Наполеон намекал на ее величество прусскую королеву, которая действительно находилась при своей армии.
Восьмого октября император в три часа утра выступил из Бамберга, перешел за день лесом Франконию, и 9-го под Шлейтцом началась кампания. Бернадот овладел этим селением после боя с десятитысячным отрядом неприятелей.
Мюрат тоже принимал участие в этом сражении и с саблей наголо водил в атаку свою кавалерию.
Десятого числа происходила заальфельденская битва между левым крылом французской армии, под командою маршала Ланна, и авангардом войск принца Гогенлоэ, под командою принца Людвига Прусского, который убит в этом сражении. Принц Людвиг был любим своими воинами и сердечно желал восстановить древнюю военную славу отечества. Он был юноша мужественный и храбрый. Содрогаясь при одной мысли оставить пост, себе вверенный, он принял сражение, невзирая на превосходство французских сил, имевших притом на своей стороне все выгоды позиции, и сделался жертвою своих благородных усилий удержать и соединить некоторых убегавших. Один гусар, по имени Генде (Guindet), предложил принцу сдаться, но видя,
что принц вместо всякого ответа приготовляется к обороне, нанес ему смертельный удар.
Уже 12 числа передовые французские отряды были у ворот Лейпцига, а главная квартира императора в Гере. Вслед за тем произошла знаменитая битва иенская, которая так описана в пятом бюллетене большой армии:
ИЕНСКОЕ СРАЖЕНИЕ
"Иенская битва окупила рорбахское поражение и за семь дней положила конец кампании...
Пруссаки намеревались начать военные действия 9 октября, дебушируя своим правым крылом на Франкфурт, левым на Бамберг, а центром на Вюрцбург; все дивизии прусской армии были уже готовы исполнить этот план, как французы, обойдя их слева, в несколько дней заняли Заальбург, Лабенштейн, Шлейц, Геру и Наумбург. Прусская армия, будучи обойдена, употребила 9-е, 10-е, 11-е и 12-е числа октября на сосредоточение всех своих корпусов и 13-го выстроилась в боевой порядок между Капельсдорфом и Ауэрштедтом; она состояла из ста пятидесяти тысяч человек.
Тринадцатого, в два часа пополудни, император прибыл в Иену и, поместясь на небольшой возвышенности, занятой нашим авангардом, сделал наблюдения над движениями неприятеля, который, казалось, готовился на следующий день атаковать и занять все выходы на реке Заале. Неприятель, в больших силах и при совершенно крепкой позиции, охранял дорогу от Иены в Веймар и, казалось, полагал, что французы не могут дебушировать в долину, не прорвавшись сначала через этот пункт. И в самом деле, можно было считать невозможным поставить артиллерию на той небольшой возвышенности, о которой мы упомянули, и на которой едва-едва могли бы развернуться четыре батальона. Однако ж велено было в продолжение целой ночи пробивать дорогу в каменной почве, и артиллерию кое-как успели поставить на возвышении.
Маршал Даву получил приказ дебушировать на Наумбург, чтобы защищать кезенские дефилеи, если неприятель захочет идти на Наумбург, или направиться на Альподу, чтобы захватить его с тылу, если расположится оставаться на теперешней своей позиции.
Корпусу маршала князя Понтекорво (нынешнего короля шведского) назначено дебушировать на Дорнбург, чтобы затем тоже взять неприятеля в тыл, если он пойдет на Наумбург, и в том случае, если обратится на Иену.
Тяжелая кавалерия, которая несколько отстала от армии, не могла прибыть ранее как в полдень, а кавалерия императорской гвардии, каким бы ни шла форсированным маршем, все еще была на расстоянии тридцати шести часов пути. Но в военное время встречаются случаи, при которых не следует сравнивать никаких выгод с выгодой опередить неприятеля и самому первым напасть на него. Наполеон приказал поставить на возвышенности, занятой его авангардом, напротив которой находилась неприятельская позиция, весь корпус маршала Ланна, по дивизии на каждое крыло. Вершина занята гвардией, построенной маршалом Лефевром в батальон-каре. Император провел ночь на бивуаках вместе со своими воинами. Ночь эта представляла зрелище, достойное наблюдения: две армии, из которых одна развертывала фронт на протяжении шести лье, а другая, судя по огням бивуаков, была сосредоточена на самом малом пространстве. Огни, зажженные и той и другой, находились друг от друга на расстоянии половины пушечного выстрела, а передовые цепи армии почти сходились между собой; все, что делалось в одной, было слышно в другой.
