- Нет. Я все же думал...
- Правильно думали: я оказался очень интересен вашему Филину. Он меня всего прощупал. Чувствительно. А поскольку я это все-таки вытерпел, то он меня пригласил в баньку. Ночью... "Свои только будут!" Кто эти "свои"?
- Даже так?.. Это очень-очень... тьфу! Чуть опять не сказал: "интересно".
- Спасибо.
- Даже в баньку... Но вы, надеюсь, не пошли?
- Стыдно сказать - забыл.
- Как хорошо. Хорошо!
- А вы что, там побывали?
- Я? Нет! Я, видите ли, совсем не моюсь, много лет. Но там был один знакомый.
- И? Не тяните, рассказывайте: куда я по вашей милости чуть не угодил?
- Действительно, чуть не угодили. Баня. Это ведь не просто место, где грязь смывают. Вместе с кожей. Там, главное, дух... запах у человека меняется.
- Понятное дело. И что?
- А то, что в бане мистики всегда больше, чем физики. Не зря же ваши нынешние друзья-старообрядцы кресты еще в предбаннике снимают. Потому как опытным путем знают: баня - это миква. Это ритуальное омовение и единение по роду. По крови. Чужим в бане не бывать. После той самой единой помывки вы уже родня. На этом же и крещение стоит. Бабтус - омовение. Почему оно и должно быть в полное погружение. А духовенству так и категорически с мирянами мыться нельзя...
- Так почему хорошо, что я с Филиным не помылся?
- Там... Там это мытье в два этапа проходит. Первое - малая ступень. После нее обычно большая часть отпадает. Это просто раскрытие третьего глаза. Через начитку мантр. Люди поля начинают видеть. Лечить. Этого основной массе хватает. Больше нагрузки их воля не понесет... Но вас бы потом, наверное, и на вторую ступень повели... Вы-то для него, судя по всему, очень ценны. Очень. Ему нужны те, кто не только мир видит, но и может сам на этот мир влиять. Но вот... Не каждый...
- Ну?!
- Понимаете, Глеб, мне об этом трудно говорить, неприятно... Да ладно, вы того человека все равно не знаете: посвящение-то через мужеложество происходит...
- Ну спасибо!... Ну вы меня и познакомили!
Анюшкин искренне побелел:
- Глеб! Что вы! Я...
- Ну что?
- Я и не... подумал, насколько вы Филину подойдете... А почему, кстати?
- А потому, что я свое мнение обычно при себе держу. Не то что кого-то боюсь, а обижать чужих не приучен.
- Это вы опять про меня. Да. Согласен, я болтлив. Но вы все равно не ходите в общие бани. Это точно - миква. Там не только тело промывают... И к Семенову тоже. А вообще, лучше как я - совсем не мыться.
Он зачем-то вдруг взял светланину бейсболку. Заглянул вовнутрь.
- А когда вы ружье ей должны передать будете?
- Завтра.
- Оно заряжено. С тех самых пор. Жаканом.
Глава шестнадцатая
Сон ушел легко, с толчком в плечо: "Вставай!" Голос был четок. Он сразу сел, пригляделся: Анюшкин спал. Очень осторожно обулся, вышел сквозь сени, ничего больше не цепляя - "привет, шалыга!", скользнул за чуть скрипнувшую дверь... С крыльца его осыпали все звезды мира. Небо, нависшее над самой головой, дышало: в восходящих струях теплого воздуха звездные лучи переплетались в единотканое плазменное дрожание, переливы легчайших серебристых вибраций прозрачного темно-синего шелка. Все было преисполнено восторженной тишиной и тайной ожидания неизбежного чуда... "Покрывало Изиды"... И под ним - эта безответно черная-черная земля.
Глеб перестегнул застежку на бейсболке пошире и надел ее козырьком назад. Вскинул на плечо ружье. Как все же меняется отношение к окружающей жизни, когда у тебя в руках оружие. Оружие - и ты теперь уже не находишься под защитой множеств этических табу: ты не гость, не странник, не "слабый". Ты теперь уже достоин быть убитым и съеденным, как равный по возможности убить и съесть сам... Холодные стволы вертикалки-"ижа" приятно тяжело похлопывали по правому бедру. Ладонь шершавил еще новый брезентовый ремень... Слух обострился, как у хищника: кто там зашуршал впереди?.. Показалось. Ну ладно, повезло тебе, невидимый противник... Сколько теперь времени: час? два? Да, нужно отвыкать от часов, отвыкать. Глеб поддернул ремень. Вот уже и ручеек с водопадиком - полпути до лагеря. И как точно он идет. А теперь стоит взять чуток левее, обойти палатки выше по реке и через две горки оказаться сразу в ущелье бабы Тани. Зачем же крюка давать? Так скорее. Скорее... Да. Хоть и темновато - луна застряла где-то за горой, но авось все же появится... А звезды-то, звезды! Вот разыгрались без нее...
