При посредстве купечества реформация распространялась подпольно. Однако это не удовлетворяло студентов, посещавших иностранные университеты. Переворот готовила интеллектуальная оппозиция, охватившая часть наиболее активных священников и монахов. Уже в середине двадцатых годов некий францисканец объявил о чтении лютеранских проповедей в Вильнюсе. В середине двадцатых из Литвы в Пруссию попал «Комментарий к Апокалипсису» Иоанна Парвея, ученика Иоанна Виклифа, – сочинение, изданное Мартином Лютером. В середине тридцатых годов закончился «инкубационный период» реформации и стало появляться всё больше ее публичных глашатаев. В 1535 г. действие антиреформатских указов Сигизмунда Старого было распространено на Великое княжество Литовское. Около 1535 г. в пользу учения Лютера высказался Шилальский настоятель Иоанн Тартилович Батакский. В конце тридцатых годов после зарубежного обучения в Вильнюс прибыл Авраам Кульветис, который для пропаганды нового верования открыл в Вильнюсе свою школу. В 1535 г. лютеранский епископ Самбии Георг Поленц рекомендовал Помезанскому епископу Павлу Сперату нескольких молодых людей из Литвы для обучения в конфессиональной столице лютеранства – Виттенбергском университете. Деятельность Иоанна Тартиловича могла быть объяснена соседством Пруссии, однако в Вильнюсе заявили о себе люди, вернувшиеся из более дальней заграницы. Их большинство происходило из Юго-Восточной Литвы или близких к ней земель. Это были Авраам Кульветис, его единомышленники, проявившие себя в сороковых годах – Станислав Раполёнис, Георгий Эйшишкский, Георгий Заблоцкий, Александр Радуйнёнис (Радунский). Все они были рядовыми дворянами. Кульветис и Раполёнис учились в Краковском университете (Кульветис получил там в 1529 г. степень бакалавра, позднее посещал другие университеты). Остальные также занимались интеллектуальным трудом. Таким образом, первыми распространителями протестантизма стали представители интеллектуальной дворянской элиты. В этой среде дворянское недовольство аристократией обрело форму враждебности по отношению к руководству католической Церкви. В сороковых годах латинский секретарь великого князя Вацлав Майшягальский задумал /597/ и вскоре написал трактат, чья лютеранская концепция возбуждала мысли, направленные непосредственно против папства. Через студентов, посещавших как Пруссию и Польшу, так и Германию, в Литве начала распространяться лютеранская ветвь реформации. Уже в тридцатых годах этим заинтересовался Прусский герцог Альберт. Во второй половине того же десятилетия рекомендации для Виттенбергского университета получили в Пруссии Георгий Эйшишкский, Станислав Раполёнис и другие лица.
Реформатское движение, распространившееся среди дворян и мещан, вызвало реакцию литовских епископов. В 1542 г. Павел Ольшанский добился от Сигизмунда II декрета против Авраама Кульветиса, и последнему пришлось бежать в Пруссию. Туда же вынужден был отправиться и Иоанн Тартилович. Вытеснение нескольких интеллектуалов вновь загнало реформатов в подполье. Две последних трети сороковых годов прошли внешне спокойно для иерархов католической Церкви.
Однако высылка духовно активной дворянской элиты не прервала ее воздействия на свою родину, лишь изменила характер этого воздействия. Интеллектуальный потенциал этой небольшой группы был уже настолько значителен, что им решил воспользоваться Прусский герцог. Заинтересованность Альберта диктовалась весьма важными для него связями с литовской аристократией, а также с тем, что на территории его государства находились литовские подданные. Уже во второй половине тридцатых годов он завел переписку с сочувствующими реформации, но не склонными публично это демонстрировать литовскими панами – Радзивиллами, Ходкевичами, Кезгайло (высказывались намеки на благосклонное отношение к реформации Альберта Гаштольда в последние годы его жизни). При вильнюсском дворе Сигизмунда-Августа лютеранские проповеди читали Мартин Галиний, Георг Альбин, Иоанн Козьминский, Лавр Пшеснецкий (Дискордия). В 1545 и 1546 г. юного великого князя посетил герцог Альберт. Прусский правитель включил литовских изгнанников в деятельность по распространению реформации в Литве. Он поддержал их учение, а интеллектуальные лидеры эмиграции, такие как Авраам Кульветис и Станислав Раполёнис, помогли учрежденную в 1541 г. Кенигсбергскую школу (партикуляр) превратить в университет (1544 г.). Уже в первые месяцы деятельности университета в него записались несколько литовцев (среди них Августин Йомант). Самым главным трудом этих людей было создание литов- /598/ ской лютеранской письменности. Их подвигу весьма повредила смерть Авраама Кульветиса и Станислава Раполёниса в 1545 г., но работа не прекратилась.
В 1547 г. в Кенигсберге вышел литовский лютеранский катехизис. В него вошли подготовленные несколькими авторами переводные и оригинальные тексты (за основу был взят польский катехизис Яна Секлуциана, стихотворное литовское введение написал Мартин Мажвидас, латинское – сменивший в университете Станислава Раполёниса Фридрих Стафил, немец, живший в Литве и обучившийся литовскому). В катехизис были включены начала букваря и литовские переводы полутора десятка гимнов (псалмов). Все тексты отредактировал выходец из Западной Литвы Мартин Мажвидас. Катехизис 1547 г. по содержанию и нагрузке заполнил большой пробел. Мартин Мажвидас, чьим именем в историографии заслуженно отмечена эта вообще первая и первопечатная литовская книга, оказался продуктивным автором, собирателем и редактором литовских текстов. В 1549 г. он выпустил «Песнь св. Амвросия» (Te Deum laudamus), в 1559 – «Форму крещения». Уже после его смерти (1563 г.) в 1566 и 1570 г. появились подготовленные им две части песенника Лютера. Кроме Мартина Мажвидаса, гимны (псалмы) переводили Кульветис, Раполёнис, Радуйнёнис, Заблоцкий, Йомант, Шедуйконис.
Литовскую лютеранскую письменность создали интеллигенты, бежавшие в Пруссию из Великого княжества Литовского. Она была предназначена как для подданных герцога Альберта, так и для Большой Литвы (в посвящении Мартинова катехизиса это было особо указано). Для распространения этой письменности в Большой Литве не было реальных условий, хотя некоторое влияние отрицать нельзя. Был сделан большой шаг в развитии культуры и совершенствовании литовской речи, превращении ее в письменный язык.
