Меня, очутившегося в чужой стране, происшедшее привело в крайнее уныние. Конечно, я мог вернуться в Англию на английском судне, которое швартовалось тогда неподалеку, к тому же мой хозяин предложил оплатить за меня дорогу (после того, как я сообщил ему, в каком отчаянном положении нахожусь), взяв с меня слово, что по приезде я верну ему эти десять шиллингов, но тут вдруг объявился мой друг Капитан, и при таких обстоятельствах, которые не позволяли ему тут же уехать из города, а мне бросать его на произвол судьбы. Выходило, нам и впредь суждено было идти одним путем.
Я уже говорил, что он сбежал от меня и не появлялся восемнадцать месяцев. За это время где только он не побывал и чего только с ним не приключалось! Сначала он отправился в Глазго, выкинул там несколько на редкость наглых своих номеров и только чудом избежал виселицы, потом переправился в Ирландию, долго скитался, пока не превратился в настоящего разбойника с большой дороги, и, совершив ряд грязных преступлений, спасся бегством из Лондондерри прямо на север в Шотландские горы, а примерно за месяц до того, как я очутился в бедственном положении по вине моего бывшего хозяина, который бросил меня в Лите, гляжу: мой доблестный Капитан появляется там на пароме прямиком из Файфа - после всех своих приключений и побед он удостоился чести стать пехотинцем в отряде рекрутов, набранных на севере для дугласовского полка.
В результате несчастья, свалившегося на меня, я находился почти в таком же плачевном положении, как сам Капитан, и потому не видел для себя иного выхода, во всяком случае в тот момент, чем тоже стать солдатом. Таким образом, мы оказались в одном строю, каждый с мушкетом на плече, и, должен признаться, мне это, в общем-то, пришлось по душе даже больше, чем я ожидал, потому как хотя кормили и размещали нас плохо, особенно последнее такая уж судьба у бедняги солдата, - но для меня, привыкшего когда-то спать в золе на стекольном заводе, это не имело большого значения, зато я был очень доволен, что мне не надо больше воровать и жить в вечном страхе перед тюрьмой или перед бичом палача: после того, что я увидел в Эдинбурге, мысль о подобном наказании наполняла мое сердце ужасом. Для меня было невыразимым облегчением сознавать, что отныне я буду вести жизнь честную и, можно сказать, вполне приличествующую дворянину.
Казалось бы, все устроилось хорошо, однако обстоятельства внезапно изменились, и я уже не мог считать их благоприятственными. По прошествии шести месяцев вдруг было объявлено, что все рекруты отправляются маршем в Англию и то ли из Ньюкасла, то ли из Гулля отплывут на судах, чтобы прибыть в полк, находящийся во Фландрии.
Должен вам признаться, что поначалу я был в полном восторге от солдатской жизни, я с такой легкостью овладевал учением, что сержант, обучавший нас обращению с оружием, заметив мои успехи, осведомился, не случалось ли мне прежде иметь дело с оружием. Я ответил ему, что никогда не случалось, тогда он воскликнул: "Нет, ты шутишь! Тебя ведь все называют Полковником, и я уверен, ты им будешь, а может, ты приемыш какого-нибудь полковника? Иначе с одного-двух раз тебе ни за что бы не справиться с мушкетом так ловко".
Мне это чрезвычайно польстило и подняло мой дух, однако, когда Капитан пришел и сообщил мне новость, что нам предстоит поход в Англию, чтобы из Ньюкасла-на-Тайне отплыть затем во Фландрию, я был очень удивлен, и мысли мои потекли по новому руслу. Во-первых, я вспомнил особое положение Капитана, который не мог появляться публично на улицах Ньюкасла, а ему бы пришлось это сделать, если бы он отправился в поход с батальоном (наш отряд насчитывал уже более четырехсот человек и поэтому стал называться батальоном, хотя все мы были рекрутами, приписанными к разным ротам, действовавшим на чужбине), повторяю, ему предстояло передвигаться со всеми вместе и со всеми открыто появиться в городе, а следовательно, его могли там схватить и передать властям. Во-вторых, я вспомнил, что в Лондоне у меня имеется почти что сто фунтов, и, если бы откровенно спросить хоть кого из целого полка, согласился бы он отправиться во Фландрию рядовым, имей он в кармане сто фунтов, я уверен, ни один не ответил бы положительно.
В то время ста фунтов хватило бы, чтобы купить себе офицерское звание в любом новом полку, однако не в нашем, уже сформированном. Честолюбие во мне взыграло, и теперь я мечтал лишь об одном, как бы из честного солдата превратиться в господина офицера.
