохановым устраивали Хасбулатову и Руцкому встречу с русской творческой интеллигенцией, о существовании каковой те до того даже и не догадывались.