В 1543 г. Авраам Кульветис выступил с открытым письмом к великой княгине Боне (т. н. «Исповедание веры»). Мотивируя свою конфессиональную позицию, он обратился к куда более широкому кругу проблем. В письме звучал лейтмотив: образованные литовцы с радостью служили бы благу своей родины, но должны работать на других, поскольку никто их не защищает и не поддерживает. Авраам Кульветис объявил об инвестиционной программе для школы с литовским языком обучения. Такая школа отвоевала бы для литовского языка достойные позиции, подвергла его литературной обработке и позволила /599/ немногочисленной национальной литовской интеллигенции расти и соперничать с польскими интеллигентами в борьбе за место при монаршем и панских дворах. Так однозначно был понят реформационный принцип национального языка – как языка литовского. Как видим, интеллектуальная литовская дворянская элита верно осознавала культурное состояние своего народа и усматривала реальные пути для его улучшения. В авангарде стояли эрудиты: Кульветис и Раполёнис были людьми, образованными на европейском гуманистическом уровне, они на равных дискутировали с авторитетами протестантской теологии – Мартином Лютером и Филиппом Меланхтоном.
Программа Авраама Кульветиса не была осуществлена, поскольку очень далеко зашел процесс европеизации, основанный на неродном языке и уже привлекший многих польских интеллигентов. Малочисленная интеллектуальная литовская дворянская элита могла избрать лишь один путь – конфессиональную революцию. Но эта элита была слишком слаба для того, чтобы противостоять репрессиям со стороны епископов. Тем не менее, она создала литовскую религиозную письменность. Это было наиболее важно для Малой Литвы, однако в конце XVI в. подобный фактор, пусть опосредованно, повлиял на возникновение литовской письменности и в Великом княжестве Литовском.
Литовские интеллигенты-реформаты, издавшие в Пруссии первые литовские книги, в Большую Литву уже не вернулись (остался жить в Пруссии и Иоанн Тартилович). Прусский герцог с их помощью осуществил обе задачи: направил книги о новой вере в Великое княжество Литовское и распространил эту веру среди своих литовских подданных. Последнее достижение не осталось без дальнейшего развития: по смерти Мартина Мажвидаса издательская работа не пресеклась. После гимнов, отредактированных Мартином, в Кенигсберге в 1579 г. вышли в переводе его двоюродного брата Варфоломея Вилента «Энхиридион» (малый Лютеров катехизис и некоторые молитвы) и «Евангелия и эпистолы» (Вилент завершил подготовку отредактированного Мартином песенника). Герцогская власть привлекла к этой работе новых людей, среди них прусса Иоанна Бреткунаса, взявшего на /600/ себя заботу о наследии Варфоломея Вилента и впоследствии плодотворно трудившегося на этой ниве (Бреткунас учился в Кенигсберге и Виттенберге, с 1563 г. был пастором в Лабгуве). Так в Пруссии начали функционировать лютеранское духовенство, исполнявшее службу на литовском языке, а также учреждения по подготовке и изданию лютеранской конфессиональной литературы.
Герцогская власть была абсолютно не заинтересована в развитии литовского языка, однако уровень немецкой культуры (обусловивший соответствующее качество конфессиональных книг, их издания и распространения) повлиял на то, что именно здесь для литовского языка и его письменности было сделано значительно больше, чем в самом Литовском государстве. При почти полном отсутствии литовских дворян и мещан школы испытывали острую нужду в людях, желающих и способных учиться. Разрыв связей с реформатами в Литве привел к тому, что ряды их сторонников не пополнялись за счет прибывавших оттуда интеллигентов, однако этот пробел начал заполняться людьми немецкой национальности, для которых забота о конфессиональном литовском языке стала профессией. Поэтому со времен Мартина Мажвидаса Малая Литва стала очагом подобной заботы, сыгравшим особую роль в истории литовской культуры.
Бытовые связи между крестьянами Большой и Малой Литвы не прерывались. Через границу люди ходили на рынки и в храмы, невзирая на конфессиональные различия (синкретическое крестьянское сознание не вдавалось в такие подробности). Создание фольклора также шло независимо от этой границы. Однако на сословном и политическом уровне эта граница была проведена. Крепостные крестьяне Малой Литвы существовали как отдельный регион литовского этноса, лишенный правящего литовского меньшинства. На него не влияло национальное самосознание, возникшее в дворянской прослойке. В свою очередь культурная база Малой Литвы не присоединилась к пестованию национального самосознания в Большой Литве. /601/
Изгнание интеллектуалов-реформатов не привело к официальной победе реформации (за исключением вильнюсского великокняжеского двора), но не прервало ее распространения. Церковное землевладение и бенефиции оставались мишенью для недовольного своим положением дворянства; в еще большей мере дешевая Церковь привлекала мещан. С прибытием Сигизмунда-Августа в Вильнюс в 1544 г. изменилась позиция великого князя. Юный рафинированный государь, воспитанный в духе гедонизма, равнодушно взирал на борьбу конфессий, помня лишь о собственной выгоде. А образец этой выгоды подавало укрепление власти германских князей, а также королей Англии и Скандинавии, где все они стали главами Церкви. Поддерживать новую веру Сигизмунд-Август не спешил, избегая связанной с этим острой борьбы, но антиреформатская позиция Сигизмунда Старого была хотя бы отчасти нейтрализована.
Официально декреты Сигизмунда II не были отменены его сыном. Поэтому литовские интеллектуалы, трудоустроенные в Пруссии герцогом Альбертом, не прекращали работу и в Литву не возвращались. Преследования, однако, сошли на нет. При посредничестве Прусского герцога Авраам Кульветис смог съездить на родину, позаботиться о своей матери и уладить вотчинные дела. Увереннее почувствовали себя склонные к реформации паны, которых (не менее, чем дворян) соблазняли церковные земли. Однако им стоило подождать год или два, ибо состояние здоровья Сигизмунда II свидетельствовало о его близящейся смерти. Подобный период конфессионального перемирия продлился до конца сороковых годов. После смерти старого великого князя паны еще некоторое время выжидали, в надежде, что Сигизмунд-Август выскажется в пользу реформации. Тут они ошиблись, ибо новый правитель вообще избегал вникать в конфессиональные проблемы. Когда это стало ясно, у панов оказались развязаны руки. Приблизительно с 1550 г. они перестали скрывать свои помыслы.