От сознания же столь рокового стечения обстоятельств я приуныл; мне, честно говоря, так не хотелось отправляться во Фландрию простым солдатом с мушкетом за плечом, чтобы сложить там свою голову за какие-нибудь жалкие три шиллинга шесть пенсов в неделю! Целыми днями я только и делал, что размышлял о нашей отправке, прикидывая так и эдак, что же предпринять, как однажды вечером подходит ко мне Капитан и говорит: "Слушай, Джек, мне надо с тобой потолковать! Пойдем-ка погуляем где-нибудь в поле, подальше от этих домов". Квартировали мы в местечке под названием Парк-Энд, что возле города Данбар, примерно в двадцати милях от Берика-на-Твиде, в шестнадцати милях, если по прямой, от самой реки Твид.
Вышли мы вдвоем и серьезно обсудили наше положение. Капитан объяснил мне свои трудности, что ему никак нельзя идти с батальоном через Ньюкасл, не то его прикажут вывести из строя и приговорят к смерти, а я и без него все это знал.
- Если бы я отправился в Ньюкасл один, - сказал он, - я бы мог благополучно пройти через город, но появиться там открыто - это все равно, что самому кинуться в пропасть.
- Что верно, то верно, - согласился я. - Как же тебе теперь быть?
- Как! - воскликнул он. - Уж не думаешь ли ты, что мне до того дорога солдатская честь, что во имя ее я добровольно пойду на виселицу? Как бы не так! - говорит он. - Я твердо решил ретироваться и не прочь тебя прихватить с нами.
- Что значит "с нами"? - спросил я.
- Да есть тут один честный малый, тоже англичанин, - говорит он, который тоже решил бежать. Он уже давно служит в полку и говорит, ему хорошо известно, зачем нас посылают во Фландрию, а потому он туда не поедет, нет уж, сказал он, пусть отправляются без него.
- Да, но вас же расстреляют за дезертирство, коли схватят, - говорю я, - за вами тут же во все концы вышлют погоню, и вам от нее не уйти.
- Ну, моему приятелю хорошо знакома эта дорога, и он берется вывести нас к берегу Твида, те даже не успеют напасть на наш след, а когда мы окажемся на другом берегу Твида, они уже не смогут схватить нас.
- Когда же вы собираетесь бежать? - спросил я.
- Прямо сейчас, - отвечал он. - Нельзя терять ни секунды, и ночь стоит ясная, лунная.
- Но у меня нет с собой вещей, - говорю я, - можно, я схожу за своим платьем и всем прочим?
- Платье это пустяки, - говорит он. - В Англии мы запросто раздобудем новое известным тебе путем.
- Нет, никаких известных мне путей, - сказал я. - Из-за них мы сейчас и попали в беду.
- Ну, ну, потише, - говорит он, - лучше следовать нашей проторенной дорожкой, чем помирать с голоду честным джентльменом!
- Так у нас ведь ни гроша в кармане, - говорю я. - Как же мы будем путешествовать?
- У меня кой-что есть, - говорит Капитан, - до Ньюкасла дотянем да по дороге еще раздобудем, а нет, так наймемся на любой угольщик и попадем тогда в Лондон по морю.
- Вот это мне нравится больше всех твоих предложений! - сказал я.
Я согласился бежать с ним, и мы тут же отправились в путь. Этот хитрый мошенник велел своему напарнику пройти вперед милю и дожидаться его у подножия холмов и меня слово за слово увлек по той же дороге, так что, когда мы уже почти пришли к согласию, он и говорит: "Смотри, вон мой приятель!" - тот был уже недалеко, и я сразу же узнал его, так как видел его раньше среди рекрутов.
Итак, мы уже находились у подножия холмов. Добрая миля пути осталась позади, а день только-только занимался, но шагу мы не сбавляли, рассчитывая, по возможности, уйти от погони еще до того, как нас хватятся или проведают что о нашем бегстве.
Мы шли так быстро, что уже к пяти часам утра достигли какой-то деревушки, не помню, как она называлась, и там нам сказали, что до реки Твид от нее всего восемь миль, а стоит нам перебраться на другой берег, и мы на английской земле.
В деревушке мы перекусили и, немало не медля, отправились дальше, однако лишь в половине девятого мы вышли к Твиду, потому как, вместо обещанных восьми миль, нам пришлось пройти, по крайней мере, шестнадцать. Тут мы нагнали еще двоих из нашего батальона, которые дезертировали из Хаддингтона, где квартировала часть рекрутов.
Эти двое были шотландцами, совсем бедными, без гроша в кармане; когда они собрались бежать, на двоих у них было всего восемь шиллингов. Они как увидели нас, так сразу узнали, что мы из того же батальона, и подумали, что нас выслали за ними в погоню, чтобы схватить их, поэтому они решили защищаться, благо им, как и нам, успели выдать в отряде по шпаге: ни лошади, ни мундира - только шпагу. Мундир мы должны были получить лишь по прибытии в полк, стоявший во Фландрии.
