Переход индивидуального хозяйства крестьянской семьи под реальную власть землевладельца превратил прямое присвоение добавочного продукта в регулярную феодальную ренту. Сеть великокняжеских замков и дворов, выполнявшая при военной монархии в основном административную и оборонительную функции, стала – по мере возникновения и расширения контактов с европейскими странами – нести ярко выраженную экономическую функцию. Прикрепление крестьян к земле позволяло все продуктивнее использовать их в обустройстве замков. Толоки перерастали в постоянную барщину, замки и дворы обзаводились пахотной землей, а несвободные семьи, живущие на территории хозяйства, все более склонялись к животноводству. Вокруг замков создавались поместья с пахотными фольварками, замки и дворы понемногу делались хозяйственными центрами поместий. В конце XV в. фольварки стали уже неотъемлемой частью экономической жизни. Помещичьи имения вырастали в крупные аграрные производства рядом с мелкими крестьянскими и дворянскими производствами. Если продукцию последних обычно потребляли сами хозяйства, то крупные феодальные поместья (дворы) уже начали влиять на складывающийся рынок и определять экономический потенциал страны. Наиболее интенсивно этот процесс совершался в самом ядре великокняжеского домена – на древней исторической литовской земле (между средним течением Немана и рекой Нярис). На север от Нярис возникло лишь несколько великокняжеских поместий, а в целом замки и дворы остались традиционными центрами волостей, в которые стекались подати, собираемые в отдельных полях. Северные волости (историческая Нальшя) именовались Завельем (землями за рекой Нярис, или Вилией): их хозяйственной деятельностью руководил вильнюсский тиун. Хозяйством поместий ведал постепенно формирующийся институт державцев (управителей), старосты замков остались лишь территориальными администраторами. В крупных панских владениях аналогично создавались поместья и фольварки. Собственные пахоты появились и на землях рядовых дворян, их /381/ владения стали называться поместьями (имениями).
На помещичьих пашнях, обеспеченных постоянной барщинной рабочей силой, образовались значительные пахотные массивы, на которых было удобнее применять правильное трехполье. В великокняжеских фольварках правильное трехполье начало определять размежевание толок и барщинных работ уже в конце XIV в. Растущее поголовье помещичьих стад и соединение монарших конных заводов с крепнущими поместьями (дворами) привело к строительству загонов и закрытых хлевов, а в местах постоянного содержания скота стал скапливаться навоз. Открылась возможность удобрять немалую часть пахотной земли. Отдых земли под паром приобрел решающее значение. Всё меньше истощенной земли приходилось оставлять под кустарник и повторную вырубку, вырубка из фольварков отступала в хозяйства крестьян и мелких дворян. Великокняжеские и панские дворы стали давать основную долю продукции по сравнению с волостными и единичными данниками. Поскольку это происходило по мере возникновения товарных отношений и денежной ренты, появления корчем (трактиров), а с началом XVI в. также и местечек, державцы поместий стали главными звеньями управления, а помещичье хозяйство – основой государственной экономической политики. С начала XVI в. проходила инвентаризация поместий; державцы должны были предоставлять отчеты об уборке и использовании урожая. Избыток продукции направлялся на рынок, женщины из несвободных семей были обязаны за зиму спрясть и соткать установленную норму. Державцам вменялось в обязанность учитывать соотношение крестьянских хозяйств (сошных запряжек) и земли фольварков. Если возникал переизбыток сох, остальные хозяйства, вместо отбывания барщины, платили денежный сбор. С начала XVI в. всю хозяйственную деятельность стали ориентировать в направлении наращивания товарной продукции и выплат за ее получение. Расширялись площади под огородами и садами, развивалось пресноводное рыболовство, множились водяные мельницы (упоминаемые источниками уже в конце XIV в.) и запруды. Важные торговые пути попали под постоянный присмотр старост и державцев, стали приоритетными ангарии на прокладке и починке дорог, особенно после того, как отпала необходимость в местных /382/ малых замках. Вместо бродов, гатей и настилов появились рубленые деревянные мосты.
Заметнее всего влияла на пейзаж внутренняя колонизация, получившая мощный импульс после прекращения войн. По мере роста населения не только осушались болота и вырубались леса во внутренних местностях края, – люди вернулись в опустевшие с XIV в. приграничные области. Были вновь освоены низовья Немана и Занеманье. Волости Северной Жямайтии растягивались, как рукава, когда их администрация устремлялась следом за крестьянами, заселяющими пограничье. В Восточной Литве населялись южные окраины исторических Восточной Земгалии и Селии. По мере роста ренты и ее денежной части, прежнее распределение платежей в пользу местной администрации перестало соответствовать реальному положению. Державцы стремились заполучить наибольшую часть повинностей, старосты Жямайтии (ими всё столетие пробыли люди из рода Кезгайло) фактически превратились в князей. Нерационально управляемые великокняжеские имения и волости давали мало дохода; когда (с конца XV в.) начались войны и казне потребовались дополнительные средства, в первое и второе десятилетия XVI в. многие из них были заложены. Сигизмунд II взялся наводить порядок в хозяйстве поместий. Для имений Вильнюсского и Тракайского поветов он в 1514 и 1529 г. издал инструкции (наставления), в которых указал, как распределять ренту и надзирать над пашнями и стадами. Установления для волостей Жямайтии были выпущены в 1527 и 1529 г. В 1527 г. был ограничен произвол Кезгайло, большую часть волостей староства великий князь взял под свое прямое управление. Введение сошного сбора в краю, мало затронутом товарными отношениями, тяжким бременем легло на его крестьян. В 1535 г. они отказались исполнять повинности в центральной Жямайтии. Брожение было усмирено, но великий князь был вынужден несколько отрегулировать и смягчить повинности.
Выросло значение лесного хозяйства. В лесах и рядом с ними возникали специфические поселения угольщиков и солеваров. Всё шире распространялись пережог золы и древесного угля, добыча соли и варка смолы. Всё разнообразнее становилось производство деревянных полуфабрикатов (бревен, досок, горбыля). Летом и осенью по Неману, Нярис, Бобру /383/ и Нареву сплавлялись плоты в Пруссию. Возникла профессия плотогона.
Новый – товарный – характер крепостнического поместья приноравливал к основам товарных отношений крестьян, которые уже не могли обойтись без рынка. В местечках и приходах была создана сеть рынков. Деньги начали попадать в руки крестьян, которые оставляли их на рынках и в корчмах. В стране возник незначительный, но растущий денежный оборот.
Языческая Литва сумела усвоить некоторые немецкие военно-технические и фортификационные навыки, ее князья познакомились с предметами европейской роскоши. Однако по производственному потенциалу Литва значительно отставала от ближайших стран Центральной Европы: всё решало земледелие, в котором еще не существовало правильного трехполья. В малых городах страны не был достигнут должный уровень цеховых ремесел. По окончании войн и экономической изоляции страна стала быстро осваивать упущенные производственные секреты. На селе этот процесс шел медленнее всего, ибо земледельческая рутина раннего феодализма, слабо затронутая ремеслами, не могла резко перемениться. В городах, куда перебирались специалисты из Пруссии, Ливонии и Польши, прогресс шел быстрее, и это приводило к заметным сдвигам во всей стране. Одальное общественное устройство и в городах формировало индивидуально-производственные структуры. В Вильнюсе в 1458 г. создалось братство кожевенников, во второй половине XV в. их было уже много. Братства не становились цехами, однако, с точки зрения самоорганизации, они способствовали возникновению цехов. В 1495 г. в Вильнюсе возникли цеха златокузнецов и портных, в 1509 г. – брадобреев, в 1516 г. – кузнецов и слесарей, около 1522 г. – сапожников. Первые цеховые статуты были писаны по образцам Краковских и Данцигских цеховых статутов. Во второй четверти XVI в. создание и разрастание цехов в Вильнюсе еще более ускорилось. Вскоре цеха возникли и в Каунасе. Цеховая организация со своими правилами взимания платы с учеников и подмастерьев, приобретения материалов и реализации товара, ограничивающими конкуренцию, знаменовала освоение технологии, привычной для центрально-европейских городов. В Вильнюсе появились ремесленники высокой квалификации.
Внедрение цеховой технологии повышало уровень вотчинных ремесленников. Панские имения обслуживались золотых дел мас- /384/ терами, каменщиками, плотниками, столярами, стекольщиками, портными, сапожниками, ковровщиками, инкрустаторами, создававшими предметы роскоши европейского уровня.