Лидерами, подавшими пример, стали Радзивиллы, и прежде всех второй человек в государстве – Николай Черный. Из своих владений он удалил католических священников или принудил их стать протестантскими министрами. Так храмы, находившиеся под патронажем или на содержании Радзивиллов, перешли реформатам. В Вильнюсе храм новой веры был построен в Лукишкском предместье. Поскольку образованных ли- /602/ товцев для пропаганды нового верования не хватало, Радзивиллы решили этот вопрос, как и в других случаях, приглашением людей из Польши и Пруссии. Им было сподручнее опираться на собственную клиентуру, а не поддерживать связи с дворянами или мещанами. В Клецке Николай Радзивилл Черный поместил Фалькония, в других приходах: Кшишковского – в Несвиже, Зачича – в Бресте, Вендриховского и Чеховича – в Вильнюсе. За Радзивиллами последовали Пацы, Шеметы, Дорогостайские, Кишки, Глебовичи, Горские. В протестантизм, также прельстясь дешевой Церковью, стали переходить православные: Пронские, Головчинские, Лузины, Воловичи (Евстафий окончательно не разорвал связи с православной Церковью). Рада панов стала протестантской. Билевичи, обладавшие большим авторитетом в Жямайтии и в сороковые годы сочувствовавшие реформации, стали теперь ее деятельными глашатаями. Не встречая препятствий и видя пример панов, дворянство в массовом порядке перенимало реформацию. В Вильнюсе Николай Радзивилл Черный устраивал угощения для неофитов. Слуг и крестьян никто ни о чем не спрашивал, и в Литве действовал Аугсбургский мирный принцип 1555 г.: чья власть, та и вера. Крестьяне, всё еще связывавшие свою жизнь с языческими представлениями, даже не понимали, в чем и как меняется всемогущий распятый Бог.
Около 1555 г. этническая Литва стала протестантским краем. Католичество удерживалось лишь в среде епископов, капитулов и их клиентуры, в двух-трех приходах, находившихся под патронажем великого князя. Лидер польских католиков Станислав Хозий жаловался в 1555 г., что в Польшу протестантизм проникает из Литвы. Вильнюсский епископ Павел Ольшанский уже не мог репрессировать и терроризировать реформатов, ибо их поддерживал вильнюсский воевода. В 1555 г. Павел попытался созвать синод Вильнюсского епископства, но, не успев завершить эту работу, умер. Синодом руководил прелат вильнюсского капитула и епископ Жямайтский Вацлав Вежбицкий. В сложившихся условиях он ничего не мог поделать. Вильнюсским епископом стал Валериан Протасевич – русин-католик, выросший на службе у Боны. Ему недоставало решительности предшественника, хотя в данном случае и она бы не слишком помогла. Мудрый, но излишне светский Протасевич, научился делать серьезные ходы, весьма болезненные для реформатов, но это случилось много позднее. В Жямайтии преемником Вежбицкого стал поляк из Литвы Ян Домановский. /603/ Этот эрудированный и одаренный человек из-за своих способностей (он оказался высоко квалифицированным юристом) был постоянно загружен государственными делами. С 1556 г. до самой смерти (1563 г.) он был вынужден жить в Вильнюсе. После краткого правления Станислава Наркусского и Виктора Вежбицкого епископом Жямайтским стал Георгий Петкевич (1567–1764), весьма противоречиво оцененный источниками и не проявивший большой энергии. Как можем заметить, католическая Церковь испытывала недостаток в достойных лидерах.
Первые шаги аристократия сделала в сторону учения Мартина Лютера, однако очень скоро случился переход к кальвинизму. Николай Радзивилл Черный переписывался с Жаном Кальвином и Генрихом Булингером. Кальвин посвятил ему свои комментарии к «Деяниям апостолов». Литовская реформация стала кальвинистской, хотя отдельные семейства из дворянской элиты, как Вацлав Майшягальский и его потомки (Вацлав Агриппа, Пельгжимовские), придерживались лютеранства. Лютеранство исповедовали мещане немецкой национальности. Николай Радзивилл Черный категорически избегал организационных контактов с реформатами Польши. В Литве создавалась национальная кальвинистская Церковь.
Внезапная победа протестантизма привела к взаимному соперничеству отдельных его ответвлений. Неуверенность великого князя и административное всевластие аристократии позволяли не придерживаться антиеретических статей I Литовского статута. Новое верование до поры не нуждалось ни в каких правовых гарантиях. Сигизмунд-Август намеревался перейти в протестантство, однако постоянно откладывал решение. Дефицит образованных людей не позволил создать сеть протестантских школ (учреждены были лишь единицы). Однако реформаты совершили весьма серьезный шаг, организовав типографии (они возникли в Бресте, Лоске, Несвиже, Вильнюсе). Заботой Николая Радзивилла Черного в 1563 г. в Бресте был издан польский перевод Библии. Реформатские издания расходились очень широко, а католики были вынуждены обходиться лишь привозной литературой.
Национальная реформатская Церковь, как и национальная литовская культура, – в условиях, когда всё решали нужды и пристрастия панов, – опиралась не на литовский, а на польский язык. Польская панская реформация окончательно заслонила свою литовскую дворянскую предшественницу. Литовское начало дворянской реформации так и не получило развития. Культурная про- /604/ грамма, намеченная Авраамом Кульветисом, без материальной поддержки оказалась нежизнеспособной.
В шестидесятых годах XVI в. в конфессиональную борьбу влились два эрудита, прибывшие из Польши. Ряды реформатов пополнил Андрей Волан, который много усилий посвятил Литве, однако и с Польшей не прерывал связей, поэтому оставил след в истории обеих стран. Католики получили подкрепление в лице достойного борца Августина Ротунда. Став вильнюсским войтом, он все свои силы отдал Литве.
Хотя паны и руководили реформатской Церковью, в самой ее структуре многое решала община. Поэтому паны не могли мани- /605/ пулировать собраниями представителей верующих. Общины и сходы обладали весомым голосом в выдвижении и назначении министров, открылось обширное пространство для проявления различных мнений. Многие министры были небогатыми дворянами и мещанами, некоторые являлись представителями плебса (немалая часть министров происходила из Подляшья). Без особого стеснения они излагали вероучительные истины со своих социальных позиций; всё более выявлялось противостояние богатству и социальному угнетению. В конце пятидесятых годов XVI в. обозначилось радикальное направление реформации – как отклик на его проявления в других европейских странах. Возник антитринитаризм (непризнание Христа Богом), именовавшийся арианством. В 1558 г. на Брестском синоде кальвинистов Петр из Гонёндзи высказал эту догму. Около 1560 г. ряды министров пополнили изгнанные итальянские проповедники – Станкаро, Бландрата, Паули, Спинелла. Вскоре ариане начали собираться на свои отдельные синоды. Ариан поддержал Жямайтский староста Ян Кишка; в середине шестидесятых годов им благоволил даже Николай Радзивилл Черный, стремившийся сохранить единство реформатов. Он просил у Жана Кальвина совета, как объединить протестантов, но в 1564 г. Кальвин умер. Раскол случился среди самих ариан, уже начавших высказываться по социальным проблемам. В 1568 г. их синод обсуждал вопрос о том, как следовало уничтожить крепостное право.