Мы быстро дали им понять, что находимся точно в таком же положении, что и они, и тут же объединились в одну дружную компанию. Позволив себе небольшую передышку на английском берегу реки (мы чувствовали себя смертельно усталыми, да и те двое вымотались не меньше нашего), повторяю, позволив себе небольшую передышку, мы двинулись в направлении Ньюкасла, поскольку уже приняли решение добираться оттуда до Лондона морем, так как денег у нас больше не было.
Мы находились в очень стесненных обстоятельствах, хотя на крайний случай я приберег один золотой и держал его в кармане, но это было всего полгинеи; а все наши расходы взял на себя Капитан, пока деньги у него не вышли; таким образом, в Ньюкасл мы прибыли с шестью пенсами на всех, и по дороге шотландцы даже просили милостыню.
Явиться в Ньюкасл мы решили под вечер, когда сгустятся сумерки, но даже в этот час мы не рискнули показаться в людной части города, а спустились вниз к реке, в предместье, где находились стекольные заводы. Не зная, куда нам податься, мы, однако, не унывали, а предоставили себя своей судьбе, и она завела нас в трактир. Мы сели и спросили пинту пива.
Распоряжалась в трактире женщина, во всяком случае, другого хозяина мы не видели; она показалась нам сердечной, веселой и гостеприимной, и мы рискнули выложить ей все наши обстоятельства и спросили, не может ли она порекомендовать нам владельца какого-нибудь угольщика, которым мы можем добраться до Лондона. Лукавая бестия сочла нас подходящей рыбкой для своего крючка; она была с нами крайне любезна и искренне посетовала, что мы не обратились к ней на день раньше, потому что один ее хороший знакомый, как раз владелец такого угольщика, в это самое утро вышел с началом прилива в море, и судно его находится сейчас где-то возле Шилдса, хотя вряд ли успело уже миновать песчаную отмель, так что она пошлет к нему домой человека узнать, отправился он сам на борт или нет, поскольку судовладельцам случается иногда задержаться в ожидании большой воды; и она выразила уверенность, что, если он еще не уехал, она уговорит его взять нас с собой, только она опасается, что тогда нам придется поспешить на борт немедля, в эту же ночь.
Мы попросили ее скорее послать человека к нему домой, иначе мы просто не знаем, как быть, и ежели ей удастся уговорить его взять нас на судно, нам совершенно безразлично, когда выходить - ночью или днем: так и так мы без денег, а значит, и без ночлега, и ничего нам не надо, кроме как попасть поскорее на борт судна.
Мы сочли это великой услугой с ее стороны, что она согласилась послать к нему домой своего человека, и, к огромной нашей радости, примерно через час она сообщила нам, что он еще не уехал, а сидит в городе в таверне, где сынишка и застал его, он велел передать, что по дороге домой заглянет к ней.
Все складывалось для нас как нельзя более удачно, и мы были этим чрезвычайно довольны. Еще примерно через час, когда мы сидели вместе с хозяйкой в комнате, служанка принесла нам весточку, что судовладелец ждет внизу, и она к нему тут же спустилась, пообещав нам, что пойдет все расскажет и постарается убедить его взять нас на судно. Через несколько времени она поднялась вместе с ним наверх.
- Ну, где тут честные господа вояки, - спрашивает он, - которых постигла беда? - Мы все, как один, встали и засвидетельствовали ему наше почтение. - Так, стало быть, господа, вы не при деньгах?
- Нет, где там, - ответил один из нас. - И мы будем крайне обязаны вам, сэр, если вы возьмете нас на ваше судно, и готовы выполнять в пути любую работу, жаль только - мы не моряки.
- Как, вы никогда раньше не бывали в море?
- Нет, - отвечали мы, - никогда.
- Тогда вы мне не помощники, - говорит он, - всех вас непременно свалит морская болезнь. Но ради милой хозяюшки я, так и быть, возьму вас. Готовы вы тотчас отправиться? Я выхожу сегодня же ночью.
- Конечно, сэр, - подтвердили мы, - можем выйти хоть сию минуту.
- Ну, зачем же, - любезно заметил он, - сначала мы с вами выпьем. А ну-ка, хозяюшка, - говорит он, - поднесите молодым людям пунша.
Мы переглянулись, ведь у нас не было денег, но он это заметил.
- Знаю, знаю, что нет денег, - сказал он, - пусть это вас не заботит, мы с вашей хозяйкой никогда не расстаемся, не выпив на дорожку. Ступайте, голубушка, - добавил он, - приготовьте нам пунш.
Мы поблагодарили его и сказали:
- Да благословит вас господь, благородный господин капитан, тысячу раз! - так мы были счастливы выпавшей на нашу долю удачей.
Пока мы пили пунш, он подзывает к себе хозяйку и говорит: