— Восемнадцать, но через год развелся, послал ее на хрен, — скорее жалобно, чем браво пояснил он.
— Я тоже с первой развелся, — Филипп вздохнул, выпустив из лекгих почти весь воздух, но так и не выдавив тоску. — Давайте, ребятки еще по одной!
— Филипп, подожди, картошка еще не готова! — мой отчаяный крик прозвучал, будто посреди пустыни, и тут же все ихнее лобби принялось буквально преследовать меня.
— Нет, нет! — голоса твердо чеканили, став на его сторону. По-русски после второй не закусывают!
Я вздохнул и пошел резать колбасу.
— Конечно! Пьете-то вы по-русски, а колбасой МОЕЙ закусываете, бурчал я себе под нос и, по-моему, совершенно справедливо.
Разлили опять. Филипп, взяв стакан, внимательно на него посмотрел, может чего там выискивая, ничего не нашел и решил сказать тост.
— Я хочу рассказать вам одну притчу, — завелся он, мы медленно притухли.
— «В одном далеком царстве родился человек с болтом вместо пупка. Рос этот человек, рос, но не давало ему покоя это обстоятельство, мешал ему болт. И однажды плюнул он, собрался и отправился на поиски того, что ему поможет. Долго ходил по разным землям, встречался с разными людьми, но никто не мог ему помочь. Наконец, одна старушка надоумила. Рассказала она ему, что далеко-далеко есть место, где храниться то, что ему поможет, но великие испытания выпадут тому, кто отправиться искать.
Пошел этот человек туда, и великие испытания не заставили себя долго ждать. Колдуны, змеи и прочая нечисть, как и положено, мешались ему на пути. Долгие битвы на износ пришлось вести, чтобы добраться до цели. Но, наконец, потеряв в боях одну руку, одну ногу, постарев, поседев добрался он до вожделенной цели. В секретном ларце нашел гаечный ключ, отвернул гайку, и — раз, отвалилась задница!» Так выпьем же за то, чтобы не искать на жопу приключений!
— Осебенно, когда их уже нашли, — саркастически добавил я, и все горячо поддержали дружным гоготом.
Посмеялись, опять выпили, опять по русскому обычаю закусили моей колбасой и продолжали разговаривать.
— А сам-то ты, Филипп, откуда? — спросили мужка, чтобы завести его балаболку на полную мощь, а самим тихо прикалываться.
Филипп приосанился: рассказывать — это его страсть, а может и призвание — просто гусляр народный. Он сделал соответствующее лицо и вдохновенно начал пояснять:
— Да родился-то я под Винницей. Мой батя с мамкой до сих пор там. Жили мы в деревне, а народ там сами знаете — недалекий, — он махнул пятерней, подтверждая свое полное презрение к тупоумным соотечественникам. — Пошел в армию, а потом в город подался, — он многозначительно покачал головой. — Я в Симферополе много прожил, у меня дом свой был, там сейчас жена с сыном остались. Бывшая жена…
Филипп помолчал, посмотрел грустно на свой стакан, потом пошел, задумчиво помешал картошку, пытаясь скрыть мысли, блуждавшие по его лицу, и, вернувшись, продолжил:
— Я по профессии строитель. Я у нас строил, в Югославии почти с год строил, вот теперь сюда приехал. У меня тут хозяин — юг, у него я уже не раз работал. Он меня в эту Германию позвал, вызов сделал. Я, понимаешь, приехал, а он говорит, что дело сорвалось. Привез меня в Швальбах и сказал, что как только будет подряд, то меня позовет. Я вот ему на днях звонил, говорит, что на той неделе будет стройка, — Филипп опять подошел к сковородке и что-то там поворочал вилкой, уебдился в качестве произведенного продукта и радостно сообщил. — Ну, ребятки, картошка готова.
Мы очередной раз поощрили его одобрительными криками, Катя разложила по тарелкам. Разлили по третей.
— Ну, все допили, — разочарованно констатиравал Филипп, перевернув бутылку вверх дном. — Непорядок.