Действия радикальных министров не могли понравиться панам. Пока подвергалась критике богатая Церковь, это было панам на руку, но когда грехом объявлялась само богатство и осуждению стало подлежать само крепостничество, – возникли основания для конфликта. Некоторые общины вышли из-под контроля не только панов, но и самих министров. Большой утратой для литовской реформации была смерть Николая Радзивилла Черного (1565 г.). Единство реформатов нарушилось. Вызов радикалов, брошенный панству, превратился в серьезный кризис. В 1567 г. в католицизм перешел один из сыновей Николая Радзивилла Черного: Николай Христофор Радзивилл Сиротка. Это уже был угрожающий симптом.
Панская реформация в Литве началась уже во время работы Тридентского собора католической Церкви, перестроившего ее для антиреформационного контрнаступления. В 1540 г. был учрежден орден иезуитов, ставший авангардом антиреформации. Не в состоянии сами действенно противостоять реформации, епископы и капитулы осознали, что помощь нужно искать в структурах своей же Церкви, и обнаружили, что одной из самых значительных /606/ сил являются иезуиты. Это довольно рано понял и Вильнюсский епископ Валериан Протасевич. Уже в 1553 г. к папскому нунцию Комендони была обращена просьба о помощи в приглашении в Литву иезуитов, однако препятствием стала занятость – как его самого, так и иезуитов. Протасевич понял, что для достижения цели следует действовать самому, и весь отдался этой работе. Ему удалось установить связи с руководителями иезуитов Австрийской провинции, которой принадлежали члены ордена, находившиеся в Польше. В 1563 – 1564 г. в Варшаве состоялись переговоры Протасевича и представителя иезуитов Балтазара Гостовина. Вильнюсского епископа волновало завещание Николая Радзивилла Черного, согласно которому выделялись средства на учреждение реформатской школы коллегиального уровня (много внимания этому уделял исполнитель завещания Николай Радзивилл Рыжий). Иезуиты уже славились как хорошие педагоги, и лагерь католиков интересовала именно эта сторона их работы. Существенным результатом переговоров Протасевича и Гостовина было включение Литвы в поле деятельности иезуитов Австрийской провинции; там же стали готовиться соответствующие кадры. Это решение иезуитов совпало с нуждами просвещения, зримо проявившимися в Литве: в 1568 г. по просьбе гродненского сейма Сигизмунд-Август пообещал учредить коллегию. Между тем, в октябре 1569 г. иезуиты Андрей Фризе и Иоаким Петронилло в Вильнюсе начали готовить к обучению 60 дворянских детей. Пожертвованиями 1568 и 1569 г. Валериан Протасевич создал материальную базу для учреждаемой иезуитской коллегии. Пожертвования были весьма значительны, и это сказалось на авторитете Вильнюсского епископа. Представители иезуитов положительно оценили ситуацию, и учебный персонал, подготовленный преимущественно в Австрийской провинции ордена, прибыл в Литву. 17 июля 1570 г. была официально открыта Вильнюсская иезуитская коллегия. Ректором стал опытный польский иезуит Станислав Варшевицкий, пожертвовавший коллегии свою библиотеку. С этой, созданной иезуитами, твердыни в Литве началось антиреформатское наступление.
На рубеже шестидесятых и семидесятых годов XVI в. Литва еще была протестантской страной, однако орден иезуитов уже вовлек эту страну в поле своей деятельности. /607/
Подняв вопрос об изменении I Литовского статута, сейм не сумел сформулировать конкретную программу подобных изменений. Великий князь назначил в комиссию представителей дворянской элиты (но вместе с ними и должностных лиц администрации) и, таким образом, передал эту проблему для разрешения самим дворянам, заодно усиливая контроль над ними. Работы по изменению статута затянулись. В 1563 г. в канцелярии великого князя для этой цели была переписана специальная копия I Литовского статута (т. н. список Дзялинского). В нем даже не было дополнительных статей, появившихся в расширенной редакции I статута еще в конце тридцатых годов. Лишь в 1563 г. текст статута понадобился для серьезного рассмотрения. Тем не менее, комиссию составили толковые люди. Главное, они знали, чего хочет сейм. Дворянская элита уже взрастила в своей среде определенный слой образованных людей с широким социальным и политическим кругозором. Эти люди еще в сороковых годах смогли выдвинуть культурную и конфессиональную программу.
В конце того же десятилетия была оглашена и социально-политическая программа. Латинский секретарь великого князя Вацлав Майшягальский посвятил Сигизмунду-Августу трактат «Об обычаях татар, литовцев и московитов». Неясно, дошел ли трактат до самого монарха, однако он распространялся в рукописях, одна из которых оказалась даже в Германии (десять ее фрагментов в 1615 г. были опубликованы в Базеле). /608/
Написанный по латыни трактат был предназначен для элитной и интеллектуальной среды. Автор не скрывал своей принадлежности к реформатам, высказывался против католической Церкви и панов, поэтому прикрылся псевдонимом Михалон Литвин. Историческую версию о римском происхождении он основывал на исключительности литовской народности, которая унаследовала достоинства и преимущества от собственных предков. Времена Витовта Великого, когда литовцы культивировали спартанский образ жизни, были золотым веком Литвы, все соседи боялись литовцев. Завоеванное положение литовцы утратили после того, как погру- /609/ зились в роскошь и пьянство, откуда пошло крепостничество, а также чванство и произвол панов. Так – через обычаи – Михалон объяснял неудачи, постигшие Литву в XVI в. Дело оказывалось в том, что добрые обычаи литовцев присвоили их враги – татары и московиты. Литву автор именовал передовым бастионом европейской цивилизации. Пытаясь ограничить своеволие панов, он призывал к сильной великокняжеской власти, однако эта власть должна была бы служить незакрепощенным подданным, а налоги обязаны были бы платить все, в зависимости от размеров имущества. Идеал Михалона – сообщество средних дворян, когда дворян-воинов содержат исполняющие повинности, но лично свободные хлебопашцы, а исповедуемая ими христианская вера близка радикальной реформации, возникшей чуть позднее. Это сообщество должно учреждать школы, в которых следует преподавать латинский (по мнению автора – истинно литовский) язык.
Провозглашаемая Михалоном утопия рисовала идеальную дворянскую литовскую народность, организованную как военная монархия с неконтрастно распределенным землевладением и сбалансированными повинностями. Залог могущества Литвы он искал в ней самой, в ее укладе, который должен был воссоздать добрые обычаи, определяющие весь ход жизни. Эта утопия трактовала совершенно иную сферу, чем у Авраама Кульветиса, однако и в таких условиях у обеих версий обнаруживалась общая цель – гуманистическое образование, утверждающее этническую самобытность литовцев.
Авраам Кульветис представлял немногочисленную национальную интеллигенцию, Вацлав Майшягальский – куда более многочисленную, расположившуюся на средних государственных должностях дворянскую прослойку, т. е. служивую дворянскую элиту. Оба мыслителя уровнем своих запросов выделялись из большинства этой элиты, значительная часть которой даже не умела читать. Однако они хорошо осознавали интересы своей прослойки, а достигнутый ею самой кругозор позволял пользоваться доступными /610/ социальными, политическими и культурными ценностями. Именно эта прослойка оказалась способна представлять всё дворянство, и через ее посредство это последнее уже успело определить свои сословные интересы. На сеймах эти интересы выражались еще в отдельных, часто лишь бытовых, требованиях, но ученые умы уже смогли свести их в единые, пусть и утопические, программы. Дворянская элита уже знала, кто она такая и чего она хочет. В середине XVI в. дворянская литовская народность стала исторической реальностью.
Инкунабулы и палеотипы, достигшие Литвы в конце XV в. и отчасти разрешившие вопрос о книжном дефиците, наряду с характерными для средневековья знаниями начали распространять истины, исправленные и дополненные гуманизмом. Эти истины стали фактором, формирующим общественный менталитет. Выросла культура канцелярий, всё еще остававшаяся важной опорой гуманитарного воздействия. В Литве возник рынок знаний, и приобретение книг было тому очевидным свидетельством.
В середине XVI в. это явление уже шагнуло за рамки социальной и интеллектуальной элиты. Национальная дворянская верхушка была читающей и любознательной прослойкой. Если в начале XVI в. библиотеки кафедральных соборов и монастырей были еще небольшими книжными собраниями, если более широкая номенклатура обозначала себя лишь несколькими магнатскими биб- /611/ лиотеками, а отдельные священнослужители, дворяне и купцы обладали одной-двумя книгами, то в середине XVI в. все вышеназванные субъекты книжного комплектования располагали библиотеками, в которых насчитывалось от нескольких до нескольких сотен томов разнообразной литературы, а тексты античных авторов не являлись редкостью. Состоялось знакомство с представителями гуманизма и возрождения (напр., Никколо Макиавелли). Великий князь и вельможи постоянно слали за рубеж агентов для приобретения новых книг, а в самой стране возник книжный рынок. Библиотеке Авраама Кульветиса принадлежало около 80 позиций, среди которых были Аристотель, Платон, Гомер, Вергилий, Софокл, Еврипид, Гесиод, Гораций, Цицерон, Ливий, Меланхтон. Сигизмунд-Август в покоях вильнюсского замка собрал более 4000 книг. Это, конечно, лишь вершинные образцы, однако возмущение хроникой Мартина Кромера показало, что книга уже стала частью образа жизни дворянской элиты. Так или иначе, в 1553 г. в речи Вацлава Агриппы (сына Вацлава Майшягальского), посвященной похоронам Иоанна Радзивилла, было отмечено, что образование является необходимостью.
Вырос уровень вильнюсской приходской школы, когда около 1552 г. руководить ею начал прибывший из Польши испанский гуманист и правовед Петр Роизий. Он приспособил школу к реальностям жизни, ввел новые дисциплины. В первой половине XVI в. в Краковском университете были имматрикулированы более 200 жителей Великого княжества Литовского. Краков уже не мог удовлетворить потребностям в обучении магнатских детей и вообще тех, кто стремился к наилучшему образованию. Литовские студенты появились в Праге и университетах Германии.
Овладение латынью и применение письменного творчества для создания истории Литвы, особенно той ее фантастической части, что была посвящена древности, – всё это готовило почву для возникновения художественной литературы. С первыми латинскими сочинениями авторов, некоторое время проживавших в Литве, но творивших и издававшихся в Польше, Литва могла ознакомиться по отдельным их экземплярам, но это влияние было слабым. Таковыми были Ян Вислицкий («Прусская война», описывающая сражения /612/ Ягайло и его сына Казимира с крестоносцами и признающая заслуги литовцев в победе при Грюнвальде; 1514 г.), Николай Гусовиан («Песнь о зубре, образе его и свирепости, и как на него охотиться», воспевающая Витовта Великого; 1523 г.), Андрей Кшицкий (придворная поэзия, посвященная событиям времен Сигизмунда Старого, с описанием подвигов, совершенных воинами Литвы). Литовской тематике посвятил свое произведение Адам Шретер, в 1553 г. издавший «Элегическую песню о литовской реке Немане». Эта тема в латинской польской поэзии вскоре ярко проявилась в творчестве выходцев из Польши, поселившихся в Литве. Прибывший в Литву в 1551 г. Августин Ротунд пропагандировал латынь, подобно Михалону Литвину противопоставив ее русинскому языку. До нас, увы, не дошла писанная история Литвы, часть которой он вручил Николаю Радзивиллу Черному. Петр Роизий писал стихотворения на случай – поздравления, эпитафии, эпиграммы, посвященные преимущественно вельможам (Радзивиллам, Ходкевичам). Латинская поэзия в Литве возникла в середине XVI в., авторы-литовцы уже писали на этом языке трактаты, однако литовские поэты при Сигизмунде-Августе еще не появились.
Характерным для Литвы парадоксом было то, что сначала появились литовские переводы псалмов (гимнов) и даже оригинальное литовское стихотворение, приведенное уже в катехизисе Мартина (Мажвидаса) 1547 г., но не латинская поэзия литовских авторов. Однако способность выполнить такой труд свидетельствовала о соответствующей учености тех, кто за него брался. Кстати, они уже создали собственные традиции: мелодии гимнов были записаны скорее в польском, нежели в немецком варианте, хотя перевод был ориентирован на немецкие тексты.
В середине XVI в. Литва сумела вырастить литературно образованных людей, способных при необходимости достойно рассказать о себе. Литва, какой бы экзотичной она ни представлялась другим странам Европы, уже не была заповедным малознакомым краем. Франсуа Рабле, называя страны, которые желал завоевать отрицательный персонаж Пикрошоль, среди них упомянул и Литву. Вильнюс попал в знаменитый атлас Брауна. /613/
Возникновение цеховой структуры в наиболее крупных городах Литвы выявило связь ремесел с искусством и стало избавлять художественное творчество от анонимности. Около середины XVI в. участились упоминания имен, отчеств и фамилий местных мастеров. Каунасскую ратушу построил виленчанин Бенедикт Хойновский. При дворе Альберта Гаштольда трудились живописец Николай, зодчий Мисель, часовых дел мастер Себастьян Станиславович. Освоение готики привело к появлению в Вильнюсе и Каунасе стильных мещанских домов, а в провинциальных городах – храмов. Интерьеры вильнюсских костелов бернардинцев и св. Николая обогатились сложными украшениями пилястр и сводов, а кафедральный собор после пожара 1530 г. был отстроен уже под влиянием стилистики ренессанса. Готика окончательно утвердилась в провинции, а в столице возник ренессанс. Самой заметной постройкой в этом стиле (также после пожара 1530 г.) был великокняжеский дворец Нижнего замка. В Вильнюсе появились ренессансные жилые дома. Была освоена техника украшения стен в стиле сграффито, стали привычны несложный фресковый декор и витраж. В середине XVI в. для окон стали использовать местное стекло. Один из первых ренессансных храмов появился в Пашушвисе (1553 г.).
Ренессанс быстрее всего распространялся в прикладном искусстве. На книжных обложках возобладали ренессансный орнамент и тематика, связанная с античной историей и мифологией, а также библейская символика. В иллюминировании рукописных инициалов очень скоро отказались от готической традиции, инвокационная неоготика смешалась с антиквой. Рукописными миниатюрами стали украшать даже акты о присвоении гербов. Одним из значительнейших образцов ренессансной миниатюры середины XVI в. является список с трактата Яна Длугоша «Клейноды» (о польской геральдике) с дополнениями по литовской тематике, сделанный для Павла Ольшанского. Появились художественные коллекции и собрания искусно переплетенных книг. Немецкие мастера организовали в Вильнюсе производство ренессансных украшений, инкрустированного оружия, а также изящно оформленных печатных книг.
В Литве ренессанс распространялся параллельно с гуманизмом. Когда в Европе началось хождение типографски исполненных книг, Литва познакомилась с географическими открытиями, с полеми- /614/ кой протестантов и католиков. В середине XVI в. в Литве уже был известен труд Эразма Роттердамского «Adagia». В Вильнюсе началось производство механических часов, страна измеряла время часами и минутами. В 1552 г. великий князь подтвердил монопольное право вильнюсских хирургов-брадобреев на проведение операций (статут 1509 г. был компромиссом с держателями бань). Еще в 1523 г. было выпущено распоряжение о периодической проверке аптек, источники 1540 и 1545 г. упоминают об аптеках в Каунасе. Докторами медицины стали Фома из Каунаса (1512 г., Болонья), Грабовский (Грабаускас, вероятнее всего, в Кракове; умер в 1569 г.), Георгий Петкевич из Эйшишкес (1556 г., Феррара; в 1567 г. стал Жямайтским епископом). В школе Петра Роизия началось преподавание римского права и Литовского статута. Сам Роизий в 1561 г. написал «Новый статут Мядининкского епископства», в 1563 г. – «Решения по делам в Литве» (небольшой юридический трактат).
В Литве ренессанс не вытеснил готику, как и гуманизм не отменил средневекового наследия. Обе стихии перемешались. Период канцелярской эрзац-культуры закончился в середине XVI в. /615/
Постоянно возобновляемое перемирие 1537 г. с Россией позволило Великому княжеству Литовскому спокойно жить все сороковые и большую часть пятидесятых годов XVI в. В мирных условиях в стране происходили важные перемены, связанные с волочной померой и реформацией. В плане династической политики смерть Варвары Радзивилл развязала руки Сигизмунду-Августу для новых брачных комбинаций. Продолжая начертанную отцом линию, он в 1553 г. сочетался с сестрой первой жены Екатериной Габсбург. Ягеллон тем самым рассчитывал обрести надежный тыл против стремительно набиравшей силу России.
Восточная граница вызывала всё большую тревогу. Остановленная на западе, российская экспансия повернула на восток. В 1552 г. русские завоевали Казанское ханство. Это в корне изменило политическую ситуацию не только в Поволжье, где у России не осталось военного противовеса, но и на всей равнине от Эльбы до Урала: на востоке распахнулось огромное пространство для царских претензий. Баланс политических сил начал меняться с большим ускорением. В 1556 г. пало Астраханское ханство. Это означало, что Россия вышла к северным предгорьям Кавказа и вплотную приблизилась к турецким базам на северном побережье Черного моря. В 1557 г. она заняла Кабарду. Разность военных потенциалов России и Литвы еще более изменилась не в пользу последней.
В том же 1553 г., когда Сигизмунд-Август во второй раз породнился с Габсбургами, в устье Двины появилась английская экспедиция под командой Ричарда Ченслера. В Москве Ченслер получил царскую привилегию, позволявшую беспошлинно торговать по всей России. По его возвращении в Лондон в 1554 г., была немедленно учреждена «Московская компания», завязалась прямая торговля между Англией и Россией. Она способствовала политическому сближению обеих стран: после второго плавания в устье Двины в 1555 г. Ченслер привез в Лондон русского посла Осипа Григорьева, которого приняла сама королева Елизавета I. За дешевое сырье русские могли получать из Англии оружие и ремесленников.
Ягеллонскому двору понадобилось два года для того, чтобы осознать опасность сближения Англии и России. Смерть Варвары Радзивилл не устранила влияния на монарха ее двоюродного брата Николая Черного. Именно против Радзивиллов обратилось острие /616/ всей габсбургской агентуры, на которую опиралась королева Екатерина. Николай Радзивилл Черный чутко отреагировал на шаги этой агентуры и постарался парализовать ее деятельность. Для Литвы было актуально, чтобы Польша, не втягиваясь в борьбу Габсбургов и Турции из-за Венгрии, оказала Литве помощь в случае возобновления войны с Россией. В 1554 г. Николай Черный одержал тактическую победу: когда Сигизмунд-Август убедился, что болезненная Екатерина не родит ему наследника, влияние Радзивиллов на властителя еще более усилилось. Король в 1554–1555 г. многое сделал, чтобы Польша собрала все силы и ресурсы для войны с Россией. Поскольку у Иоанна IV были свои проблемы, литовской дипломатии довольно неожиданно удался пробный ход: на исходе перемирия, в начале 1556 г. посольство в Москве под началом Степана Збаражского продлило его срок до 1562 г. Между тем, в Литве удалось схватить английского агента Олкока, пытавшегося через территорию Великого княжества пробраться из России на родину. Агенты Сигизмунда-Августа начали отслеживать деятельность «Московской компании» в странах Европы. Во всех этих проявлениях политика монаршего двора была полезна для Литвы. В 1557 г. умерла Бона, и со сцены сошел, пусть изолированный, но потенциально опасный для Радзивиллов противник.