Корпуса маршала Нея и Сульта шли всю ночь. На рассвете все войска стали в ружье. Дивизия Газана расположилась тремя линиями влево от возвышенности; дивизия Сюше стала справа; императорская гвардия занимала вершину пригорка: артиллерия всех этих войск поместилась в интервалах. Со стороны города и соседних долин были сделаны выходы, чтобы можно было облегчить деплояду войск, которым не нашлось места на пригорке; и очень может быть, что это дебуширование целой армии на таком тесном пространстве случалось впервые.
День был чрезвычайно мрачный по причине тумана. Император проехал вдоль нескольких линий и говорил солдатам, чтобы они остерегались прусской кавалерии, которая считалась весьма опасной. Он напомнил им, что за год перед этим они взяли Ульм, и что теперь прусская армия, точно так же, как тогда австрийская, обойдена со всех сторон и потеряла свою операционную линию и магазины; что она будет сражаться не из-за победы, а только для того, чтобы пробить себе дорогу к отступлению; и что если какой-нибудь из французских отрядов позволит пруссакам пробиться через путь, вверенный его охранению, то будет навсегда обесславлен. На эти увещания солдаты отвечали криком: "Вперед!" Застрельщики завязали дело; начался живой ружейный огонь. Как ни сильна была позиция, занятая неприятелем, однако ж он с нее сбит, и французская армия, дебушируя в долину, начала выстраиваться в боевой порядок.
Неприятель, имевший намерение атаковать нас тогда, когда разойдется утренний туман, тоже стал в ружье. Он отрядил корпус в пятьдесят тысяч человек для прикрытия Наумбурга и занятия кезенских выходов, но маршал Даву уже предупредил его. Два других прусских корпуса, в восемьдесят тысяч человек, пошли навстречу французской армии, дебушировавшей с иенской возвышенности. Туман покрывал обе армии в продолжение двух часов, наконец рассеялся, и показалось светлое осеннее солнце. Армии увидели себя на близкий пушечный выстрел друг от друга.
Французское левое крыло, под командованием маршала Ожеро, опиралось на селение и прилегавший лес. Императорская гвардия отделяла его от центра, в котором находился маршал Ланн. Правое крыло составляли войска маршала Сульта; маршал Ней начальствовал всего над трехтысячным отрядом, потому что остальная часть его корпуса еще не прибыла на место.
Неприятельская армия была многочисленна и имела прекрасную кавалерию. Движения ее исполнялись быстро и правильно. Императору хотелось бы еще часа два не вступать в сражение, для того чтобы подождать войска, которые должны были подойти, а особенно кавалерию; но дело уже завязалось. Несколько французских батальонов заняли деревню Гольштедт, и неприятель двинулся, чтобы выгнать их оттуда. Маршалу Ланну тотчас же было приказано идти эшелонами для поддержания Гольштедта. Маршал Сульт атаковал лес, который находился от него справа. Неприятель сделал передвижение со своего правого фланга на наше левое крыло; маршалу Ожеро велено отражать, и менее чем через час битва сделалась общей. От двухсот пятидесяти до трехсот тысяч человек и от семи- до восьмисот орудий повсюду разносили смерть и представляли зрелище, редкое в военных летописях.
И та и другая армия постоянно маневрировали, как на параде. Сначала ни в той, ни в другой не оказывалось ни малейшего замешательства; но победа недолго оставалась нерешенною. Император на всякий случай не пускал еще в действие значительных сил своего резерва.
Маршал Сульт, овладев наконец лесом, который неприятель твердо отстаивал целых два часа, сделал движение вперед. В эту самую минуту император узнал, что дивизия резервной французской кавалерии начинает строиться, и две дивизии корпуса маршала Нея вытягиваются в боевой порядок на задней оконечности поля сражения. Тогда резервы немедленно подвинуты к первой линии, которая, будучи таким образом обеспечена, кинулась на неприятеля и скоро принудила его к совершенному отступлению. Сначала, в продолжение часа, неприятель отступал в большом порядке; но, когда подоспели наши драгунские и кирасирские дивизии под начальством герцога
Бергского и приняли участие в битве, то порядок отступления неприятельских войск расстроился, и ряды его смешались, несмотря на то, что храбрая прусская пехота пять раз строилась в каре и употребила все усилия, чтобы удержать натиск французской кавалерии. Таким образом, преследование неприятеля продолжалось на расстоянии шести лье, и французы, по их пятам, прибыли в Веймар.
Корпус маршала Даву, на правом крыле, действовал также чрезвычайно успешно, и не только удержал, но и разбил значительные неприятельские силы, которые располагались дебушировать к стороне Кезена...
Трофеями победы были: от тридцати до сорока тысяч пленных; от двадцати пяти до тридцати знамен; триста орудий и огромные запасные магазины. В числе пленных находятся более двадцати генералов и между прочими генерал-лейтенант Шметтау. Неприятель потерял убитыми и ранеными более двадцати тысяч человек; фельдмаршал Моллендорф ранен; герцог Брауншвейгский убит; генерал Блюхер тоже; принц Генрих Прусский опасно ранен.
В этом сражении отступление прусской армии было совершенно отрезано, и она потеряла свою операционную линию. Левое крыло ее, преследуемое маршалом Даву, ретировалось на Веймар, тем временем как правое и центр отходили от Веймара на Наумбург...
Потеря с нашей стороны простирается от тысячи до тысячи двухсот человек убитыми и до трех тысяч ранеными. В настоящую минуту великий герцог Бергский обложил Эрфурт, где находится неприятельский корпус под начальством фельдмаршала Моллендорфа и принца Оранского...
В пылу битвы император, увидев, что отличная прусская кавалерия угрожает его пехоте, сам поскакал, чтобы приказать ей построиться в каре. Гвардия с досадой видела, что стоит в бездействии, между тем как все остальные войска принимают участие в сражении. Из ее рядов послышались многие голоса: ёВперед!" - ёЭто что! - вскричал император, осаживая коня. - Одни только безбородые могут решиться давать мне советы, как надобно действовать; пусть подождут, да попробуют сначала предводительствовать армией в тридцати генеральных сражениях, и тогда, пожалуй, я послушаю, что скажут".
...Маршал Ланн получил контузию в грудь. С маршала Даву пулей сбита шляпа, и мундир его прострелен в нескольких местах..."
В числе пленных находилось шесть тысяч солдат и триста офицеров саксонцев. Хитрый Наполеон тотчас придумал извлечь из этого обстоятельства важную пользу и добыть себе союзников на берегах Эльбы. Он призвал к себе всех этих пленных и обещал позволить им немедленно возвратиться на родину, если они обяжутся честным словом не служить более против Франции, говоря, что настоящее место Саксонии в числе областей Рейнского союза; что Франция естественная покровительница Саксонии, и что, наконец, пора же воцариться в Европе всеобщему миру.
Саксонцы согласились на условие и были отпущены.
Вслед за иенскою битвою занят Эрфурт, который сдался 16 числа; принц Оранский и фельдмаршал Моллендорф взяты в плен.
В тот же день его величество, король прусский, предложил заключить перемирие, но Наполеон не согласился.
Между тем, покуда маршал Сульт быстро преследовал десятитысячный корпус генерала Калькрейта (Kalkreuth) и 22 числа прибыл под стены Магдебурга, Бернадот истребил в Галле неприятельские резервы.
Император, проезжая полем розбахского сражения, приказал перевезти в Париж воздвигнутую на нем колонну.
Сражение при Галле происходило 17 числа. Восемнадцатого маршал Даву овладел Лейпцигом, а двадцать первого остатки прусской армии были со всех сторон окружены войсками Сульта и Мюрата. Тогда герцог Брауншвейгский, один из жесточайших врагов Наполеона, который хотел было в эпоху 1792 года сжечь Париж, вступил в переговоры с императором и отдал себя и свои владения под его покровительство.
"Если бы мне вздумалось, - сказал Наполеон посланному от герцога, - если бы мне вздумалось приказать разрушить город Брауншвейг и не оставить в нем камня на камне, что сказал бы на это ваш государь? И однако ж, по праву возмездия, я бы мог это сделать..."
Но город и владения герцога пощажены, 24-го Наполеон прибыл в Потсдам и в тот же вечер прошел по всему дворцу Сан-Суси, расположение которого ему показалось прекрасным. Он, как бы погруженный в глубочайшую думу, остановился на некоторое время в комнате, занимаемой некогда Фридрихом Великим, которая оставлена была в том же виде, как была при нем.
На следующий день, 25-го, сделав смотр своей пешей гвардии, состоявшей под начальством маршала Лефевра, Наполеон пошел к гробнице Фридриха.
"Останки этого великого человека, - сказано в восемнадцатом бюллетене, - сокрыты в деревянном гробе, обитом медью, который поставлен в подземельном склепе и не отличается никакими украшениями, напоминавшими бы подвиги великого.
Император подарил парижскому Дому инвалидов шпагу, знак ордена Черного Орла и генеральский шарф, принадлежавшие Фридриху, так же как и знамена, под которыми его гвардия сражалась во время Семилетней войны. Нет сомнения, что старые солдаты ганновсрской армии примут со священным чувством глубокого почтения все то, что принадлежало одному из величайших полководцев своего времени".
Наполеон, указывая на шпагу Фридриха Великого, сказал: "Мне эта вещь дороже двадцати миллионов франков".
Думал ли тогда великий завоеватель, что все эти трофеи, вместе и с необъятным его Парижем и знаменитым Домом инвалидов, поступят некогда во власть его собственных победителей - русских, пруссаков и англичан, и что, наконец, он сам умрет пленником Великобритании?.. Vanitas vanitatum!..
ГЛАВА XXIII
[Вступление Наполеона в Берлин. Его пребывание в этой столице. Континентальная блокада. Перемирие. Послание к сенату. Набор восьмидесяти тысяч человек свежего войска. Позенская прокламация. Монумент на площади Святой Магдалины.]
Двадцать седьмого октября 1806 года, менее года после занятия Наполеоном Вены, он уже торжественно въезжал в Берлин через великолепную шарлотенбургскую заставу; его окружали маршалы Даву, Бертье и Ожеро, обер-маршал дворца Дюрок и обер-штальмейстер Коленкур. Император ехал в предшествии и сопровождении своих конных гренадеров и конных егерей вдоль дороги, по сторонам которой была вытянута линия пехоты Нансути. Шествие открывала пешая гвардия под командованием маршала Лефевра. Ключи города были поднесены победителю комендантом, генералом Гуллен (Hullin).
Первым делом Наполеона было учредить муниципальный совет, составленный из шестидесяти членов, избрать которых он поручил из тысячи самых богатых жителей. Управление городом от имени французов принял было на себя князь Гатцфельд; но Наполеон узнал, что он продолжает вести переписку с прусским кабинетом, и когда князь явился к императору, тот сказал ему: "Не показывайтесь мне на глаза, я не имею нужды в ваших услугах; ступайте в свое поместье". Через несколько минут князь Гатцфельд был арестован и предан военному суду.
Жена его, дочь господина Шуленбурга, будучи извещена о происходившем, предавалась ужаснейшему отчаянию, как вдруг ей пришло в голову обратиться к милосердию императора. Дюрок одобрил ее намерение и взял на себя доставить ей случай увидеться с Наполеоном. И в самом деле, Дюрок провел княгиню во дворец, где она бросилась к ногам императора, умоляя о милосердии и уверяя, что муж ее невинен, и что на него только клевещут. "Хорошо, сказал Наполеон, - вы знаете руку вашего мужа? Извольте же, я отдаю на ваше рассуждение". И говоря это, он подал просительнице собственноручное письмо князя Гатцфельда, которое было перехвачено и заключало в себе несомненные доказательства о роде его сношений с кабинетом, находившимся в войне с французами. Княгиня была в то время уже на восьмом месяце беременности и, читая это убийственное письмо, беспрестанно лишалась чувств. Наполеон сжалился над страданиями несчастной женщины и сказал: "Знаете? Киньте это письмо в огонь, и тогда за неимением доказательств нельзя будет осудить вашего мужа". В комнате горел камин; княгиня тотчас же воспользовалась случаем спасти мужа, бросила письмо в огонь, и маршал Бертье получил повеление немедленно возвратить свободу князю Гатцфельду.
На другой день после вступления своего в Берлин Наполеон устроил прием министров Баварии, Испании, Португалии и Оттоманской Порты. В тот же день представлялись ему духовные лица разных сект протестантского вероисповедания и гражданские чины под начальством канцлера. Император говорил с некоторыми из них о разных предметах по части законоведения.
Во время этой-то бытности своей в Берлине Наполеон издал знаменитый декрет, которым учреждалась континентальная блокада и всем подданным и союзникам французской империи запрещалась всякая торговля и всякие сношения с Великобританией. Конечно, такого рода учреждение легко можно назвать делом ослепленной ненависти; но, тем не менее, нельзя не сказать, что Франция обязана ему введением новых ветвей промышленности, каково, например, производство сахароварения из туземных растений. "Во всей Европе, - говорит Наполеон, - никто не разделял моего образа мыслей об этом предмете... Если бы я не пал, то изменил бы весь способ ведения торговли, так же как и весь ход промышленности. Я уже перенес на почву Франции сахар и индиго; перенес бы и хлопчатую бумагу, и еще бы многое..."
Пока Наполеон занимался в Берлине изобретением средств вредить англичанам, его маршалы не переставали преследование неприятельской армии. Двадцать восьмого октября Мюрат овладел Пренцловом и принудил князя Гогенлоэ капитулировать; а на следующий день крепость Штетин отворила свои ворота генералу Лассалю, руководившему правым крылом войск великого герцога Бергского.