Мастерство вильнюсских специалистов на рубеже первой и второй трети XVI в. принесли им известность за пределами страны. Гостивший в Литве знаменитый немецкий медик Парацельс даже проиграл диспут. Прусский герцог просил у гетмана Георгия Радзивилла прислать ему немецкого органных дел мастера Урбана Нейденберга. Уже в середине XV в. в Вильнюсе изготавливались и глазуровались профилированные изразцы, равные по качеству соответствующим немецким изделиям. Однако в целом внедрение ремесел в Литве еще не достигло необходимого технического уровня. Правда, вполне умело применялись технические новшества (включая ремонт). Источники упоминают о литейном дворе в Вильнюсе в XV в., однако это производство не получило распространения. На протяжении всех войн начала XVI в. Литва так и не освоила литье пушек. Правда, в замках пушкари умели готовить порох и чинить артиллерийские орудия. Подобным образом работали органисты, занимаясь ремонтом своих органов. Вельможи содержали мастеров-латников, способных изготовить детали доспехов, восполнить их утраченные фрагменты, но полные комплекты защитного снаряжения приходилось покупать за границей. Был обеспечен уход за колоколами, появившимися еще в XIV в., и за механическими башенными часами, упоминаемыми со второй половины XV в. В Вильнюс по трубам подавалась вода из источников Вингряй и Жупроняй (не вполне удачно). Вошли в употребление насосы и пожарные стволы, однако их не производили на месте, а привозили из Польши. Около середины XVI в. Вильнюс почти на треть был каменным. Булыжная мостовая появилась в XV в., но только в первой половине XVI в. были замощены несколько улиц в самом центре Вильнюса. В 1503–1522 г. столица была окружена каменной стеной.
Значительные сдвиги произошли в XV – начале XVI в. в сельской архитектуре. Старинный дымный дом, где под одной крышей обитали люди и скотина, стал хозяйственной постройкой. Основным жилым строением стала изба, часто имевшая глиняную печь с /385/ трубой (дымоходом) и отдельную прихожую (сени). В первой половине XVI в. стало больше изб, разделенных на два изолированных помещения (о двух концах). Отдельные хозпостройки, известные еще в XIII–XIV в., теперь стали правилом, характеризующим крестьянскую усадьбу. Множились клети, строились хлева, с трех сторон окружавшие открытый загон. Важным строением стало гумно, дополненное отапливаемым овином. В первой половине XVI в. появились еще редкие железные ободья, дворяне побогаче стали подковывать лошадей.
Промышленное развитие и возникновение рынка привели за собой необходимость в ежедневном измерении и подсчете. Ознакомление с системой мер соседних народов подтолкнуло литовцев к созданию своей метрической системы; ее особенности, естественно, определялись собственным способом хозяйствования. В XV в. сложились меры длины, веса и объема. Расстояния оценивались в литовских милях, в ближнем обиходе использовался литовский локоть (uolektis). Сыпучие вещества измерялись в вильнюсских бочках. Как и в других странах Балтийского бассейна, в литовской торговле весовая мера фунт (svaras) образовалась от удвоения единицы монетной чеканки – литовского рубля (соответствующего марке соседних стран). 40 фунтов составляли камень. Величины локтя (62–63 см) и фунта (около 365 г) были оригинальными, они отличались от аналогичных номиналов соседних краев. Площади как квадратуры Литва XV – первой трети XVI в. по сути еще не воспринимала: пахотная земля измерялась посевными бочками, сенокосы – возами полученного сена.
Христианский календарь ввел неделю, четкие праздничные циклы. Эти знания сочетались с литовским земледельческим календарем, где у месяцев были свои названия. Они и сохранились в литовском языке, как и в языках соседних народов (поляков, отчасти – белорусов). Церковное литургическое счисление канонических часов распространилось среди горожан, уже измерявших дорогое для них время часами, а не частями суток. Из городов подобное счисление проникало в панские имения, а оттуда – в дома дворян.
Сдвиги в производстве, его завязавшиеся контакты с рынком, внедрение счета в повседневную жизнь расширяли людской кругозор. Среда обитания и вселенная для литовцев из природной стихии превращались в события и явления, воспринимаемые во времени и пространстве. Однако европейский уровень быта во второй половине XV – начале XVI в. доступен был лишь панам. /386/
Случайные торговые связи Литвы с ее западными соседями, характерные для эпохи Витовта Великого, стали постоянными. Эти связи начали регламентироваться не эпизодическими соглашениями или разовыми указаниями правителя, но куда более регулярными договорами и привилеями литовских городских самоуправлений. В Салинском 1398 г., Рационжском 1404 г., Торуньском 1411 г., Мельнинском 1422 г. и Скирснямунском 1431 г. договорах провозглашалась взаимная свобода торговли, однако слабые литовские города не могли воспользоваться этой свободой наравне с немецкими городскими колониями. До второй половины XV в. редкий литовский купец достигал Пруссии, ставшей с начала XV в. наиболее освоенным торговым направлением. Поэтому активной стороной были города Пруссии, прежде всех – Данциг (с середины пятидесятых годов XV в. перешедший под польское управление). В первые годы княжения Казимира в Каунасе была учреждена Ганзейская (фактически – Данцигская) торговая контора, в 1441 г. получившая привилей от великого князя. Через нее ганзейцы стремились распространить свою торговлю на каждого из умножающихся рядовых потребителей.
Стремления прусских купцов в середине XV в. схлестнулись с интересами окрепших литовских горожан и их возросшими возможностями. Немецкие купцы завладели Неманским торговым /387/ путем, поддерживали связи с Тракай, Брестом, Каунасом и Вильнюсом. Два последних города, особенно Каунас, представляемые литовским купечеством, изрядно страдали от соперничества с Ганзой. Потребности новой самостоятельной купеческой прослойки не удовлетворялись государственной протекцией, защищавшей по преимуществу интересы великого князя. С ростом масштабов торговли возникла необходимость в более точной регламентации ее характера и объемов, и литовские купцы оказались способны сами бороться за свои права. Одним из важнейших испытаний стало введение т. н. права гостя (заезжего купца), защищавшего торговое пространство местных купцов. Право гостя проявлялось в двух основных направлениях – штапельном и посредническом праве, которые, начиная с сороковых годов XV в., вильнюсские и каунасские купцы упорно стремились узаконить. Применение штапельного принципа не позволяло приезжим торговать между собой, зато позволяло местным купцам диктовать закупочные цены (компенсацией для приезжих служили ярмарки, во время которых им разрешалось торговать в розницу). С середины сороковых годов немецких купцов принуждали торговать лишь в самих Вильнюсе, Каунасе и Тракай, им запрещалось доставлять товар своим транспортом. В Вильнюсе, правда, применялось более мягкое посредническое право, не требовавшее, чтобы заезжие купцы непременно здесь реализовывали привезенный товар. В конце сороковых годов города Литвы сами прервали торговлю с городами Ганзы; Вильнюс не пропускал ее купцов в русские земли Литовского государства, хотя полное соблюдение штапельного принципа еще не было достигнуто. Со второй половины шестидесятых годов в Вильнюсе уже действовало посредническое право. Окончательно оно было оформлено великокняжеским привилеем 1511 г. Штапельное право не было утверждено законами государства, хотя с конца XV в. город Вильнюс по своей инициативе пытался применять его по отношению к купцам не только Пруссии, но также Руси и Польши.
Внедрение права гостя было не чем иным, как борьбой крепнущего купечества Великого княжества Литовского за отдельные элементы возникающего внутреннего рынка. Роль форпоста против купцов Пруссии (особенно Данцига и Кенигсберга) досталась городу Каунасу. По мере того как Каунас становился всё более литовским, т. е. с возвышением литовской городской элиты, разбогатевшие местные купцы начали заявлять свои интересы. Каунасцы, столкнувшиеся в Пруссии с ограничениями в правовом статусе гостя, очень скоро по- /388/ чувствовали уязвимость своего положения. Стремясь соответственно ограничить прусских купцов в Каунасе, они защищали свои торговые возможности. Поначалу действия каунасцев выражались только в единичных утеснениях. Прибывающих немцев заставляли жить и питаться в трактирах, не позволяли им снимать жилье и самим готовить еду. Однако на исходе третьей четверти XV в. эти попытки становились все более целенаправленными. Когда из Литвы начали вывозить хлеб, был введен городской сбор (одна деньга с каждой бочки). Вводились ограничения на торговлю немцев с купцами, приезжавшими в Каунас из других городов Литвы. Была затруднена скупка ганзейцами древесины и золы в окрестностях Каунаса. Единичные ограничения перерастали в систему, защищавшую интересы каунасских торговцев. На городских весах запрещалось взвешивать куски (слитки) весом менее, чем в три камня, и это отняло у немцев возможность розничной скупки воска (что было выгодно Каунасу, где уже получило достаточное развитие вытапливание воска). Предпринимались попытки запретить прусским купцам скупку остатков от поставляемого воска (восковых обрезков). Город Каунас попытался регулировать размер ввозимых соляных бочек и количество продаваемой соли, требуя, чтобы в каждой партии было не менее 6 бочек, а это всерьез подкосило розничную торговлю. Жесткость Каунаса заставляла отдельных прусских купцов отказываться от услуг Ганзейской конторы. С семидесятых годов XV в. некоторые из них стали переходить в зависимость от Каунасской магдебургии, т. е. менять подданство. Всё это свидетельствовало о растущей конкурентоспособности каунасского купечества.
Как правители Литвы, так и руководство Тевтонского ордена довольно безучастно наблюдали за этим торговым соперничеством, поскольку власть интересовалась лишь пошлиной (мытом), которую платили обе стороны. Вспыхнувшая торговая война была проблемой самих городов. Немецкие купцы продолжали пользоваться традиционными преимуществами, а Каунас и Вильнюс стремились огрызнуться при первом удобном случае, не страшась даже полного прекращения торговли. Их окрепшее купечество установило контакты с государственными чиновниками (врадниками), каунасцев стали поддерживать таможенники и евреи, откупившие таможни. Жалобы, споры и аудиенции привели к более серьезным переговорам, состоявшимся в феврале 1492 г. в присутствии Казимира. Каунасцы требовали всеобъемлющего равенства условий торговли в городах Литвы и Пруссии. Такого, обобщающего, толкования посреднического права Казимир не поддержал. В ответ на /389/ это Каунас запретил Ганзейской конторе торговать с гостями. Казимир не спешил удовлетворять данцигские жалобы, а каунасцы в свою очередь не разрешали немцам покупать в городе дома.
Все эти усилия Каунаса имели целью утвердить посредническое право без санкций власти. Великие князья не давали этим стремлениям законного хода и постоянно предлагали компромисс, поэтому город действовал на свой страх и риск. Решением Александра II немцам было разрешено торговать в Каунасе с вильнюсцами. Однако подобные эпизодические успехи ганзейцев уже не снимали ограничений, превратившихся в систему. Всё это влияло на поведение великих князей. В ответ на применение руководством Тевтонского ордена санкций, спровоцированных просьбой Ганзы, Александр II весной 1495 г. закрыл пути в Пруссию. Чуть позже, при посредничестве короля Польши, великий князь смягчил свою позицию. В 1497 г. прусским купцам было позволено не платить провозную пошлину (внутри страны), а вносить только ввозную. Однако великий князь не отменил других каунасских установлений, фактически означавших введение посреднического права. Немцы уже не могли везти в Каунас соль на своих кораблях. Хотя в 1505 г. Александр II подтвердил привилей, данный Казимиром Данцигской конторе в 1441 г., условия были уже не те. На контору постоянно давил вильнюсский мытник (таможенник) Авраам Езофович, а когда в 1512 г. он стал государственным казначеем, были введены новые пошлины, ограничены остатки в розничной торговле, запрещено торговать с прибывшими в Каунас гостями. Отдельные прусские купцы всё чаще напрямую столковывались с горожанами Каунаса, в обход Ганзейской конторы. В первые десятилетия XVI в. торговля Литвы с Пруссией заметно выросла, а Ганзейская контора в Каунасе дышала на ладан. В тридцатых годах ее закрыли. С ростом торговли литовские и прусские купцы могли осваивать новые торговые пространства. В первой половине XVI в. литовцы торговали в Клайпеде, Тильзите, Рагайне, а немцы – в Жямайтии. Уже в XVI в. вильнюсские и полоцкие купцы добирались до Варшавы, Люблина, Познани, даже до Лейпцига и Вроцлава.
Хотя в конце XV в. Литва уже экспортировала зерно, номенклатура ее экспорта со времен Витовта Великого почти не изменилась. Большую часть экспортных доходов приносил воск, важными ос- /390/ тавались позиции выделанных и необработанных шкур, среди продуктов лесного хозяйства преобладал ванчос (полуфабрикаты крупных дубовых бревен) и зола. Однако этот ассортимент изменился качественно, и резко возрос его объем. Потекли на запад потоки шкур, заготовленных в русских землях Великого княжества Литовского. Дополнением к ним стали выделанные кожи. Всё это еще не вызвало крупного денежного оборота, долги не возвращались и через десять лет. Не проявлялась торговая специализация, торговля не порождала купцов-финансистов. Однако Литва уже стала поставщиком сырья и полуфабрикатов, завоевавших непреходящий спрос, и постоянным потребителем металлов, соли и сукна. Ее товары и запросы стали определять денежный оборот городов Пруссии, транзит ее продукции в страны Западной Европы стал непрерывным. В первые десятилетия XVI в. быстро наращивался экспорт зерна и новых видов лесных полуфабрикатов. Начиная со второй четверти XVI в., в литовском экспорте появились изделия ремесленников: холст, упряжь, обувь, перчатки, меховые шапки. Уже в начале XVI в. самостоятельную роль отстоял литовский торговый флот на Немане, сложились литовские типы судов – перги и барки (pergai и vytinės).
Эти сдвиги вынудили Литовское государство вникнуть в характер торговли и весь объем ее условий. В 1529 г. был заключен торговый договор с Пруссией. Применялись систематические запреты на вывоз металлов из Литвы.
По Неману доставлялась продукция, произведенная в хозяйственном ядре этнической Литвы и на соседних русских землях. Несколько более давняя, традиционная торговля с Ливонией, направляемая по Западно-Двинской (Даугавской) магистрали, соединившей, помимо Вильнюса, тыл русских полоцких земель с Ригой, на протяжении XV в. количественно выросла, хотя в целом и утратила свое господствующее положение. В сфере интересов Риги в первой половине XV в. оказался и Каунас, однако главным партнером Риги остался Полоцк. Немецкая купеческая контора действовала в этом городе с середины XIV в., в Полоцке совершались сделки вильнюсских и ливонских купцов. При посредничестве Витовта Великого Полоцк и Рига в 1406 г. заключили договор о свободной торговле. В 1439, 1447 и 1467 г. он был возобновлен. Посредническое право предоставлялось по этому договору обеим сторонам: русским Литвы запрещалось плавать за море, а немцам – заезжать за Полоцк. Часть транзита между Великим княжеством Литовским и Ливонией шла через Псков. В первой половине XVI в. торговля с Ливонией еще более выросла, но сохранила при этом традиционные черты. Тем самым и розничная торговля на севере была менее стеснена. Когда в Литве возникли местечки, /391/ торговать с Ливонией начали Рокишкис, Биржай, Панделис, Кедайняй, Шедува, Купишкис, Жагаре, Сведасай, Укмярге, Аникщяй, Вабальнинкас. Номенклатура торговли менялась: со второй половины XV в. на север стали вывозить литовский лен.
В первой половине XVI в. Литва втянулась в европейские рыночные отношения, которые проникли даже в ее местечки. Однако роль поставщика сырья и потребителя готовой продукции не позволяла развиваться комплексному рынку Литвы. Торговые связи Северной Литвы были ориентированы на Ригу, интересы Жямайтии и Занеманья – на Кенигсберг и Клайпеду, Южной Литвы – на Данциг. Вся северная и западная часть этнической Литвы становилась экономическим тылом не Вильнюса, но зарубежных городов. При таком положении, хотя денежные накопления в литовских городах заметно выросли, они существенно отставали по сравнению с соседними странами. С ростом лесного и возникновением зернового экспорта стала ощутима нехватка местного капитала для крупных закупок. Средства ссужали рижские и данцигские купцы. Соответственно развивалась денежная система страны. С 1387 г. предпринимались попытки унифицировать денежную эмиссию, сделать ее исключительной регалией великого князя. Эти усилия завершил Витовт Великий. Весь XV в. применялась техника заготовки серебряной проволоки, более характерная для России. Чеканились два мелких номинала (денежки), соотносимых с пражскими грошами и местными рублями. Реформа начала пятидесятых годов XV в. приравняла более крупный денежный номинал к 1/8 пражского гроша. Целью реформы 1495 г. было приравнять счетный литовский грош к чешскому (1 грош=10 денежек), однако по мере износа монет за пражский (т. н. широкий) грош на рынке требовали 13–14, а то и 15 денежек. Важнее была другая мера: Александр II начал чеканить литовские полугроши с применением европейской техники (из серебряной жести). В XV в. литовские деньги еще не смогли утвердиться на внутреннем рынке, однако они получили распространение в Новгороде. В Ливонии против них обратили особые санкции. На исходе XV в. исчезли рубли. В середине тридцатых годов XVI в. начали чеканить литовские гроши. Рубль остался лишь счетной единицей (в первой четверти XVI в. окончательно установился курс 100 грошей за рубль). Наряду с рублевым счетным эквивалентом появилась пришедшая из Центральной Европы копа (60 грошей). Литовская денежная система по своим номиналам и их физической фор- /392/ ме соответствовала денежным системам других стран Центральной Европы, она возобладала во всей стране. Литовские гроши были на четверть дороже польских.
Помимо торговых связей возникли контакты иного рода между жителями Великого княжества Литовского и других стран Центральной Европы. Это особенно относится к Польше. Уже в 1447 г. Казимиров привилей позволил дворянам отправляться для обучения в другие страны. В соответствующей статье говорилось о рыцарском образовании. Знать воспользовалась этим правом уже в начале XV в. В первой трети XVI в. литовские дворяне получали приглашения на службу даже к французским вельможам. Литва стала периферией экономической и общественной жизни Европы. /393/
В XV в. Великое княжество Литовское по территории было одним из самых крупных государств Европы, площадь его составляла около 1 миллиона км2. Только оно владело берегами как Балтийского, так и Черного моря. В конце XV – первой четверти XVI в. Литовское государство уменьшилось до 700 000 км2. На этой площади жило приблизительно 3 или 3,5 миллиона человек. Этническая Литва составляла лишь небольшую часть этой территории. В процентном отношении литовское меньшинство несколько преобладало, поскольку площадь его проживания была гуще населена, и по плотности ему соответствовали только ближние русские земли и Волынь. В начале XVI в. литовцев было не менее полумиллиона. Политический вес определялся количеством не просто жителей, а дворян (они составляли около 7 проц. населения страны). Литовское дворянство было заметно многочисленнее русского, оно составляло почти половину правящего слоя.
Витовт Великий по сути разрушил систему удельных княжеств, удалив крупнейших русских удельных князей и соединив литовские Вильнюсское и Тракайское княжества. Однако, из-за кризиса тридцатых годов XV в., на русских землях возникли апанажные владения верхушки Гедиминовичей. До 1470 г. они были уничтожены. Сохранились небольшие княжества, управляемые православными второразрядными представителями иерархии Гедиминовичей и местными русскими князьями из рода Рюриковичей. Распределились они неравномерно. Наиболее значительные концентрировались в южном соседстве с Литвой – в Полесье и на восток от него. Пинским княжеством управляли наследники Гедиминова сына Наримонта. Часть его волостей была выделена в отдельное владение, принадлежащее Рюриковичам, ведущим род от Святополка Изяславича. Князь Давид, женатый на дочери Ольгерда Марии, основал здесь замок Давид-городок, ставший центром этого образования. Его сын Дмитрий погиб, выступив в поддержку Швитригайло против Сигизмунда I. Будучи князем волынским, Швитригайло прибрал к рукам Туров и Давид-городок. После его /394/ смерти великий князь Казимир I взял эти земли под свое прямое управление. Туров некоторое время оставался на этом положении, а в Давид-городке правили угодные правителю или отличившиеся перед ним князья: вдова Швитригайло Анна (получившая вдобавок Здитов и Дворец, расположенные неподалеку); по ее смерти (между 1471 и 1484 г.) Иван, сын боровского князя Василия, бежавший из Московского великого княжества. Так правители Литвы укрепляли контроль над княжествами Полесья, сочетая это с признанием статуса лояльных к ним князей. Подобный режим применялся и по отношению к Пинскому княжеству: его последний вотчинник Юрий был сделан наместником и через некоторое время признан правителем княжества. По смерти Юрия Казимир I оставил Пинск себе. Сходные явления наблюдались и на восток от Полесья. Пожалованием Клецка (Клеческа) Казимир I надеялся ублаготворить Михаила, сына Сигизмунда I, а когда тот бежал, было введено прямое управление; позднее Клецк, вместе с Рогачевом, был передан Ивану, правившему в Давид-городке. Туров от Александра II получил Михаил Глинский. Это было уже дарение фавориту, а не династическая комбинация. Также можно оценить и последующую передачу Турова Константину Острогскому, когда Михаил Глинский в 1508 г. бежал в Московское великое княжество. В этом регионе сложился своеобразный княжеский фонд, которым и оперировали во второй половине XV – начале XVI в. В Пинске была посажена править вдова последнего киевского князя Симеона Олелковича (умершего в 1470 г.). Федор, сын Давид-городского князя Ивана, после смерти отца получил Пинск и еще Клецк. Это увеличенное владение (Пинск, Давид-городок, Рогачёв, Клецк) Сигизмунд II в 1509 г. утвердил за Федором вплоть до смерти его и его жены, а те – в свою очередь – отписали его (после себя) великому князю. Так и произошло, только в 1524 г. упомянутые земли получила великая княгиня Бона, однако это было уже внутренним перераспределением великокняжеского домена. Похожий путь прошло Кобринское княжество, находящееся по соседству с Брестом и управляемое родней Федора, Ольгердова сына. Еще в 1386 г. Федор получил от Ягайло Ратно и Ветлы на Волыни. Владение поделили сыновья Федора: Роман забрал Кобрин, Сангушка – Ратно и Ветлы. Наследники Сангушки (это имя стало их фамилией) сохраняли свой княжеский статус и в XVI в., став крупнейшими на Волыни землевладельцами. На Кобринское княжество, расположенное ближе к этнической Литве, явно действовали центростремительные силы. Им управляли сын Романа Федоровича Семен (умерший в начале шестидесятых годов XV в.), внук Иван (умер около 1490 г.), а Иванова вдова Федора (Феодора), которой Казимир I вверил Кобрин пожизненно, стала полити- /395/ ческим орудием при дележе великокняжеских владений. В 1482 г. она была выдана за пана Георгия Паца, а после его смерти в 1506 г. – за Николая Радзивилла Гонёндзского Старшего (ради чего крестилась в католичество под именем Софии). Снова став вдовой, она умерла бездетной в 1512 г. Тогда Кобрин был отдан сестре его последнего князя Ольге, вышедшей замуж за пана Вацлава Косткевича. По ее смерти в 1519 г. вдовый супруг был оставлен в Кобрине лишь наместником (при этом у него была отнята Селецкая волость). После смерти Вацлава Косткевича Кобрин получила великая княгиня Бона. Таким образом мелкие удельные княжества, расположенные на юг от этнической Литвы, были постепенно, с известной гибкостью, включены в великокняжеский домен. Исключением в этом регионе было Слуцкое княжество. До 1392 г. им владели Рюриковичи, после чего Слуцк и Копыль были в виде компенсации отданы Владимиру Ольгердовичу, удаленному из Киева. Сын Владимира Олелко (Александр), вернув себе Киев, Слуцк оставил своему сыну Семену, а Копыль – Михаилу. Когда, после Олелко, Семен получил Киев, Слуцк был также передан Михаилу. После казни Михаила (1481 г.) Слуцк и Копыль достались его вдове и сыну Семену (умершему в 1503 г.), Семенову сыну Юрию и внуку Семену. Помочь сохранить свой статус Слуцкому княжеству помогла принадлежность к роду, занимавшему видное место в иерархии Гедиминовичей.