Избежав прямого столкновения с Россией в самое близкое время, Литва не избавилась от московской угрозы. Охваченная реформацией Ливония стремительно слабела, и сам собой напрашивался вопрос: кто из соседей возобладает в ней? Россия в 1554 г. навязала Ливонскому ордену договор, по которому он обязывался не заключать никакого союза с Литвой. В ответ на это Сигизмунд-Август при поддержке герцога Альберта, используя традиционное для литовских правителей право протекции, «подкрепил» Рижского архиепископа Вильгельма коадъютором Кристофом Мекленбургским. Вильгельм надеялся, что, приняв реформацию и распустив Ливонский орден, он – по Прусскому образцу – сможет стать светским князем. Рада панов Литвы и Сигизмунд-Август поддерживали этот план, который позволил бы превратить Ливонию в лен Великого княжества. Это был один из вариантов Николая Радзивилла Черного по завладению Ливонией. Кристоф прибыл в Ригу в ноябре 1555 г. Уже в феврале 1556 г. магистр Ливонского ордена Генрих Гален на собрании сословий в Вольмаре (Валмиере) добился того, чтобы деятельность Кристофа Мекленбургского была запрещена. Престарелый магистр своим коадъютором избрал не маршала Каспара Мюнстера, благосклонного к Литве, но сторонника соглашения с Россией Вильяндского комтура Фюрстенберга. После того как архиепископ Вильгельм не признал Вольмарских постановлений, началась т. н. война коадъюторов, которую не уда- /617/ лось прекратить посланнику Литвы Домановскому. В июне 1556 г. Генрих Гален заключил под стражу архиепископов Вильгельма и Кристофа. В итоге разразившейся смуты был убит литовский посланник Каспар Лонцкий, следовавший к Рижскому архиепископу. Действия Ливонского ордена развязали руки раде панов Литвы. Накопилось достаточно поводов для начала акции, задуманной Николаем Радзивиллом Черным. Настроение Сигизмунда-Августа позволяло надеяться на помощь Польши. Дворяне, заинтересованные в проходимости экспортных торговых путей, не были против того, чтобы несобранные налоги были использованы на «Ливонском направлении». Планы Литвы поддерживал Прусский герцог Альберт. Однако военная интервенция Литвы могла натолкнуться на ответные шаги России, побудить ее к заключению союза с Германским императором. Поэтому Литва поначалу удовлетворилась предъявлением требования об освобождении Рижского архиепископа и его коадъютора. В июле в Вильнюс прибыла делегация под руководством Таллинского епископа, представлявшая Ливонский орден. Переговоры ни к чему не привели, и рада панов решила объявить сбор войска. Во второй половине 1556 г. у ливонской границы (преимущественно близ Салочяй) было сконцентрировано около 10 тыс. воинов (помощь прислал и герцог Альберт). Ими командовали Николай Радзивилл Рыжий и Иероним Ходкевич. Ливонский орден мог выставить лишь около 5000 воинов. Перевес Литвы был очевиден, однако Сигизмунд-Август медлил: следовало обратить внимание на предложение Дании о посредничестве (осенью 1556 г.) и реакцию Германии на отзвуки ливонских событий. На сей раз Ягеллон не ошибся: ситуация складывалась всё удачнее. В конце мая 1557 г. умер Генрих Гален, и магистром стал Вильгельм Фюрстенберг, еще более упорный в противостоянии Литве. В том же месяце Россия начала концентрацию войск на литовской границе. Представителям Германского императора и Померанского герцога, пытавшимся выступать посредниками летом 1557 г., можно было указать на российскую угрозу и несговорчивость Ливонского ордена перед лицом подобной опасности. Тем же летом свеженабранные литовские силы были снова сосредоточены на ливонской границе. Войском командовал великий гетман Николай Радзивилл Рыжий. Николай Черный замещал польного гетмана и мог радоваться при виде того, как реализуются его планы. Он привел с собой 1340 воинов с 10 пушками, хотя обязан был снарядить не более полутысячи. Литовцев поддерживали силы Прусского герцога Альберта и поляки; последними командовал Ян Мелецкий. На ливонской границе сосредоточилось несколько десятков тысяч воинов. Сигизмунд-Август прибыл в лагерь и считался номинальным главнокомандующим. Он обосновался в Пасвалисе. Прибытие /618/ великого князя стало своеобразным предупреждением Ливонии, что на этот раз Литовское войско собрано не только для демонстрации. Хотя Фюрстенберг был готов сопротивляться, но – располагая лишь 12 000 весьма пестрого войска – вынужден был уступить.
Обеим сторонам было на руку посредничество представителей Германского императора. Фюрстенберг получил возможность прибыть и продемонстрировать свою уступчивость, а Сигизмунд-Август – воздержаться от военных действий. В Пасвалисе (Посволе) магистр Ливонского ордена появился 14 сентября. Он попросил извинений у Сигизмунда-Августа. Рижский архиепископ и его коадъютор были освобождены. Прозорливый Ягеллон хорошо понимал, что владеет ситуацией и не упустил случая продиктовать свои условия. Расходы на призывные кампании 1556 и 1557 г. требовали максимальной сатисфакции, поэтому следовало, получив ощутимый результат, распустить войско, успевшее разорить собственную приграничную территорию. Желания Сигизмунда-Августа в этом случае целиком совпадали с чаяниями рады панов Литвы.
Соглашение, заключенное между Литвой и Ливонским орденом в Пасвалисе, было описано тремя грамотами. Согласно первой, датированной 5 сентября, Ливонский орден обязался восстановить ситуацию, сложившуюся перед войной коадъюторов, признал Кристофа Мекленбургского, но Рижскому архиепископу запрещалось принимать лютеранскую веру и объявлять себя мирским князем. Это была компромиссная уступка, сделанная в отношении Ордена благодаря усилиям Прусского герцога. Второй акт от того же дня фиксировал соглашение о границах на основе договора 1541 г., обеспечивал купцам обеих стран свободные транзит и торговлю, гарантировал неизменность пошлин и сборов. Акт предусматривал возврат конфискованных товаров и решение возможных споров на встречах представителей обеих сторон в Обяляй и Курцуме (близ Дюнабурга). Подобное соглашение создавало благоприятные условия для экспорта литовских товаров. Желания Сигизмунда-Августа определили невыгодную для Литвы клаузулу этого акта: верховным посредником признавался Гнезнинский архиепископ. Третий акт, от 14 сентября, провозглашал военный союз Ливонии, Польши и Литвы против России одновременно с его неприменением вплоть до окончания срока перемирия с последней. Согласно этому акту определялось совместно воевать и сообща договариваться с Россией. Ливонский орден в этом случае мог еще использовать как прикрытие Германского императора: в грамоте предусматривалась необходимость подтверждения с его стороны. Добрые отношения Сигизмунда-Августа с Габсбургами помогли 15 октяб- /619/ ря получить одобрение императора Фердинанда I. Комтур Розитена (Резекне), считавшийся главным виновником гибели Каспара Лонцкого, должен был лично испросить прощения в Вильнюсе.
Пасвальский договор защищал сторонников Литвы в Ливонии и позволял Литве вмешиваться в дела последней, т. е. Ливония попала под влияние Литвы. Это, естественно, было вызовом России. Прерывать действие перемирия до 1562 г. не были заинтересованы ни Россия, ни Литва, однако это не мешало Иоанну IV напасть на Ливонию. В январе 1558 г. 70-тысячное русское войско перешло границы Ливонии – началась т. н. Ливонская война. 11 мая русские взяли Нарву, порт которой позволил им беспрепятственно торговать со странами Европы. 19 июля пал Дорпат (Тарту). Осенью 1559 г. русские уже закрепились на всем участке от Нарвы до Мариенбурга (Алуксне). В первой половине 1559 г. русские войска совершали рейды до Риги и Куронии. У Ливонии не было сил для серьезного отпора. Магистр Ливонского ордена Фюрстенберг и Рижский архиепископ Вильгельм уже в 1558 г. просили Сигизмунда-Августа о помощи, которую предусматривал Пасвальский договор. Однако 2 августа архиепископ был вынужден сообщить представителям Риги, что помощь не пришла.