Реку, на которой стоял лагерь, он перешел, по своим представлениям, километра на два выше. Переход был не из приятных, и ружье становилось все тяжелее и тяжелее. И ненужнее. На том берегу обулся и повесил его уже через грудь наискось, чтоб не держать... Нет, главное, как он уже лихо лазал по камням между сосен и шиповника!.. Тяжело дыша, Глеб стоял на гребне. Низко над горизонтом сидело какое-то очень бледное и словно отъеденное мышами светило. Настроение было уже совсем другим, чем перед выходом. Эта самая ущербная луна освещала контур еще более крутой горы, которую ему предстояло перейти... А куда он, собственно говоря, так спешил? Ну да, было такое настроение - с оружием пройти по ночному лесу. Дурацкий такой порыв... Юннатский... Хорошо, что некому видеть. И кто только его тогда в плечо толкнул? Он-то подумал - ангел. А теперь вот сомнительно... Внизу, у подножия нового подъема, настроение совсем упало. Плотный ельник жадно цеплялся за одежду, с треском теряя свои лапы. Кисло пахло папоротником и мокрыми, заплесневелыми мхами. И повсюду хаотично торчали острые камни видимо, весной здесь тоже стекала вода, понатащившая их со склонов... Кепку пришлось нести в руках, прижав к груди, как великую ценность - пару раз он ее почти потерял в этих зарослях. Какие тут теперь прислушивания к чужим звукам, он сам ломился на подъем, как ошалелый кабан. С ружьем-то... Дурак... И как еще он будет утром выглядеть в хитрых-хитрых глазах бабы Тани. И в красной шапочке... Вот дурак.
На второй горе Глеба ждало очередное испытание: и так хилая луна совсем куда-то запала. С той стороны только дымно подсвечивался далекий зубчатый горизонт, сияли глупые звезды. Но подул довольно напористый ветерок. Приятно... Так. Нужно только собраться с мыслями и сориентироваться. Судя по всему, ему туда. Именно это, кажется, и есть та скала, где горела тогда солнечная осинка. А здесь, в узком и крутом ущелье, течет теплый ручеек. Вперед, что ли?.. Или немного еще левее и выше?.. Этих сомнений вот теперь и не хватало. Может, тогда вообще стоит вернуться? Ну-ну. Глеб решительно стал спускаться.
В этом ущелье теплого ручейка не было. Вообще никакого не было, даже холодного... Неужели он высоко взял?..
И тут на него сверху полетели камни. Два или три здоровенных острых камня сильно ударились прямо под ногами и, разбиваясь на куски, осыпали его мельчайшими осколками и пылью. За ними с щелканьем летела разнокалиберная галька. Глеб отпрянул и в ужасе вжался в стенку ближнего валуна. Грохот затих так же неожиданно, как и начался. Тишина. Только запах пыли... Что же там? Коза? Или кто другой? Тишина опять была полнейшей. Неужели случайность? О, если бы! Осторожно привстал, снял ружье - оно вновь стало нежно родным, перехватил левой рукой за холодные стволы, уперся прикладом в живот и шагнул в темноту. Под ногами предательски громко скрипели свежевыпавшие камни и камешки, за брюки цеплялась и зло шуршала высокая ломко-старая трава. Крадись, не крадись... Десять, двадцать напряженных шагов... Никого, кроме себя, он не слышал. Ну? Случайность?.. Вроде как да... Но ружье не убирал... Только вдохнул поуверенней и - на! - вновь! Сухие щелчки колющихся от ударов гранитных ядер. Его уже буквально накрыл новый камнепад: несколько крупных булыжников откровенно прицельно искали его тела! Один из камней даже шоркнул по правому плечу, выбив приклад. Ах ты гад! Ну лови! Глеб вскинул ружье и нажал оба курка. Выстрелов не последовало. Не взведено? Или предохранитель? Вот уж точно болван! Это надо было вчера разбираться: Глеб впервые в жизни держал в руках такое охотничье ружье без всяких курковых взводов...
Оставалось бежать, опять, опять бежать! Назад по расщелине!.. Кто-то там, высоко над ним, тоже уже не скрывался: топотал вовсю. И из-под его ног сыпались и сыпались на Глеба камни. Гад! Гад! Только бы не обогнал. Справа появился широкий провал в стене, и Глеб рванул туда, в неизвестность, подальше от нового охотника за буквами. Да, видел бы его сейчас Анюшкин со своим теоретизированием! Очень иллюстративно: охотник и буквонос. Нет, буквопис... Букводел... Стены катастрофически сужались. Если кинет камень, не промахнется. Теперь еще раз направо - и Глеб оказался в маленьком воронкообразном каменном цирке. И выхода не было. Не было. Все! Принимаем бой! Он задом отступал к дальней, почти отвесной стене, пытаясь пальцами быстро перещупать все рычажки и выпуклости затворной части. И что-то даже у него там и задвигалось, когда в затылок и спину ударил поток ровного ветра. Глеб резко обернулся: из-под торчащего огромного выступа скалы сильно тянуло радоном. Как из той, запомнившейся с детства, кавказской палаты с лечебными ваннами... Это был вход в пещеру.
Пригнувшись, он нырнул под скалу и уже в абсолютной тьме крепко врезался во что-то лбом... О, если бы можно было громко выругаться!.. Выставив вперед бесполезные в ином плане стволы, Глеб на корточках продолжил свое путешествие в беспроглядную неизвестность. Ветер дул на- встречу совершенно ровно: где-то там, впереди, были огромные полости, из которых так несло этой радоновой мутью. Куда дальше-то? Но тут он замер, камбалой залипнув в слишком мелкую выемку: сзади заметался луч фонарика, нервно выхватывая неровные, но хорошо окатанные своды и стены, покрытые поблескивающими в ответ солевыми кристалликами известняка. Тот, кто его ловил, сделал вперед шаг, другой... Глеба наполовину укрывал легкий поворот, луч не мог зацепить его лица и груди. Только такие белые на серой извести кроссовки... "Охотник" шагнул еще ближе, и свет замер: прямо перед лицом Глеба откуда-то с потолка свисала огромная красная змея. Она висела чуть-чуть покачиваясь, изогнувшись снизу полупетлей так, что ее головка могла свободно следить за любым движением вокруг. Холодные, золотого огня, с хорошо видной в такой близи вертикальной щелкой зрачка глаза красной змеи зло смотрели на свет... Глеб не выдержал и поднял ружье, практически уперевшись в нее дулом. Змея качком повернулась к нему. Выстрел был ужасен хлопок ударил в уши, и, словно плохо натянутая струна, заныла улетающая рикошетом пуля, а стены, казалось, отслоились, отражая бесконечное, повторяющееся и перекрывающее себя эхо. Где-то там, глубоко-глубоко, эхо превратилось в физически ощутимый всем телом гул. Там, видимо, произошел обвал. Из далекой глубины пещеры понесло пылью... И она ожила...
"Охотник" от неожиданности уронил фонарь, но поднять его уже не смог: из всех щелей и щелок, из-за камней, и просто из этой вязкой от пыли темноты наружу ползли змеи... Тысячи змей... Они ползли плотной волной, одна переползая по другой, по третьей, десятой... Пол, насколько хватало света, весь шевелился. Холодные, скользкие твари шипели и шуршали, и этот тихий шорох был громче всех грохотов внутренних обвалов. Глеб, став соляным столбом, смотрел, как ветер мимо подрагивающего от касаний, но все еще продолжающего светить фонарика выносит облако дыма и пыли, как на светлеющем фоне неба убегает кто-то в накидке с острым капюшоном. И еще он остро ощущал, что по самые лодыжки утонул в шевелящейся массе выползающих из пещеры змей...
Минут через десять-пятнадцать - кто бы посчитал! - шевеление на полу прекратилось. Фонарик, весь заплеванный ядом с налипшей пылью, почти уже не горел. Глеб очень-очень медленно поднял выпавшее у него после выстрела ружье и еще медленней шагнул к свету. Так же плавно, как во сне, нагнулся, поднял фонарик, выключил. Так его не будет видно - "охотник" наверняка где-то еще там. И может быть, он еще не закончил на сегодня... Но Глебу теперь окончательно ясно, что его сегодня разбудил не ангел... Анюшкин-то дрыхнет. И баба Таня... А может, она услышит грохот? Бабахнуло, как из "Авроры". Дажневу такое сравнение понравилось бы. Обязательно понравилось бы. Только вот змей должен был быть не красный, а зеленый. Или это все ему со страху почудилось?.. Похоже, что ему со страху почудилось другое: из глубины пещеры кто-то выходил! Осторожные, но явно торопливые чьи-то шаги четко приближались... Так. Предохранитель он сдвинул. Один раз бахнул. Остался еще один заряд. Кому? Вот уж вопрос... Снаружи явно враг. Изнутри - это еще надо посмотреть. Если успеешь.
Из-за поворота появилось мечущееся пятно какого-то очень трепетного неяркого света - свеча? Глеб выставил навстречу свой фонарь: он-то не охотник, ему сначала все же стоило посмотреть, а лишь потом стрелять... Еще шаг - и он высветил... бабу Таню. Милая бабка спешила к нему вперевалку, с маленьким старинным шахтерским фонариком со свечой за мутным стеклом.
- Глеб! Не слепи ради Христа. Пойдем, пойдем скорее.
Она развернулась и пошла назад. Он, еще ничего не соображая, шагнул за ней. Напоследок оглянулся: по противоположной стене неровным рябым пятном чернела разбрызганная кровь, и под ней - веревкой - обездвиженный кусок змеиного тела...
- Скорей, скорей, Глебушка. А то опять что обвалится. Не пропустит. И так больно кусок большой отпал. Сильно проход пересыпал... Ты огонь-то свой пригаси. И за мной, за мной. Токмо в стопу ступай. Этот ход-то ко мне, к моей избушке ведет. Прямехонько. Тут ранее ручей-то и тек. Давненько... Но теперя новую дыру пробил. А чего ты бабахал? Ай, мил человек, кто за тобой гнался?
До Глеба все доходило не сразу. Но доходило. Например: это в самом деле баба Таня. И она почти за руку ведет его по темнющей пещере, переводя через свежие - от его рук - и застарелые завалы, да так ловко, что иногда без нее он и не в состоянии был бы пролезть. А еще он только что убил змею. А вот тот, кто пытался убить его, убежал. Позорно. А еще по нему проползло не меньше сотни шипящих тварей. и не укусили. Что-то мешало, прилипнув к нижней губе. Глеб слизнул, пожевал. Быстро включил фонарик, посмотрел: это был кусочек красной змеиной шкурки. Вдруг сильно-сильно затошнило. Он остановился, приставил ружье к стене. Шагнув назад, согнулся. Вырвало... баба Таня понимающе ждала. Пошли дальше. В какой-то момент потолок и стены будто вдруг разом растаяли - слабый свет свечи за закопченным стеклом совсем обессилел в огромной, неизвестных пределов, зале. Здесь ветер уже не дул. Он здесь жил. Глеб вновь включил фонарик - и обомлел...
Гигантская линза пещеры отражалась искрящимися острыми сосульками извести в черной глади подземного озера. Он шагнул к воде, посветил вглубь. Дно странно отразило свет: тот переливчато двоился, троился... Это там лед, догадался он. Посветил вокруг - и ничего не увидел. Озеро и чернота. Сталактиты и пустота. Хрусталь, бархат, серебряная парча. Да что же там километры?.. Баба Таня уже довольно далеко ушла вперед, а он все не мог налюбоваться чарующей игрой перебегающих по ближним стенам из лепной алебастровой колоннады белых искр и их голубых отражений в ледяном зазеркалье... Фонарь моргнул, потом еще раз и окончательно пожелтел. Пришлось сдаться...
- Ты, мил человек, по сторонам не засматривайся. Заболеешь. Будешь сюды кажный день приходить. Пока не умрешь от тоскливой красоты.
- От какой? Тоскливой?
- Во-во. От ей. Она тебя высосет, как безответная любовь. Как золото. Это озеро с мертвой водой на дне. Той, что под льдом. Лед разделяет воды. Но смотреть на дно не надо. Это не кажный человек сдюжит, на мертвое глядеть. Солнце нужно любить. Но ты-то не из таких. Ты пошто ночью-то поперся? Кто тя так гнал?
- "Кто, кто"... Я сначала думал - ангел. Как будто в плечо толкнул. Разбудил.