Для мелких княжеств на восток от этнической Литвы была характерна еще большая пестрота. Минск временно принадлежал Скиргайло, а Свислочь была оставлена Рюриковичам. Вскоре оба эти владения попали в прямое великокняжеское подчинение. Мстиславским княжеством управляли Ольгердовичи. Поначалу это был Каригайло. После его гибели (в 1390 г.) Мстиславль достался Лингвену, затем правил его сын Юрий. После удаления Юрия в 1432–1445 г. был назначен великокняжеский наместник. Казимир в начале своего правления должен был уступить наследные владения Юрию Лингвеньевичу (как и другим Гедиминовичам). К сыну Юрия Ивану это наследие перешло в заметно урезанном виде: в Могилев, Тетерин, Княжичи, Кричев, Дроков были назначены великокняжеские наместники. После смерти Ивана (около 1495 г.) его дочь Анастасию взял в жены /396/ слуцкий князь Михаил, а Ульяну – заславский князь Михаил. Последний и получил Мстиславль. После бегства в Москву его сына Федора Михаилу пришлось пойти на привычную сделку: в 1527 г. он отписал свое владение сыну великого князя Сигизмунду-Августу, принял вильнюсского наместника, однако продолжал пользоваться половиной получаемых доходов. По смерти Михаила Мстиславль отошел к великому князю. На реке Свислочь располагались небольшие княжества – Заславль и Соломеречь. Заславлем управляли потомки Гедиминова сына Явнута, породнившиеся с Мстиславскими князьями. Михаил Заславский не раз бежал в Москву и возвращался в Литву (последний раз в 1515 г.). Его сын Федор (умер в 1540 г.) окончательно покинул Литву и стал родоначальником русских бояр Мстиславских. Бежавший из Рязанского княжества верейский князь Василий был поставлен Казимиром I над Койдановской, Усовской, Старинковской, Услочской, Воложинской, Радошковичской волостями, ему же прирезан город Любеч в Киевской земле. Эти земли получил пан Альберт Гаштольд, взявший в жены дочь Василия Софию. После его смерти (1539 г.) вдова владела ими пожизненно, затем владения возвратились под руку великого князя. Могилев иногда поручали великим княгиням: Ягайло – Ядвиге, Александр II – Елене (в 1501 г., присовокупив Княжичи, Тетерин, Обольцы). Совершенно измельчали друцкие князья: Бабичи (расколовшиеся на Прихальских, Соколинских, Конопель, Ожерецких), Зубрецкие, Виденицкие, Любецкие. В XV в. они фактически превратились в крупных дворян, лишь обладавших княжеским титулом. В восточном соседстве с Литвой мелкие княжества всё очевиднее превращались в большие помещичьи комплексы, теряя при этом политический статус.
Иначе складывалось развитие княжеств на восточной окраине Литовского государства. Они были невелики, однако таких княжеств насчитывалось много, и они в куда меньшей степени зависели от великого князя. Здесь правили Рюриковичи; их вотчинные права не нарушались. В Смоленской земле сохранились Вяземское и Вельское княжества. Далее на юг простирался целый конгломерат Черниговской земли и Верховских (на Оке) княжеств. После гибели в битве на Ворскле Ольгердова сына Дмитрия (1399 /397/ г.) великий князь взял в прямое управление Брянск, связанный с Черниговом общим княжеским титулом. Близкий Брянску Трубчевск достался наследникам Дмитрия Ольгердовича, известным впоследствии как русские князья Трубецкие. Даже Витовт Великий был вынужден создавать в этом регионе конъюнктурные апанажи. Брат Витовта Сигизмунд в 1406–1432 г. был стародубским князем. После того, как оба они стали великими князьями, в эти владения были назначены наместники. С середины XV в. эти земли отдавались под управление перебежчиков из Московского великого княжества. Брянск, Гомель, Стародуб в 1446 г. получил боровский князь Василий. После его возвращения в Москву Брянск в 1450 г. был поручен бежавшему из Можайска князю Ивану, которому впоследствии отдали вместо Брянска Стародуб и Гомель. Александр II признал вотчинные права Иванова сына Семена на это владение, дополнив его Черниговом. В Новгороде-Северском был посажен править потомок Дмитрия Шемяки Василий. Видные Рюриковичи правили в Новосиле, Белеве, Одоеве, Воротынске. Немалая их часть покорилась властителям Литвы в начале XV в., а некоторые – во второй четверти того же столетия. Другие члены этого рода подчинялись великому князю Московскому. Карачев, попавший под влияние Литвы еще во времена Ольгерда, окончательно присоединил к Великому княжеству Литовскому Витовт Великий. Карачевская княжеская ветвь владела Перемышлем, покорившимся Литве около 1455 г., другая ветвь – Хотетовом и Мосальском. К концу XV в. хотетовские князья выродились в рядовых землевладельцев. Владетели Мосальска позднее стали заметными фигурами в литовской и русской истории – князьями Масальскими. Сам Карачев во второй половине XV в. был под прямым великокняжеским управлением, но в 1499 г. отдан перебежчику Семену Можайскому. В расположенном неподалеку Мезецке и соседних волостях был посажен править многочисленный род князей Тарусских. В середине XV в. были присоединены Козельск и Елец, ранее принадлежавшие Рязанскому княжеству. Казимир I обязался отдать Козельск Москве, однако обещания не выполнил. Путаные наследственные отношения характерны для этой восточной окраины, где сходились границы государств и сферы влияния. До третьей четверти XV в. этим в наибольшей степени пользовалась имевшая перевес Литва, позднее этот регион стал ее Ахиллесовой пятой. Опорой для Литвы тут были Мценск и Любутск, находившиеся под прямым управлением. Княжества восточного приграничья были наименее интегрированы в Литовское государство, их почти не затронули его структурные перемены. В конце XV – первой четверти XVI в. Великое княжество Литовское утратило эти области и Смоленскую землю. /398/
Сохранившиеся мелкие княжества, за исключением восточного приграничного конгломерата, уже не определяли общего направления в развитии Литовского государства. Эти княжества вросли в территориальные структуры, управляемые наместниками, на правах крупных землевладений, но не автономных территориальных единиц. Тормозящим фактором для государственной централизации стали не столько эти княжества, сколько сложная система наследования власти на русских и собственно литовских землях, а также феодальный иммунитет аристократических владений.
Больших русских земель (после ликвидации удельных княжеств) было шесть: Полоцкая, Витебская, Волынская, Киевская, Подольская (Восточная) и утраченная в 1514 г. Смоленская. Их князья были удалены еще Витовтом Великим, но понадобились многие усилия центральной власти для пресечения тяги этих земель к автономии. Прежде всего эту тягу усилила борьба между Швитригайло и Сигизмундом I. В 1440 г. восставал Смоленск. На Волыни и Подолье во второй и третьей четвертях XV в. получили живой отклик польские, а в Подляшье – мазовецкие аннексионистские порывы. В Киев и на Волынь были временно возвращены удельные князья. Однако лишь во время внутренней войны тридцатых годов XV в. обнаружилась некоторая солидарность русских земель, проявившаяся в их поддержке Швитригайло. В целом оппозиция центральной власти выражалась традиционными локальными мотивами, поэтому Вильнюсу противостояла не единая, обжитая русскими, территория, но каждая земля по отдельности. На исходе XV в. центробежные тенденции как политический фактор были уже пройденным этапом для больших русских земель. Наиболее прочно были интегрированы в Литовское государство Полоцк и Витебск. В Смоленске руководство страны перераспределило и расширило дворянское землевладение, сплотило или даже создало слой верных ему людей, и это, кстати, помогло уже в пору кризиса 1440 г. Александр II прибегнул к дополнительным мерам и не ошибся: после утраты Смоленска значительная часть местных дворян не пожелала служить правителям Руси (речь о тех, кто по преимуществу владел землями на восточном порубежье этнической Литвы). Немногочисленное дворянство Киева и Подолья было вовлечено в структуры пограничной охраны и в общественной жизни страны проявлялось слабо. Особое положение заняли многие вельможи и дворяне Волыни, чьи интересы центральная власть не могла не учитывать. Тут следовало с особой осторожностью вмешиваться в распределение земли и должностей. Здесь сохранились владения местных русских князей, а также Ольшанских и Гедиминовичей. Из представителей волынской знати нередко назначались по- /399/ дольские наместники (князья Михаил Чарторыский, Михаил Збаражский, Константин Острогский); некоторые из них становились даже высшими государственными сановниками (Константин Острогский).
Большие русские земли сохранили свою старую территориальную структуру, в особенности на востоке и юге. На Волыни остались Луцкая, Владимирская и Кременецкая, в Подолье – Винницкая и Брацлавская области, которые стали именоваться поветами. На Волыни и в Смоленске были свои сановные должности, которые даже умножились (для Смоленска это – подскарбий, окольничий, конюший, дворецкий, стремянный, тиун, виночерпий, сборщик дани, старший подьячий, смоленский городской староста; для Волыни – канцлер, земский и дворный маршалки, хорунжий, крайчий, ключарь, тиун). Витебская земля делилась на собственно Витебский и Оршанский поветы. Поскольку литовцы составляли меньшинство населения страны, Вильнюс придерживался старой мирной традиции: не менять структуры управления в русских землях, оставляя местному дворянству местные должности (или их большинство) или их прерогативы. Однако вместе с тем не были в забвении и общегосударственные, особенно военные, нужды. Смоленская, Витебская, Подольская, Киевская земли имели статус т. н. окраинных земель. Их дворяне призывались в войско по отдельным спискам и слушались своих воевод. Большая часть наместников (старост) в замках этих земель подчинялась по воинскому ранжиру местным воеводам (особо последовательно это применялось в Киевской земле). Однако сами эти воеводы были тесно связаны с военным руководством страны, а отчасти были у него на довольствии. В северные поветы Киевской земли (Мозырский, Чернобыльский) наместников назначал лично великий князь. Доходы, получаемые некоторыми Смоленскими волостями, принадлежали самому воеводе.
У русских литовцы переняли должностные наименования наместников и тиунов, у поляков – старост и державцев. По устранении удельных князей их заменили старшие наместники. По мере возникновения поместий (имений) их наместники превращались в державцев, а наместники замков стали именоваться старостами. По образцу Вильнюсской и Тракайской земель воеводами стали звать и наместников в больших русских землях: Киевской – с семидесятых годов XV в., Полоцкой – около 1504 г., Витебской – в 1511 г., Смоленской – во второй половине первого десятилетия XVI в. На Волыни не было ни старшего наместника, ни воеводы, а главным чином считался луцкий староста, осуществлявший надзор в качестве волынского маршалка. Как и в пору военной монархии, администраторы были одновременно и судьями. Непосредственная власть /400/ воевод была ограничена прерогативами поветских и замковых старост, дворских державцев, еще сохранившихся князей и магдебургских войтов. Фактически воеводы управляли только центральными землями воеводств, однако в военном плане они располагали всеми полномочиями. Даже военные силы удельных князей были в ведении воевод.
Ядро Литовского государства – этническая Литва – была разделена на три административных единицы: Жямайтское староство, Вильнюсское и Тракайское воеводства. Две последние произошли из исторического великокняжеского домена, поделенного на Вильнюсское и Тракайское княжества. Вновь объединенные Витовтом Великим, они остались раздельно управляемыми областями домена. Городельский привилей 1413 г. создал здесь первые в стране сановные должности, превратив высших наместников в воевод и назначив их заместителей – каштелянов. Эта управленческая рецепция по польскому образцу сохранила характер и рамки прежней компетенции наместников, но изменила их правовой статус. Агентов она заменила юридически определенными инстанциями. Жямайтский староста (появившийся в 1409 после объединения с жямайтами) не был назван воеводой, однако привилей Казимира I Жямайтии фактически и его сделал сановником.
В Вильнюсское и Тракайское воеводства вошли не только те соседние русские земли, которые непосредственно управлялись их бывшими князьями, но и выросшие поблизости от них мелкие княжества. Хотя в этническом отношении эти два воеводства не были однородными, литовцы составляли в них большинство, а на русских землях обосновались литовские паны и дворяне. Именно поэтому русский элемент не столько ослаблял литовскую характеристику Вильнюсского и Тракайского воеводств, сколько увеличивал их демографический и территориальный потенциал. Оба эти воеводства во всем их объеме считались ядром государства или Великим княжеством Литовским в узком смысле, а их русские земли именовались литовской Русью.
В начале XVI в. уже исчезли почти все исторические земли, из которых созидалось Литовское государство: Литва (в узком смысле), Нальшя, Дялтува, Нярис. Изменились значение и положение земли Упите в территориальной иерархии. Однако сохранилось большинство земель помельче, ниже рангом; они стали называться русским термином «волость». Русские земли, входившие в Вильнюсское и Тракайское воеводства, также делились на волости. Однако в воеводской субординации волости не были равны, кроме того, старосты важных замков управляли большими округами, которые стали зваться поветами. В поветы стали объединяться и группы волостей, непосредственно связанные с Вильнюсом и Тра- /401/ кай. Точное число поветов в первой трети XVI в. еще не устоялось. Термин «повет» пришел из Польши, и его применение отразило особенности кристаллизации крупных территориальных структур в объеме воеводств. Наиболее ярко этот процесс проходил в Подляшье – части Тракайского воеводства, колонизуемой мазовецкими дворянами, довольно интенсивно – в литовских частях Вильнюсского и Тракайского воеводств и в их южном русском соседстве, медленнее – на русском востоке Вильнюсского воеводства. Владетели (управители) важнейших замков становились старостами, поместий (имений) – державцами. По мере дифференциации административной иерархии общее понятие «наместник» исчезало из обихода, а тиуны составили низшую ячейку администраторов, ведавшую хозяйственными делами. Поэтому дворяне перестали подлежать их прерогативам, и I Литовский статут окончательно вывел дворян из-под юрисдикции тиунов.
На юг от Нярис Вильнюсскому воеводству принадлежали литовские волости Мядининкай, Ошмяны, Крево, Лида, Раудондварис и Марков со своими дворами, а также поместье Нямежис. Особенное место заняла сама Вильнюсская волость: это был центр повета т. н. Вильнюсской тиунии. Юрисдикции Вильнюсского тиуна подлежало Завелье (на север от Нярис) и некоторые другие волости левобережья Нярис, в которых располагались дворы Неменчине, Линкмянис, Дисна, Ож, Трошкунай, Швянчёнис. Аналогичное экономическое значение имели соседние, однако отдельно управляемые волости Судярве, Кярнаве, Майшягала, Дубингяй, Аникщяй, Рокишкис, Ужпаляй, Пянёнис, Утяна, Укмярге, Сувекас, Обяляй, Чядасай, Ханушишкяй (некоторые – с дворами). В определенную их часть державцы назначались великим князем по рекомендации вильнюсского воеводы. В этом ареале находились мощные замки Кярнаве, Укмярге, Утяна, Мядининкай, Крево, Лида, Нямежис, утратившие в XV в. военное значение и ставшие центрами крупных поместий (дворов). Аникщяй в десятых годах XVI в. выделился как формирующийся центр повета. По старинной, идущей от Селии, традиции двор Рокишкис связывался с юрисдикцией Аникщяйского державца. В ареале литовских волостей Вильнюсского воеводства всё больший вес обретал экономический потенциал левобережья р. Нярис. Именно здесь выявлялись итинерарии как Александра II, так и Сигизмунда II, когда они жили в Литве. На севере, в качестве важного центра, выделился Браслав с сильным пограничным замком и местечком, всё явственней обретавшим черты города. К нему тяготели собственно Браславская, а также волости Укольская, Дрисская, Олескская, Дрисвятская, Видзская, Смалвская, Апская (с двором). Однако браславский наместник (в начале XVI в. ставший державцем) лишь выполнял указа- /402/ ния вильнюсского воеводы. В экономическом отношении важными были смешанные и русские Айнская, Минская, Борисовская волости (и дворы). Здесь выделялся Минский повет, что было вызвано ростом города Минска. Это влияние отчасти ширилось, особенно в ближайших Поднепровских волостях: в Свислочи, Любошанах, Бобруйске, Кричеве, Пропойске, Чечерске, Гарволе, Речице, Брагине, Мозыри, Бчиче (три последние волости принадлежали юрисдикции Киевского воеводского суда). Большинство Поднепровских волостей были редконаселенными, земледелие тут было слабо развито. Коллективные подати собирали т. н. старцы, дань еще со времен Ольгерда-Кейстута была традиционно распределена между Вильнюсским и Тракайским ключами. Бобруйская волость была четко поделена на Вильнюсскую и Тракайскую половины. Восточной окраине Вильнюсского воеводства принадлежали ранее вошедшие в Витебскую землю Могилевская, Княжичская, Тетеринская, Оболецкая волости. В последней еще не были ассимилированы перенесенные сюда Ольгердом литовские села. Как город в XVI в. быстро рос Могилев.
Новгородок (Новогрудок) сохранил в Вильнюсском воеводстве свое особое положение как бывший отдельный центр княжества. Его наместники остались самостоятельными, ими назначались вельможи: Петр Мантигирдович (1431–1452), в первые годы XVI в. – князь Семен Ольшанский, Петр Глебович, Альберт Гаштольд, князь Иван Глинский. Когда великим князем стал Сигизмунд II, наместник Новгородка начал именоваться воеводой. Мощный каменный замок Новгородка позволял существовать и другим местным чинам: дворецким, конюшим, ключарям. Новогрудскому повету принадлежали волости Новый сад (Кубарка), Городечно, Бретень, Басин, Полбрех, Долятичи, Любча, Осташин, Негневичи, Полоная, Кореличи, Свержин, Цирма, Полонка, Почапов, Ляхов, Бобер.
В военном отношении к ведению Вильнюсского воеводства были отнесены Слуцкое и Клецкое княжества на юге, земли Мстиславского, Заславского, Друцкого, Соломеречского княжеств – на востоке. В центре еще сохранялись гедрайчский, ольшанский, свирский, тробский князья, однако их владения фактически превратились в панские или даже дворянские имения (это в особенности относится к литовцам-католикам свирскому и гедрайчскому князьям). Все они также должны были приводить свои воинские контингенты под знамя вильнюсского воеводы.
Центром Тракайского воеводства была Тракайская волость, непосредственно управляемая самим воеводой. В начале XVI в. волость стала именоваться поветом. Несколько волостей литовской части воеводства и Гузкская волость в Полесье также управлялись /403/ тракайским воеводой. Некоторые из них, напр., Жежмаряй, имели собственных наместников и державцев, другими воевода правил непосредственно: Упите, Куркляй (здешние подати были специально предназначены на содержание воеводы). Число этих волостей не было постоянным. Как и в Вильнюсском воеводстве, имелась Тракайская тиуния, чей тиун располагался в Старых Тракай. В его ведении были Аукштадвариское и Езнское имения с волостями. Наибольшая часть литовских волостей воеводства в начале XVI в. уже превратилась в поместья, а их наместники – в державцев: Дарсунишкис, Сямялишкес, Стаклишкес, Бирштонас, Пуня, Алитус-Нямунайтис, Даугай, Мяркине, Пярлоя, Валькининкай-Лепонис, Эйшишкес, Родуне, Дубичи-Канява, Пярвалка, Ож-Пярламас, Восилишкес. Лишь волостями еще оставались Папарчяй (с Вевисом), Стревининкай, где созданию фольварков мешали леса и озера. Дворами стали и расположенные по соседству с литовскими /404/ русские волости: Острин, Жолудок, Избляны, Молчадь. Старые русские центры – Слоним, Волковыск, Каменец – сохранили свое территориальное значение. В начале XVI в. их округа уже считались поветами. Волковыскому повету принадлежали Новый двор и Побоев, Слонимскому повету – Слонимское, Здитовское, Деревнайское, Лососнайское поместья, Каменецкому повету (его замок сохранил военное значение) – Каменецкая и Тростяницкая волости.
На поветы очень четко поделились литовский Каунасский, смешанный Гродненский и русский Брестский округа. Ими управляли старосты, наделенные особой юрисдикцией, их замки сохранили не только военное, но и резидентное значение. Каунасскому повету принадлежали Каунасская, Кармелавская, Гягужинская, Румшишкская волости, Гродненскому повету – дворы Жорославка, Скидель, Дубна, Мосты (с местечком), Одельск (с местечком), Молявица, Соколда, Ятвезк, Святск и Гродненская волость. Исключительное положение Бреста отчасти определялось его принадлежностью Польше в 1390–1408 г. и исторической традицией принадлежности к Подляшью. Еще более исключительным было положение настоящего, или Западного Подляшья, колонизованного мазовецкими дворянами и мещанами (горожанами). В конце XIV в. его заняли мазовшане. Когда Витовт Великий вернул его, мазовшанам достался Дрогичин, но – после убийства Сигизмунда I – они вновь завладели всем Подляшьем. В 1444 г. его (на сей раз вместе с Дрогичином) отобрал Казимир I. Дворянам Дрогичина и Мельника было оставлено польское право; в 1501 г. оно было признано и за Бельском. В 1513 и 1514 г. Вельский, Дрогичинский и Мельницкий поветы были соединены в Подляшское воеводство, однако в военном отношении это воеводство осталось в ведении тракайского воеводы.
В XV в. было вновь заселено принадлежащее Тракайскому воеводству Занеманье. Большинство новых жителей переселилось сюда из окрестностей Каунаса и расположенных ниже по течению Немана; лишь в южной части Занеманья обосновались выходцы из Южной Литвы. Прежде всего были освоены земли поближе к Неману, на которых даже в тяжелейшей второй половине XIV в. сохранялись поселения. Поток колонистов двигался к западу, клиньями врезаясь в загустевшие леса. Новые поля протянулись к самой прусской границе, и характерной для Занеманья административной единицей стал тракт. Немалая часть левобережья Немана были причислена не к Тракайскому воеводству, а к Жямайтскому староству (в конфессиональном отношении – к Жямайтскому епископству), поскольку ее деревни создавались переселенцами с правобережья низовьев Немана. В начале XVI в. в Занеманье уже возникли местечки, дворы и приходы. /405/
Из этнических литовских земель менее всего изменилась структура Жямайтского староства, хотя состав земель и границы подвергались переменам. После разорения XIV – начала XV в. на узком участке правобережья Немана вплоть до Юрбаркаса расселились не жямайты, а аукштайты с южной части Срединной равнины. И в XIV в. этот участок был в прямом подчинении великого (позднее – тракайского) князя. В XV в. здесь сложились Вилькийское, Велюонское и Скирснямунское великокняжеские поместья. Привилеем 1441–1442 г. Казимир I пообещал не учреждать государевых дворов в Жямайтии, однако этот участок (к нему еще добавилось поместье Йосвайняй), как и в XIV в., остался в подчинении домена, хотя и вошел в Жямайтское староство. Стремление великого князя побыстрее интегрировать в свой домен всё Жямайтское староство столкнулось с растущим сепаратизмом жямайтской дворянской верхушки. В привилее Казимира I очерчен компромисс, определивший всё дальнейшее развитие и положение Жямайтии. Великокняжеские имения резко контрастировали с жямайтскими волостями, сохранявшими явное своеобразие. Единого административного центра в старостве не было, Жямайтский староста пребывал в Кражяй, епископ – в Варняй. В Жямайтии не появился более крупный город, хотя в первой трети XVI в. край уже был покрыт сетью местечек. Волостями управляли тиуны, хотя они были не во всех волостях. Все чины (врадники) Жямайтии (по преимуществу тиуны) были в подчинении у старосты края.
Ранне-феодальная структура Жямайтии и ограничение власти великого князя препятствовали быстрому росту дворянского (тем самым – и церковного) землевладения. В краю практически не появлялись панские латифундии. Эти обстоятельства сделали власть Жямайтского старосты такой крепкой, какой не было ни в одном воеводстве страны. Старосты распоряжались рентой, сервициями, ангариями, но в первую очередь не забывали о себе. С небольшим перерывом в середине XV в. род Кезгайло, наследуя пост Жямайтского старосты, управлял краем более 100 лет. Однако формирование дворянского сословия втянуло в свою орбиту и жямайтских дворян. Если в других местах расширение дворянских прав вело к столкновениям с панами (как землевладельцами и чиновниками-управителями, врадниками), – для Жямайтии был характерен почти исключительно последний конфликт, ибо тут практически не было панского землевладения. Эта ситуация позволила великому князю остановить процесс превращения Жямайтии в Кезгайлское княжество. В 1526 г. умер староста Станислав Кезгайло. Сигизмунд II при назначении старостой его сына Станислава пересмотрел поступления по ренте и большую часть волостей края взял в непосредственное подчинение, назначив туда своих державцев. Это /406/ были Вилькийский, Велюонский, Скирснямунский, Йосвайнский дворы с волостями и Бярженская, Ужвянтская, Дирвенская, Биржиненская, Вишвенская, Тяльшяйская, Твярская, Ретавская, Шяудская, Гондингская, Паюральская, Палангская, Каршувская, Кальтиненская, Пашилеская, Арёгальская волости. Рента с них шла великому князю. В ведении старосты осталась куда меньшая часть волостей: Кражяй, Кельме, Видукле, Жаренай, Каркленай, Тянджёгала, Мядингенай, Павандяне, Патумшяй. Переменялась принадлежность Юрбаркского двора. В военном отношении Жямайтскому старосте подчинялись все волости староства. Установлениями для Жямайтии 1527 и 1529 г. великий князь упорядочил выросшую краевую ренту.
Хотя Жямайтское княжество таким староством стало считаться с 1441–1442 г. и официально не принадлежало к Великому княжеству Литовскому в узком смысле, однако фактически оно вместе с Вильнюсским и Тракайским воеводствами составляло литовский центр государства. Небогатое, но многочисленное жямайтское дворянство значительно повышало процент литовских дворян в общем количественном составе сословия. Вильнюсское и Тракайское воеводства первенствовали в сферах производства, совершенствования сословной структуры, творческого потенциала и политических связей.
В масштабе всего Литовского государства, начиная с XVI в., сложилась федерация земель новой сословной структуры, ядром которого были три литовских воеводства, обладавших явной политической гегемонией. Государство не было полностью централизовано, однако его объединяла сложившаяся единая система должностей территориального управления. Воевод, а также большую часть замковых старост, дворских державцев и волостных наместников назначал сам великий князь. Этот механизм включал в себя экономические и военные рычаги государства. Феодализация литовского центра страны (благодаря объединительным усилиям государей, интенсивно внедрявших ленное право) привела к бурному росту частного землевладения. Следствием этого стало быстрое формирование слоя непосредственных мелких вассалов великого князя. Складывающаяся многоступенчатая, контролируемая сверху, система врадников и сановников не нарушила прямых связей с монархом этих вассалов, располагавших велдомыми. Поэтому крупные местные администраторы не стали правителями порученных им земель, а лишь сделались владетелями больших дворов и государственными сановниками. Таким образом удалось перепрыгнуть этап классического развития феодализма – общей феодальной раздробленности и появления рыцарской корпорации; территориальная структура сословного общества была создана сразу. Возникно- /407/ вение велдомых в Литве соответствовало преобразованиям Карла Мартелла во Франкском королевстве, однако бурный рост всех уровней землевладения и рецепция дворянских прав не позволили значительную часть рыцарских имений подчинить территориальным управителям и сделали крепостничество основой сословных структур и чинов, а не региональных графств и герцогств. Из литовского ядра этот процесс распространился на русские земли.
Сохранившиеся мелкие княжества были сравнимы с новосозданными панскими латифундиями. Последние наиболее концентрировались в этнической Литве и литовской Руси. Радзивиллам принадлежали Дубингяй, Мядель (полученный вместе с рукой внучки Богдана Саковича Елизаветы) в Вильнюсском воеводстве, Гонёндзи в Подляшье. Гаштольдам – Гяранайняй и Тробы (полученные в приданное) в Вильнюсском воеводстве, Тикоцин в Подляшье. Заберезинским и Дорогостайским – Ошмяны (по соседству с Ошмянским великокняжеским двором) в Вильнюсском воеводстве и Симнас в Занеманье. Кезгайло владели в Жямайтии замком Платяляй и дворами Бяржорас, Гинтялишке, Шяуленай, Гаргждай, Акмяне и Батакяй. Радзивиллы из Гонёндзи получили в 1515 г. княжеский титул от Германского императора. Гаштольды водили родство с ольшанскими и тробскими князьями, наследовали их владения. Альберт Гаштольд был возведен Германским императором в графы Гяранайнские. По мере того, как панская верхушка обзаводилась титулами, а земельные владения мелких князей (свирских, гедрайчских, многих русских) уменьшались до размеров дворянских имений, – в первой половине XVI в. обе эти социальные группы сливались с одну властную прослойку. На рубеже XV–XVI в. князья еще не вполне это понимали: когда Александр Ходкевич назвал князя масальского братом, тот обиделся.
На содержание аппарата территориального управления шла взимаемая на местах рента. Ее следовало собрать, и сделать это могли лишь люди, располагавшие слугами и подручными. Чем выше был врадник, тем больше ему требовалось таких подручных, и даже в техническом отношении эти должности могли исполнять только представители высшей знати. Рядовые дворяне и горожане могли получить должность низшего врадника лишь в качестве подручных великого князя или высших сановников. Ленная зависимость утверждалась как через землевладение, так и посредством службы без земли. Последняя была лишь спутницей первого.
Система государственного территориального управления обеспечивала попадание большей части ренты в руки великого князя. С повышением в XV в. денежного оборота (чему немало способствовал рост корчем и таможен, а также появление и увеличение ренты) быстро менялся характер доходов. Еще в середине XV в. /408/ великий князь часто расплачивался со слугами натурой. На стыке XV–XVI в. вошли в обиход денежные расчеты. Великое княжество Литовское не стало централизованной монархией, однако сословные структуры создавались в масштабе всего государства, а не отдельных земель. Эти структуры определили интеграцию всей страны.
Военно-монархический институт наместников в конце XIV в. (с расширением сети замков и дворов и усложнением сбора ренты) уже приобрел черты деловой специализации и социального постоянства. Четко выделилась элитная прослойка этого института. Ее представители, связанные с центральными государственными структурами по управлению территориями, стали непосредственной опорой династии Гедиминовичей. Устранение политической изоляции, обусловившее постоянные деловые связи с властными инстанциями соседних держав, превращали импровизированную профессиональную специализацию этой элиты в прочное социальное положение. Всё это давало возможность расширять свои земельные владения, населять их койминцами и закладниками, присваивая новые альменды (необрабатываемые земли, принадлежащие всему полю). Эти возможности совпали с первыми пожалованиями велдомых. Во времена Ягайло (1382–1392 г.) и Витовта Великого (1392–1430 г.) элита крупного дворянства получила основную долю новоявленных велдомых и окончательно монополизировала главные управленческие должности как в центре государства, так и на его периферии. Формирование крупного землевладения и утверждение его представителей в качестве законно действующих врадников (термин заимствован у поляков) – были неразделимы. Богатых землевладельцев и крупных дворян, являвшихся потенциальными сановниками, стали называть польским словом «паны».
Дворянская элита начала прилагать руку к международным договорам уже в семидесятых годах XIV в. Если в 1385 г. в Кревском акте Ягайло лишь упомянул об одобрении дворянами этого договора, что могло быть вызвано пожеланиями польской стороны и общими паритетными установками, то с 1390 г. в подготовленных Витовтом договорах Жямайтии с Тевтонским орденом представители дво- /409/ рянской элиты начали постоянно фигурировать (и не только в преамбулах) как субъекты соглашения; их печати уже имели подтверждающую силу. Процесс превращения неопределенных агентов в официальных сановников был ускорен появлением епископов, а также их участием в актах государственной деятельности. Уже договоры Витовта Великого сопровождались письменным одобрением десятка или нескольких десятков крупных дворян и лишь нескольких князей. В Городельском договоре 1413 г., предоставившем польскую геральдику полусотне литовских дворянских семей и родов, очерчен элитный круг виднейших дворян. Межгосударственные договоры Витовта Великого позволяют установить узкую верхушку этого круга. В Литве явно возвысились менее двух десятков семей виднейшей дворянской знати. Это были Чюпурна, Сунгайло, Довгирд, Мингайло, Остики (расколовшиеся на Остиков и Радзивиллов), Гаштольды, Валимонтовичи (среди них – Кезгайло), Монвиды, Мантигирдовичи, Довойно, Саки (Саковичи), Немиры (Немировичи). В XV в. (кто раньше, кто позже) с исторической арены исчезли Чюпурна, Сунгайло, Довгирд, Мингайло, пресеклись прямые линии Монвидов и Мантигирдовичей. Уменьшилось и без того невеликое значение Довойно, Саковичей, Немировичей, зато Гаштольды, Остики, Радзивиллы, Кезгайло стали верхушкой панства. В этот круг во второй половине XV – начале XVI в. проникали единичные новички, как, например, Олехно Судимонтович или Михаил Глинский. На рубеже XV–XVI в. эту группу пополнили роды Заберезинских (из Литвы) и Кишок (из Подляшья). Не встали вровень с литовской элитой, но также достигли уровня панов и сановников русские Ходкевичи (в конце XV в.), Сапеги и Боговитиновичи (рубеж XV–XVI в.). Достойно послужившие Витовту Великому ученые поляки – Николай Сепенский, Николай Цебулька, Иоанн Мальджик – в Литве продолжительной карьеры не сделали, а их услуги не вышли за рамки экспертных консультаций. Немец Конрад Франкенберг был в 1418 г. убит заговорщиками, сторонниками Швитригайло. До начала XVI в. почти вся панская верхушка оставалась литовской.
Учрежденные Городельским привилеем 1413 г. первые органы государственного территориального управления (Вильнюсское и Тракайское воеводства и каштелянства) стали монополией литовской панской верхушки и катализатором превращения высших должностей в штатные сановничества. В течение XV в. сложилась система законно оформленных должностей – врадников. Высшие центральные и территориальные врадники имели статус почетных должностных лиц и официально именовались сановниками. Бывало, что литовские паны занимали должности наместников и воевод в русских землях, но чаще всего они добивались врад центрально- /410/ государственного или центрально-территориального уровня; кроме того, им препятствовали конкуренты из местной русской земельной знати, особенно на Волыни. Обычно паны старались сосредоточить в своих руках несколько высших должностей (врадов), что обеспечивало им как доходы, так и влияние в разных областях жизни. Система должностей получила заимствованные у Польши штаты, однако это было скорее оформлением их статуса, чем внедрением польского правопорядка. Формирование четкой системы врадников обеспечивало для литовской феодальной знати прочную позицию в государственном управлении и общественное положение, сходное с положением аристократии в других странах. Сановная верхушка, венчающая эту систему, объединяла отраслевые и территориальные исполнительные инстанции сословного государства, представляла это государство как внутри страны, так и за рубежом. И государь, и династия утратили монополию на подобное представительство.