Сигизмунд-Август медлил не только по привычке. Он навязал Пасвальские соглашения Ливонии не столько для того, чтобы ее защищать, а чтобы ее поглотить. Действия России вызвали реакцию Дании и Швеции, а обманутые надежды постаревшего Фюрстенберга на соглашение с Россией позволили активизироваться сторонникам Литвы, лидером которых стал маршал Ордена Готард Кеттлер, летом 1559 г. избранный коадъютором магистра. И Сигизмунд-Август, и рада панов Литвы понимали, что в случае конфликта с Россией потребуется помощь Польши. Между тем, дела в самой Польше складывались неблагоприятно для Литвы. По мере того, как голос шляхты и сейма делался всё более весомым, менялось воззрение на унию. Если аристократия уже привыкла не обострять ситуацию великодержавными декларациями и была более озабочена фактической гегемонией, – то напористая мелкая шляхта, возродив аннексионистские претензии, обратила взор на Волынь, Подолье и Киев. Участились литовско-польские пограничные столкновения. На Петроковском сейме 1558 г., в преддверии Пасвальского договора, шляхта выдвинула вопрос об унии, понимаемой как присоединение Литвы к Польше. Растущие претензии польского сейма становились для Литвы более опасными, чем позиция сената, которая под нажимом сейма, в /620/ свою очередь, делалась всё острее. Эти перемены требовали пристального внимания. Ливонии, при посредничестве Дании, удалось в апреле 1559 г. заключить шестимесячное перемирие с Россией. Руководивший российской политикой Алексей Адашев понимал, что захват Ливонии вызовет соответствующую реакцию не только Литвы, но также Дании и Швеции. Во избежание этого он был склонен удовлетвориться достигнутыми успехами. Полученную передышку враждующие ливонские группировки использовали каждая по-своему. Эзельский (Сааремский) епископ в сентябре 1559 г. передал свои владения Дании. Активнее стал действовать и Готард Кеттлер. Уже в феврале 1559 г. он прибыл к Сигизмунду-Августу в Краков просить о помощи. Лавировавший между Турцией и Габсбургами польский сенат не был готов вмешаться в дела Ливонии, а находившиеся при монархе литовские паны именно этим и желали воспользоваться: в подобных обстоятельствах лишь Литва получала влияние на Ливонию. Сигизмунду-Августу не оставалось ничего иного как указать (в апреле месяце), чтобы переговоры с ливонцами были перенесены в Вильнюс. Это была победа литовской дипломатии. В июле в Вильнюс прибыли великий князь и Кеттлер. Тем временем Николай Радзивилл Черный начал переговоры с Ригой, предлагая ей признать власть Литвы на условиях, которыми располагал Данциг в Польше. Переговорам поначалу способствовал протестантизм Радзивилла, но успехом они не увенчались. Рижане не верили, что Литва способна защитить их в одиночку. Не верил в это и Кеттлер, продолжавший переговоры с польскими представителями. И все же литовская дипломатия сумела использовать создавшееся положение и отвлеченность Польши. В конце августа 1559 г. в Вильнюсе был созван сейм, посвященный делам Ливонии. Созыв сейма совпал с окончательным удалением престарелого Фюрстенберга: в сентябре магистром Ливонского ордена стал Готард Кеттлер. Представителям Ливонии, прибывшим в Вильнюс под его началом, было разъяснено, что ситуация не позволяет ждать решения Польши. Близилось окончание перемирия с Россией, и желание немедленно получить поддержку Литвы сделало свое дело. Этим желанием были продиктованы и дальнейшие уступки ливонцев. /621/
31 августа 1559 г. в Вильнюсе был заключен договор между Литвой и магистром Ливонского ордена, а 15 сентября – Рижским архиепископом. Магистр Кеттлер и архиепископ Вильгельм со всеми своими владениями отдавали себя под опеку Сигизмунда-Августа в обмен на его обязательства оборонять своих подопечных от России. Для обеспечения этой обороны Орден передавал Литве свои замки в Бауске, Дюнабурге (Даугавпилсе), Люцине (Лудзе), Розитене (Резекне), а архиепископ – Вилякский и Леневарденский (Лиелвардеский) замки, а также Лубанское и Берзаунское (Берзавненское) поместья. Они сохраняли право по окончании войны выкупить собственные владения соответственно за 600 тыс. и 100 тыс. флоринов (в случае невозобновления войны выкуп не требовался).
Вильнюсский договор 1559 г. фактически провозглашал сюзеренитет Литвы над Ливонией, но сохранял государственность последней. Дворянство Великого княжества Литовского в отношении Ливонии было настроено так же, как польская шляхта – по отношению к Литве. Уже на Вильнюсском сейме к великому князю поступали просьбы: землями в Ливонии наделять лишь литовских подданных. Ответ Сигизмунда-Августа не был однозначным. Он указывал, что земли в Ливонии получены лишь в качестве залога, однако пообещал откликнуться на пожелания подданных Великого княжества. Он согласился, что доходы от заложенных ливонских земель должны поступать в литовскую казну. Так или иначе, Вильнюсский договор усилил расположение литовского дворянства сражаться за Ливонию. Это было сделано очень вовремя, ибо в ноябре 1559 г. военные действия в Ливонии возобновились.
Договор о перемирии между Литвой и Россией позволил до 1562 г. ограничиться лишь ливонским театром военных действий. В конце ноября 1559 г. в Ливонию вошли 1000 литовских наемников для занятия уступленных замков. Ими командовал стольник Иван Ходкевич, прошедший суровую военную школу при дворе Германского императора Карла V. Литовские гарнизоны обосновались в замках Бауски, Дюнабурга, Лудзы, Мариенхаузена, Розитена. /622/ В конце 1559 г. был объявлен всеобщий воинский призыв под знамена великого гетмана Николая Радзивилла Рыжего, и собравшиеся призывники в начале 1560 г. выступили в Ливонию. Войску было приказано не обижать местных жителей (ибо они рассматривались как население собственной, а не вражеской страны). 22 октября 1559 г. Сигизмунд-Август обратился к магистру Ордена и Рижскому архиепископу с просьбой о размещении литовских гарнизонов, и его просьба была удовлетворена. Литовцам удалось согласовать свои действия с ливонцами, а Россия не имела большого военного перевеса.