— Тост, — Леня поднял чашку, игравшую роль рюмки, голос уже дрожал от выпитого, но он собрался и сказал. — Ну, я не умею говорить, но я хотел вот что сказать. Вот мы все ту сидим… Нас судъба забросила, сами знаете… Я, вот, и Юра из Латвии, Павел и Катя из Москвы, Филипп и Борис с Украины… Но мы все собрались здесь, сидим, вот, пьем, закусываем колбасой…
— У тебя претензии? — пришлось удивленно осведомиться мне.
— Ха, ха. Да нет. Я вот что хотел сказать. Я хочу выпить за то, что мы здесь сидим, и чтобы мы еще когда-нибудь потом встретились и могли также посидеть и выпить.
— Ну ты не драматизируй так, мы можем не оттягивать. Завтра еще выпьем, — отчего не подколоть дружка по пьяни?
— Да дай ты человеку сказать, — заступился Филипп, и я заткнулся.
— Короче, я хочу выпить за нас всех!
Мы согласились, и Борис добавил:
— Ничего не понятно, но хорошо.
Чокнулись друг с другом. Вилки дружно засверкали в воздухе, и картошка стала быстро перемещаться с тарелок в наши желудки. На минуту повисло молчание, прерываемое звуком пережевывания пищи. Потом, удовлетворив немного аппетит, Филипп вытащил пачку сигарет и, предложив всем по очереди, закурил. Все, кроме меня и Кати, закурили тоже.
— А вы, что — не курите? — спросил он, но по-моему я уже говорил.
— Нет, курить — вредно, — немного сморщив лицо, сообщил ему. Потом, посмотрев на пустую бутылку и воззвав из памяти представление о только что выпитой жидкости, покривился и добавил. — И пить тоже вредно.
— Нет вредных веществ, есть вредные количества, — философски заметил Филипп. Мне сложно было с ним не согласиться.
Я смирился с ролью ведущего, который задает вопросы на этом вечере, и принялся приставать теперь к Боре.
— А ты, Борис, откуда и зачем?
— Он у нас кандидат наук, — влез Юра.
— Кандидат? — удивленно преспросил я. Мы так не играем! Кандидата наук я встретить здесь не ожидал. Хотя, впрочем, вид Бориса выдавал в нем или учителя или научного работника. Вот те на!
— Да, физико-математических, — подтвердил Борис, правда с таким видом, будто ему было совершенно все равно, кандитат он или нет и от каких наук.
— А в какой области?
— Кристаллы. А подробно — это слишком запутанно, — военную тайну выдавать не захотел даже после ста граммов.
— А чего ты там делал? — как по анкете.
— М-много чего. Я закончил геологический, ходил в экспедиции, а потом поступил на физический, закончил и сразу защитился. Работал завлабом.
— Ну, так ты — крутой, — я и вправду был не готов, что завлаб сдастся на азюль, и чуствовал себя сильно удивленным. — А чего ты сюда?
— Сократили, — его глаза высказали большое облегчение, что вышло именно так.
— А-а, ну тогда, конечно, ясно. Из какого ты места?
— Это сложно, как и у половины советских. Родился под Хабаровском, рос подо Львовом, а жил в Полтаве. А сам-то ты что делал? — без перехода он врезал мне в лоб.
— А ничего, — лучше всего неопределенно отмахнуться. — Учился в медицинском, а потом устал и бросил. Сюда приехал.
— Хреново жилось, — то ли спросил, то ли пояснил Юра — друг дней моих беспечных, не могущий минуты потерпеть без комментария. — Денег не было.
— Да, — охотно согласился я. — Денег не было.
— А у меня в Риге все круто было, — Юра медленно покачал головой и начал с видом опытного повествовать свою быль, которая, судя по выражению его лица была скорее небылицей. — Я, как с армии вернулся, так пошел с братом машины чинить. Последний раз в ресторан ходил, так тысячу бэков высадил, — «крутой» гордо вскинул голову. Делая свои сообщения, призванные ошеломить публику на месте, он слегка хватал ртом воздух. По гипотезе Бори, это означало у него высшую степень полета игривой фантазии. Он продолжил. — Круто было! Я сижу, рядом столик, и там две жабы. Я официанта зову и ему говорю, чтоб им на стол «Наполеон» дали. Жабы охренели от счастья.
Не поняв в первую секунду жаргона, я ошарашенно представил себе белую скатерть с сидящими на ней двумя лягушками. И им, вдруг, подносят «Наполеон». На хрен им? Юра продолжал: